3

И снова — траурные повязки на рукавах. И траурный митинг, как недавно совсем, в Пачанге. И горячая речь представителя Центрального Комитета товарища Мехлиса:

— …Кровь павших вождей взывает к классовой мести! Не дрогнем, станем стальной стеной, защитим трудовой народ от обезумевших в лютой злобе белогвардейцев и их приспешников-наймитов. Смерть за смерть! На вражескую пулю — десять пуль! На снаряд — залп из тысячи орудий!..

Только Мехлис на этот раз другой, настоящий. Дарвалдай, комиссар отряда, с митинга ушел. Не сам — увели согласно приказу. Стоял он рядом с командиром Кречетовым, сколько сил было, соболезнования выслушивал по случаю безвременной кончины брата, даже отвечал что-то.

Твердо держался комиссар, как на параде. Но всему предел положен. Побелел лицом товарищ Дарвалдай, пошатнулся…

У Ивана Кузьмича и у самого сердце болью зашлось. Успел шепнуть ему Мехлис-настоящий, что не осталось больше у парня никого на всем белом свете. Был старший брат — убили брата.

Представитель ЦК, оратор закаленный, не растерявшись, нужные слова нашел. О брате погибшем сказал, о смерти героической, об ордене Боевого Красного Знамени, о гранитном монументе. Вот только имени с фамилией не назвал. Извинился перед всеми, голову склонил…

Партийная тайна!

Митинг кончился, жизнь продолжалась. Комдив Рокоссовский умчался с лихой конницей на юг — бандитов обнаглевших в сабли брать, полпред Артоболевский в Кашгар укатил, к радиостанции поближе. Мехлис-настоящий тоже засобирался. К вечеру ждали аэроплан, «цекист» торопился в Столицу. Иван Кузьмич решил, начальству не мешая, в сторонке отсидеться. Обоих Мехлисов он уже успел сравнить — и выводы сделать. Не он один, «серебряные» на новоявленного однофамильца смотрели косо, стараясь держаться подальше.

Не повезло — представитель ЦК о Кречетове все-таки вспомнил, велев предстать пред темны свои очи. Иван Кузьмич, деваться некуда, предстал, заранее предвкушая неизбежное «ибо»

— Ибо коммунист!..