Глава 3

Гостиная была убежищем. Когда дверь за женщинами закрылась, они посмотрели друг на друга.

— Что все это значит? — резко осведомилась Бренда.

Мисс Парадайн выглядела расстроенной.

— Дорогая моя, я знаю не больше тебя.

— Должно быть, он спятил! — сказала Бренда. — Собрать всех нас здесь в канун Нового года, А потом заявить такое! Это переходит всякие границы!

Дрожащая всем телом Айрин разразилась слезами.

— Я знаю: он думает, что это я, А я тут ни при чем! Я вообще не хотела приезжать — Фрэнк может вам подтвердить! Он сердился на меня, так как я хотела остаться с моей малышкой. Лучше бы я его не послушалась! В чем Джеймс меня подозревает? Почему он считает, что это я? Я даже не знаю, о чем он говорил! Почему это не может быть кто-то другой?

После долгих поисков ей удалось извлечь носовой платок. К несчастью, пауза в процессе вытирания глаз позволила увидеть, что они устремлены на ее золовку.

— Ты имеешь в виду меня? — сердито сказала Бренда. — Благодарю покорно, Айрин! Фрэнк это оценит, не так ли?

Грейс Парадайн протянула руки обеим.

— Айрин, Бренда, пожалуйста, прекратите! Ситуация и так достаточно скверная, так что нам незачем ее ухудшать. Мне кажется, что тут какая-то ужасная ошибка. Если мы будем придерживаться такого мнения, то сумеем но. мочь друг другу и все уладить. Мы не должны терять голову и говорить то, о чем потом сами пожалеем. Вытри глаза Айрин. Может, ты хотела бы подняться в комнату Филлиды?.. Нет? Ну, тогда пусть Лидия даст тебе пудру. Лейн скоро принесет кофе, и тебе лучше не выглядеть заплаканной. Фил, дорогая, позаботься об Айрин вместе с Лидией. Конечно никто ее ни в чем не подозревает — это просто нелепо. А я пока поболтаю с Брендой. Сколько времени мы с тобой не виделись, дорогая? По-моему, несколько месяцев. Пойдем присядем вон там.

Бренда была только рада заполучить слушателя, которому могла бы без обиняков поведать о своих многочисленных горестях.

— И зачем мужчины женятся? Нам с Фрэнком было так хорошо вдвоем. А посмотри на него теперь! Айрин не думает ни о чем, кроме детей. Все дело в том, что она глупа — даже хозяйство вести не умеет. Счета увеличились вдвое, непонятно почему.

Грейс Парадайн улыбнулась.

— Не всем же быть такими хорошими хозяйками, как ты, дорогая. Фрэнк постоянно вспоминает, как чудесно ты содержала дом.

— Вот именно — содержала! — В голосе Бренды послышалась горечь. — Почему Айрин не могла оставить нас в покое? Фрэнк никогда бы не обратил на нее внимания, если бы она сама не вешалась ему на шею. А теперь, когда она его заполучила, он стал ей совсем не нужен! — Ее желтоватые щеки покраснели, А рот слегка дернулся.

Грейс Парадайн вновь ощутила тревогу. Становилось все труднее обеспечивать, чтобы вечер прошел без сцен. По другую сторону камина она видела Айрин, все еще прикладывающую к глазам платок, игнорируя пудреницу и пуховку, которые протягивала ей Лидия. Приняв внезапное решение, мисс Парадайн поднялась.

— Дорогие мои, — начала она голосом, сразу же привлекшим всеобщее внимание, — у меня есть по маленькому сувениру для каждой из вас. Сейчас я сбегаю наверх и принесу их. Не вижу, почему какие-то дурацкие осложнения должны помешать мне сделать вам подарки. Фил, поговори с Брендой… Я вернусь через минуту… Нет, дорогая, лучше я принесу их сама — я знаю, где они лежат.

Подойдя к двери и обернувшись, Грейс Парадайн почувствовала облегчение. Айрин пудрила нос, и даже Бренде было нелегко поссориться с Фил. Но ей нужно поторопиться. Лучше не рисковать. Несмотря на внушительные пропорции, мисс Парадайн была весьма подвижна. Подобрав юбку, она взбежала но ступенькам почти так же быстро, как это сделала бы Филлида.

Грейс Парадайн вернулась, прежде чем Айрин закончила приводить в порядок лицо и когда Бренда все еще отвечала на вопросы Филлиды об их общих друзьях. Она принесла четыре маленьких пакетика в рождественской обертке — с золотыми листьями падуба и алыми ягодами — и с тесемками разных цветов: серебряной для Айрин, алой для Бренды, зеленой для Лидии и золотой для Филлиды.

— Всего лишь пустячки, — сказала Грейс.

Они разворачивали пакетики, когда дверь распахнулась и в комнату вошел Лейн, неся большой серебряный поднос с кофейным сервизом. За Лейном следовала Луиза с массивной подставкой для пирога.

Мисс Парадайн удовлетворенно вздохнула. Сцена выглядела знакомой и естественной — радушная хозяйка раздает подарки; четыре женщины разворачивают яркую бумагу; поднос с тяжелым серебряным кофейником, кувшином с молоком и сахарницей стоит на длинном ореховом столе вместе со старыми голубыми с золотом чашками из вустерского фарфора. Так могло происходить в любой канун Нового года, независимо от даты.

Луиза опустила на стол подставку с рождественским пирогом на нижней полке и с печеньем и шоколадными пальчиками на двух верхних. Все выглядело надежным, безопасным и соответствующим традициям — респектабельный Лейн с седой бахромой вокруг лысой макушки и двадцатью годами службы за плечами; его достойная помощница Луиза с прямой осанкой и столь же прямым характером, в старомодном корсете и эдвардианском[8] чепчике. Картина казалась в высшей степени успокаивающей.

Дворецкий и горничная удалились. Все целовали и благодарили тетю Грейс. Лидия получила свою любимую соль для ванны («И где только ты ее достала?.. »), Бренде достался карманный фонарик («Такая вещь всегда полезна… ») — Айрин — фотография Джимми и Рены, увеличенная и помещенная в рамку. («О, тетя Грейс!.. »), А Филлиде — полдюжины мягких носовых платочков с ее именем, вышитым в углу («О, дорогая, ты не должна была этого делать! Твои талоны!.. »). Все суетились вокруг Грейс, улыбаясь и весело болтая, когда дверь открылась снова и вошли мужчины.

Однако их было только пятеро — высокая и властная фигура Джеймса Парадайна отсутствовала.

Мисс Парадайн начала раздавать следующую порцию подарков — на сей раз незавернутых, — ненавязчиво кладя их в руку каждого из четырех мужчин, чьего присутствия она ожидала. Наличие пятого гостя — Эллиота Рея — было спокойно проигнорировано. Остальные получили по маленькой записной книжечке-календарю с прикрепленным к ней карандашом: в коричневом кожаном переплете для Фрэнка, в алом для Дики, голубом для Марка и бордовом для Алберта Пирсона. Незваный гость не был удостоен ни слова, ни взгляда.

Эллиот относился к происходящему с горькой иронией, которая, однако, быстро перерастала в гнев. Чтобы рассердить его, сегодня вечером не требовалось слишком много. Теперешний случай был абсолютно тривиальным, но под его тривиальностью скрывалась, подобно течению — под плывущей соломинкой, холодная враждебная сила. Он и раньше ощущал ее, но никогда так ясно, как сейчас. Впрочем, нахлынувшую волну негодования и на этот раз пересекла, словно зигзаг молнии, вспышка мрачноватого юмора. Интересно, угостят ли его кофе?

Как бы угадав его мысли, Лидия подошла к нему и протянула свою чашку.

— Но ведь это твоя, — возразил Эллиот.

— Я возьму другую.

Они стояли чуть в стороне от остальных — их голоса были почти не слышны на фоне общего разговора. Чашка кофе разделяла их — Лидия протягивала ее, А Эллиот, прикасаясь к блюдцу, все еще не решался принять. Она смотрела на него блестящими зелеными глазами; он опустил взгляд, скрывая тлеющий в нем гнев.

— Не будь дураком, — сказала Лидия.

— Я был дураком, оставшись здесь, — отозвался Эллиот.

— Тогда почему ты это сделал?

— Он меня заставил. Речь идет о деле.

Его тон не допускал двусмысленных толкований. «Он» „ этом доме был только Джеймс Парадайн.

Длинные темные ресницы слегка дрогнули.

— И только поэтому?

— А почему еще?

Лидия рассмеялась.

— Я не ставлю точки над "i" за других. Возьми свой кофе и не будь дураком!

Она сунула ему в руку чашку и отошла.

Через несколько секунд Эллиот двинулся следом, обогнул стоящую у подноса с кофе группу и подошел к Филлиде. Стоя позади нее, он слышал бодрый голос Грейс Парадайн.

— Мы все должны вести себя как обычно, не давая слугам повода для разговоров. Вы со мной согласны? Возможно, это нелегко, но я думаю, нам следует держаться так, будто ничего не произошло. Представить себе не могу, что вбило подобную идею в голову Джеймсу, но если мы начнем из-за этого волноваться, он… ну, если кто-то начнет вести себя по-другому, он подумает, что сказанное им — правда. Поэтому все должно быть, как в прошлом году.

— Учитывая это, — промолвил Эллиот Рей над плечом Филлиды, — почему бы нам не сесть и не поговорить? Именно это мы сделали в прошлом году, верно?

Филлида обернулась, удивленная не близостью Эллиота, которую она ощущала, А его необычным тоном. В нем не слышалось ни любви, ни гнева — слова произносились легко и беспечно, но тем не менее причиняли боль. Именно поэтому Филлида улыбнулась. Дни, когда она позволяла ему чувствовать, что в его власти обидеть ее, давно миновали. Продолжая улыбаться. Филлида отверзлась от него и направилась к дивану, где раньше сидела с Лидией. Он находился неподалеку, но создавал эффект уединения.

Эллиот ощущал радостное возбуждение — не из-за Филлиды, А из-за Грейс Парадайн. Ему удалось увести свою жену у нее из-под носа, и она ничего не могла сделать. Весьма приятное обстоятельство — и полезное для мисс Парадайн. Все должно быть как в прошлом году? Отлично, пусть получает. Год назад он и Филлида только вернулись после медового месяца. Спустя неделю они расстались. За эту педелю Дом обрушился им на голову. Но тогда они ожидали приход Нового года, держась за руки и надеясь, что он принесет им счастье. И теперь Эллиот намеревался уплатить по счету.

— О чем мы будем говорить? — осведомился он тем же причиняющим боль тоном.

Но на сей раз Филлида была готова. Когда тебя прижимают к стенке, приходится пользоваться любым Оружием. Инстинктивно или сознательно она выбрала самое простое, самое старое и самое неожиданное.

— О тебе, — с улыбкой ответила Филлида. — Почему бы тебе не рассказать мне, чем ты занимался?

Однако Эллиот не был обезоружен.

— Не думаю, что это тебе интересно, — сухо сказал он.

— Совсем наоборот. Я очень хочу об этом услышать. Как дела с твоей работой? Ты беспокоился из-за нее.

— Об этом тебе может лучше рассказать Джеймс Парадайн.

Филлида покачала головой.

— Ты же знаешь, что он никогда не рассказывает о таких вещах. Ну так как, все кончилось успешно?

— Нет, нам пришлось от этого отказаться.

— Какая жалость!

— Не такая уж большая. У нас есть кое-что получше. Этим я сейчас и занимаюсь.

Незаметно для них беседа стала непринужденной. Филлида смотрела на Эллиота серьезно, что всегда вызывало у него угрызения совести — как у ребенка, который очень старался что-то сделать, но не был уверен, что старался достаточно. Он припомнил ее слова: «Мне правится, когда ты рассказываешь о твоей работе. Но я не слишком умная и многого не понимаю. Ты не сердишься на меня?» А Эллиот ответил: «Умным может быть каждый. Я хочу, чтобы ты была ласковой».

Куда же все это ушло? Они словно смотрели друг на друга сквозь разделявший их уходящий год. Как неожиданно дорога обрушилась у них под ногами, разбросав их в разные стороны!

Но Филлида продолжала говорить, как будто их ничего не разделяло:

— Где ты живешь?

Нет, если бы между ними не было пропасти, она бы не стала об этом спрашивать. «Твое жилище будет и моим… »

Эллиот отозвался, не делая ощутимой паузы:

— У Кадоганов. Это очень любезно с их стороны и, конечно, весьма удобно. Только Ида жалуется, что Джон и я все время говорим о работе.

«Выходит, ее даже не интересовало, где я, — с горечью подумал он. — К чему этот разговор? Все равно что беседовать у могилы. Это не Филлида, А призрак, пытающийся вериться в прошлое. Но зачем пытаться, если это невозможно?»

— Почему у тебя… такое лицо? — неуверенно спросила Филлида. — В чем дело?

— Я просто подумал, что ты призрак.

Ее глаза слегка расширились, А ресницы дрогнули. Эллиот видел, как такое происходит с людьми, получившими неожиданный удар, и ощутил свирепую радость, что смог причинить ей боль.

— Разве я выгляжу как привидение? — допытывалась она.

— Нет.

Филлида была все так же красива — с такими же сияющими голубыми глазами, алыми губами и розовыми щеками.

— Почему же ты это сказал?

— А разве это не правда?

Она опустила голову не в знак согласия, А словно будучи не в силах смотреть на него.

— Тогда ты тоже призрак?

Эллиот коротко усмехнулся.

— Призраки не преследуют друг друга, верно?

— Не знаю. — Филлида вновь посмотрела на него. — Эллиот, не могли бы мы просто поговорить об… обычных вещах?

Этот вопрос выбил его из колеи.

— Едва ли, Фил. Для этого уже поздновато.

— Пожалуйста, Эллиот… — Ее голос стал совсем тихим — Все это было так ужасно — я имею в виду сегодняшний вечер. Айрин плакала, и вообще все хуже некуда. Прошу тебя…

— Ладно, Фил. Только без предубеждений.

— Конечно. Ты знаешь, что он имел в виду?

— Ну, он был достаточно откровенным.

Филлида склонилась к нему.

— Думаешь, это правда? Кто-то в самом деле… Не знаю, как такое могло произойти!

— Да, я думаю, это правда.

Краски померкли. Голубые глаза стали испуганными и озадаченными.

— Но о чем он говорил?

Прежде чем Эллиот успел ответить, Грейс Парадайн окликнула:

— Фил, дорогая!

Оставалось только присоединиться к другим.

Улыбка мисс Парадайн выглядела несколько натянутой.

— Они думают, Фил, что нам следует разойтись. Фрэнк хочет забрать Айрин домой. Мне казалось, мы должны продолжать, но Айрин очень расстроена… Не знаю, как лучше…

Фрэнк Эмброуз, стоящий рядом с пей, нахмурился.

— Это бессмысленно, тетя Грейс. Можно притворяться до определенного момента, но всему есть пределы, и я уже достиг своего. Я уезжаю домой и забираю Айрин. Бренда и Лидия могут поступать, как им заблагорассудится.

— Ну, ты ведь не ожидаешь, что, мы пойдем пешком, не так ли? — осведомилась Бренда.

На сей раз Лидия с ними согласилась. Чем скорее они отправятся домой, тем лучше. Тетя Грейс сумеет изобразить хорошую мину при плохой игре для прислуги — ей это удается, как никому другому. «Миссис Эмброуз беспокоилась из-за своей дочурки — ей сегодня слегка нездоровилось, — а так как мистеру Парадайну тоже немного не по себе… » Лидия живо представляла, как она это говорит и как Лейн внимает ей с почтительным сочувствием.

Попрощавшись, семейство Эмброузов удалилось.

Спустя десять минут за ними последовали Марк и Дики. Вечеринка закончилась.

В большой гостиной остались Эллиот, Филлида и Грейс Парадайн с Албертом Пирсоном в качестве амортизатора. Было трудно сказать, осознал ли он свое положение и нашел его невыносимым или же был искренен, заявив, что у него есть срочная работа. Алберт не казался встревоженным — впрочем, таковым он не выглядел никогда. Чувствовал ли о» себя хоть раз за двадцать девять лет жизни неловко при каких-либо обстоятельствах, было известно только ему самому. Для окружающих Пирсон являл собой упорную эффективность, которая временами действовала на нервы. Непогрешимость требует изрядного количества обаяния, которого, к сожалению, недоставало Алберту. Тем не менее сейчас трое оставшихся в гостиной сожалели о его уходе.

Последовала затяжная пауза. Филлида стояла у камина, глядя на огонь с отрешенным видом. Грейс Парадайн тоже не стала садиться. Эллиот стоял в паре ярдов от них, скрывая под обликом вежливого гостя смущение и горькую иронию. Если женщины ожидали, что он заговорит первым, им пришлось бы ждать долго.

Мисс Парадайн внезапно обуяло возмущение. Этому человеку хватило наглости явиться сюда и навязывать свое общество Филлиде! Она не могла простить Джеймсу, что он его поощрял. Каким шоком это явилось для Фил! И чего Эллиот ждет теперь, когда все гости ушли?

— Думаю, нам лучше пожелать друг другу доброй ночи, — наконец заговорила она. — Лейн проводит вас к выходу.

Смущение Эллиота испарилось в один миг. Его охватил такой бешеный гнев, что все остальное начало казаться абсолютно несущественным.

— Разве мистер Парадайн не предупредил вас? — небрежным тоном отозвался он. — Должен извиниться, но мне придется заночевать здесь. Мистер Парадайн настоял на этом, так как мы находимся в весьма неприятной ситуации.

Мисс Парадайн стояла молча. Ее щеки запылали, на языке вертелись слова, вызванные охватившей ее яростью. Однако ей удалось сдержаться. Сильнее гнева и всех прочих эмоций было сознание, что ее слушает Филлида и что она не должна выглядеть перед ней виноватой. Что бы ни говорил Эллиот, нельзя вызывать у Филлиды сочувствие к нему.

— Нет, Джеймс ничего мне не сказал, — ответила Грейс, тщательно подбирая слова. — Хотя, мне кажется, ему следовало меня предупредить.

Эллиот умел восхищаться даже тем, что ему не нравилось. Ему очень не нравилась Грейс Парадайн, но он никогда не недооценивал ее как противника. Однако они сражались за Филлиду, она победила, и гнев, вызванный этой победой, стер последние остатки восхищения.

— Я с вами согласен, — кивнул он. — Но в этом нет моей вины. Я здесь не по собственному желанию — мистер Парадайн настоятельно требовал моего присутствия. Сейчас я должен его повидать, поэтому вынужден откланяться.

Грейс Парадайн кивнула и сделала шаг назад. Эллиот посмотрел на Филлиду, которая сразу же отвернулась от камина и направилась к нему.

— Доброй ночи, Эллиот.

— Доброй ночи, — отозвался он, не двигаясь с места, то ли в ожидании того, что она сделает, то ли будучи не в силах отвернуться.

Все с тем же рассеянным, мечтательным видом Филлида подошла к нему и подставила щеку для поцелуя. Это выглядело так просто и естественно, что он, не раздумывая, коснулся ее губами и сразу же отстранился. Филлида обернулась к мисс Парадайн.

— Доброй ночи, тетя Грейс, — сказала она и вышла из комнаты.

Потрясенный Эллиот стоял неподвижно. Они были мужем и женой, потом разошлись, встретились, как посторонние, и разговаривали друг с другом, как всего лишь знакомые. Неужели Филлида настолько позабыла их страстную любовь, что могла предложить ему поцеловать ее так, как целуют бабушку? Он молча наблюдал, как Грейс Парадайн идет к двери следом за Филлидой.

Оцепенение не оставляло его и во время беседы с Джеймсом Парадайном. Впрочем, она была недолгой — Джеймс явно не ожидал Эллиота и не имел желания его задерживать.

— Пришли исповедаться? — саркастически усмехнулся он, сидя за письменным столом с мрачным видом. — Ну, выкладывайте! Я занят, иначе я бы высказал вам, каким дураком я вас считаю.

— Благодарю вас, сэр. Лидия только что мне это сообщила.

— Она слишком много болтает. Ей нужен муж, который держал бы ее в ежовых рукавицах. Ричард на эту роль не подходит. Но я говорю о вас. Вы поступили глупо, придя ко мне. Это вас чертовски компрометирует. — Он неприятно усмехнулся. — Если кто-нибудь вас видел, ваша репутация погибла. Все сочтут, что вы пришли сознаваться.

— В чем?

— В какой-нибудь глупости, — ответил Джеймс Парадайн. — Дураков куда больше чем умных, и я пришел к выводу, что их создал сам дьявол. Ладно, идите. Утром вы получите ваши чертежи.

Выйдя из кабинета, Эллиот увидел Алберта Пирсона.

— Не мог бы я поговорить с вами, Рей?

Едва ли в мире был хоть один человек, с которым Эллиоту хотелось говорить меньше, чем с Албертом, но отказаться было невозможно.

— Я думал, у вас есть работа, — заметил он, но это не произвело никакого эффекта. Алберт всего лишь сказал, что этим может заняться позднее, и последовал за Эллиотом в его комнату. Она находилась в дальнем конце спального этажа и всегда предназначалась ему, прежде чем он женился на Филлиде. Комната была достаточно просторной и выглядела бы еще большей, если бы не обилие мебели. Кровать красного дерева, гардероб, комод, письменный и туалетный столы, кресло, три стула и умывальник почти не оставляли на полу свободного места.

Войдя, Алберт закрыл за собой дверь.

— Не возражаете, если я побуду здесь до начала первого? Понимаете, мистер Парадайн поставил меня в неловкое положение, учитывая, что я живу в этом доме. Хорошо Эмброузам — они могут отправиться к себе домой и обеспечить друг другу алиби, как и Ричард с Марком. Кузина Грейс и Филлида могут держаться вместе, если захотят. А мне что делать после того, как он заявил: «Я буду у себя в кабинете до полу ночи»? Кто сможет подтвердить, что я не приходил к нему и не признался в том, на что он намекал за обедом? Я именно тот член семьи, которого они предпочли бы видеть в этом качестве, верно? Если вы не можете представить их себе сваливающими все на меня, то я могу без труда. Репутация — мой единственный капитал, и я не вправе им рисковать. Мне нужен свидетель, чтобы доказать, что я не приближался к мистеру Парадайну до полуночи.

Эллиот прислонился к спинке кровати, сунув руки в карманы.

— У вас имелась пара минут, чтобы признаться до моего появления, не так ли? — ехидно заметил он.

Алберт покачал головой.

— Нет. Когда я подошел к кабинету, там был Лейн — он принес поднос с напитками и может это подтвердить. После его ухода я оставался там не больше полминуты. Полагаю, никому не придет в голову, что мне хватило времени признаться в чем бы то ни было за тридцать секунд.

— Это действительно маловато.

— Вот именно. Поэтому, если я останусь здесь до начала первого, на меня ничего не смогут повесить.

Эллиот поднял брови. Стрелки часов на каминной полке показывали четверть одиннадцатого. Он никогда не симпатизировал Алберту, и провести почти два часа в его обществе не казалось ему приятной перспективой. Больше всего Эллиот хотел побыть в одиночестве.

— Я собирался лечь спать, — произнес он самым сухим тоном, на какой был способен.

Однако Алберт явно не был намерен сдаваться. Все Парадайны отличались упрямством, но именно его мать, Миллисент Парадайн, заслужила прозвище «Милли-мул».

— Я должен думать о своей репутации.

Эллиот изобразил дружелюбную улыбку.

— Я мог бы запереть вас и забрать с собой ключ.

Сходство Алберта с покойной миссис Пирсон стало заметнее.

— У меня может иметься другой ключ. Я не могу рисковать. Кроме того, вы подумали о вашем собственном положении? Вы ведь знаете, что кузина Грейс вас не слишком жалует, так что мы в одинаковой ситуации. Если мы будем сидеть здесь вдвоем, она ничего не сможет нам пришить. Понятно? Я смогу заявить, что вы оставались в кабинете со стариком недостаточно долго, чтобы в чем-нибудь признаться. В итоге для нас обоих все будет о'кей.

Едва ли факты можно было изложить более кратко и убедительно. Эллиоту пришлось подчиниться неизбежному.

Алберт расположился в кресле, А Эллиот сел на кровать. По крайней мере, его участие в беседе сведется к минимуму, так как никто в Англии не был способен к более продолжительным монологам, чем Пирсон. Компетентный анализ японской внешней политики за последние двадцать лет естественным образом сменился биографией и карьерой маршала Чан Кайши[9]. Слова проносились мимо Эллиота, никак не отпечатываясь на его мыслях. Они даже успокаивали. Голос Алберта звучал то громче, то тише. Слушать его не было никакой необходимости.

Иногда до Эллиота доходило, что Алберт рассуждает о коммунизме, системе пропорционального представительства или эволюции угрей, но в основном он оставался поглощенным собственными размышлениями.