Глава 4

Подробности

Дом в Большом Гнездниковском переулке, занятый службами угрозыска, не засыпал никогда, и поздний вечер 4 февраля не стал исключением. В одном из кабинетов, где под потолком до сих пор сохранились лепные амуры, поселившиеся тут еще в ту счастливую пору, когда особняк принадлежал самой обыкновенной семье, сидели трое. Первым был Карп Петрович Логинов, вторым — шкафоподобный Бруно Келлер, на скуле которого красовался переливающийся всеми оттенками счастья синяк, а третьим — сосредоточенный немолодой гражданин, которого звали Терентием Ивановичем Филимоновым. До революции он работал в полиции, а после нее оказался в угрозыске, несмотря на то, что отношение к старым специалистам в это время было, мягко говоря, настороженное. Ходили, впрочем, слухи о том, что Филимонов не так прост, что где-то наверху у него есть не то друзья, не то покровители, не то он кому-то оказал серьезную услугу, не то… Одним словом, сплетен было море, но толком никто ничего не знал, кроме того, что Терентий Иванович в высшей степени профессионален, вполне успешно борется с преступностью и не замечен ни в чем предосудительном. Именно его люди занимались поимкой банды Стрелка, и теперь, когда банда ускользнула, а четверо агентов погибли, по коридорам тесного старого особняка зазмеился новый виток слухов. Шептались, что у Филимонова серьезные враги, что его снимут, а то и хуже, что ему вот-вот припомнят службу при царском режиме, что… Но по лицу старого сыщика, когда он сидел сейчас за своим массивным бюро красного дерева, потирая пальцем висок, невозможно было прочесть, что ему грозят какие-то неприятности, что он вообще о чем-то беспокоится или тревожится о своей судьбе. Форма сотрудника уголовного розыска сидела на нем, как генеральский мундир.

— По поводу происшествия с трамваем, — продолжал Петрович, — мы проверили.

Бруно, слушая его, заерзал на месте.

— Действительно, на Большой Дмитровке трамвай перерезал девушку, которая оказалась Евлаховой Галиной Аристарховной, 1910 года рождения. Помощник агента Опалин действительно ехал в вагоне, который ее сбил, и дал показания милиционеру Потемкину. Произошла остановка движения по всей линии, из-за чего Ваня опоздал на место. Таким образом, он сказал правду, рассказ его подтверждается фактами, и… — Логинов метнул взгляд на нахохлившегося Келлера и прочистил горло. — Кхм! Предлагаю вернуть помощника агента Опалина на работу, — бодро заключил он.

— Бруно Карлович? — подал голос Филимонов, поворачиваясь в сторону немца.

Тот нахмурился еще сильнее, хотя, казалось, это было решительно невозможно.

— Не нравится мне все это, — проговорил он упрямо. — Вы говорите: факты. Я не спорю. Но ситуация странная! Их всех перестреляли, как зайцев! — выпалил он с ожесточением, и по лицу его было видно, что эта мысль не дает ему покоя. — А Опалин уцелел…

— Что сказали эксперты? — спокойно спросил Терентий Иванович, повернувшись к Логинову.

— Эксперты… м-м… — Петрович завозился, достал из кармана сложенную вчетверо бумажку и развернул ее. — Я жду подробного отчета, но пока… Стреляли из нескольких видов оружия. Предварительно маузер, браунинг — один или несколько — и пара ружей или обрезов. В комнате две двери, те, кто стрелял, вошли в обе. Под окном следы: там тоже кто-то стоял, караулил, чтобы никто не выскочил. Астахова убили наповал. В Рязанова всадили пять пуль, две — в Усова. В Шмидта три, — добавил он, покосившись на профиль Бруно со сплющенным в какой-то стычке носом.

Келлер угрюмо смотрел в угол.

— Столько выстрелов, — сказал Филимонов, — и никто из соседей ничего не слышал?

— Слышали, — буркнул Логинов, сворачивая бумажку. — Но выходить побоялись. У Сонькиного дома дурная слава.

— Так, так. И что ж, никто ничего не видел?

— Один из соседей выглянул в окно, но ничего не увидел, кроме тумана. Да и ночь была.

— Исходя из количества единиц оружия, — рассудительно заговорил Терентий Иванович, — и из того, что кто-то стоял под окном, в банде как минимум пять человек. Вопрос: на чем они добрались до Одинокого переулка?

— Мы опрашиваем вагоновожатых, — сказал Петрович. — Назаров этим занимается.

Келлер зло усмехнулся.

— Бесполезно… Не станут они на трамваях ездить.

— Извозчик? — живо спросил Логинов.

— Конечно, и не просто извозчик, а свой. Может, даже шофер, — немец недобро покривил рот. — Но меня больше интересует, как они смогли незамеченными подобраться.

— Туман, — напомнил Петрович.

— Хорошо, туман, а половицы?

— Что половицы? — машинально спросил агент и тут же понял, что допустил ошибку.

— Ты что, не заметил, как скрипят половицы в доме? Бандиты же вошли в дом! Почему никто ничего не услышал? Почему Астахов проворонил этот момент? Он же все примечал, даже сквозь сон…

— Мы недооценили Соньку, — удрученно сказал Петрович после паузы, потирая подбородок. — Это она их провела.

— Нет! — желваки заходили ходуном на квадратном лице немца. — Им помог кто-то из наших. Сонька не могла… Одна она бы не справилась!

— Слушай, я понимаю, тебе не нравится Ваня… — начал Логинов.

— При чем тут нравится-не нравится, — огрызнулся Келлер, — мало, что ли, я видел случаев, когда наши помогали бандитам… и отпускали их, и улики уничтожали, и своих сдавали, и чего только не было! Мы до сих пор как на войне, и никому не можем доверять… Ты же знаешь, я ничего против Опалина не имею! Парень как парень, вроде старательный, схватывает все на лету… но то, что он единственный уцелел… Я тебе как на духу скажу: если бы мой лучший друг остался жив в такой ситуации, я бы и его стал подозревать! Очень уж вовремя он опоздал…

— Но девушка действительно попала под трамвай, — напомнил Петрович, которого уже стала утомлять эта дискуссия.

Немец мотнул головой.

— Повезло! Совпадение, понимаешь? Не было бы ее, он бы что-нибудь придумал… Сказал бы, что заблудился! А что? Ты же видел вчера, на что там все похоже в тумане… В трех шагах ни черта не видно!

Логинов заколебался. В глубине души он не верил в виновность Опалина и к тому же подозревал, что Бруно наводит тень на плетень, чтобы избежать выговора за драку с товарищем. Дисциплина для Терентия Ивановича была вовсе не пустым звуком, и все знали, что в этом смысле он строг до чрезвычайности. Но Келлер говорил так уверенно, что Петрович начал чувствовать некоторые сомнения. Он не хуже остальных знал, как надо расследовать дела, и в данных обстоятельствах Опалин — вне зависимости от того, был он действительно виновен или нет, — должен был оставаться на подозрении до тех пор, пока дознание не установит его непричастность.

— Когда Опалин пришел, агент Шмидт был еще жив и успел сказать несколько слов, — начал Логинов, отчасти для того, чтобы сменить тему. — Только я не уверен, что они могут иметь какое-то значение для расследования.

И он пересказал все, что им удалось расшифровать из слов умирающего.

— Это все понятно, — заметил Филимонов, слушавший его внимательно, — но при чем тут арка? Почему арка?

— Может быть, не арка, а арг — скверный, злой? — проворчал Келлер. — Просто Ванька опять его не понял… Если, конечно, он вообще все не придумал.

— Арка — это слишком сложно для Опалина, — возразил Петрович, в котором взыграл дух противоречия. — И зачем ему что-то придумывать? Он мог просто сказать, что Генрих ничего не говорил… Если Ваня действительно заодно с бандитами, во что лично я не верю.

Терентий Иванович усмехнулся.

— Кажется, вы упускаете из виду, что о засаде знал не только Опалин. Знали о ней и остальные сменщики. Верно?

— Э-э… да, — пробормотал Логинов. — То есть Бруно, Валя Назаров и Вася Селиванов. Он сейчас в больнице, но пару смен он в засаде отсидел. Затем его место занял Опалин, которого изначально привлекать не собирались. Рязанов от сменщика отказался и все время был на месте…

— Послушайте, — вмешался немец, которому крайне не понравилось, что только что прозвучало его имя, — это несерьезно… Половина угрозыска знала о том, что мы охотимся на Стрелка.

— Нет, — коротко ответил Филимонов, и на виске его дернулась жилка.

— Ну хорошо, не половина, — тотчас же отступил Келлер, — но многие знали. Работаем вместе, сидим в одном здании…

— Знать-то они, положим, знали, а детали? Где засада, у кого, когда агенты меняют друг друга? Тут, видите ли, тонкостей много. — Терентий Иванович усмехнулся одними губами, глаза его оставались серьезны. — Я не говорю, что кто-то не мог сболтнуть лишнего. Но между "сболтнуть лишнего" и сделать так, чтобы сведения дошли до нужных ушей, большая разница. Вы понимаете меня?

Логинов понимал, что на него взвалили непростую задачу, что ему придется хорошенько попотеть, прежде чем он найдет виновного, и ограничился тем, что отвел глаза и стал смотреть на портрет Ленина на стене. Вождь с прищуром и даже некоторым вызовом взирал на присутствующих и, казалось, был бы не прочь выйти из рамы и начать распекать их лично.

— Я хочу сразу же внести ясность, — начал немец, волнуясь и подавшись вперед. — Я ни с кем не говорил о засаде в Одиноком переулке. Я никому не сообщал ни о Соньке, ни о Стрелке, ни о том, что с ними связано. Я не могу запретить вам подозревать меня… так сказать, на общих основаниях… но вы только зря потеряете время. Генрих был моим другом. Если вам надо объяснять, что такое дружба…

— Бруно Карлович, — негромко проговорил Филимонов. В тоне его не было ни укоризны, ни чего-либо подобного, но Келлер покраснел, умолк и только переместился на стуле, отчего тот протяжно заскрипел.

Терентий Иванович поглядел на часы.

— Однако поздновато уже… Бруно Карлович, не смею больше вас задерживать.

Это означало, что начальник собирается говорить с Логиновым наедине. Келлер поднялся, неловко поклонился (в то время старые манеры еще сохранялись и причудливо соседствовали с новыми) и, пробормотав скороговоркой несколько слов на прощание, скрылся за дверью.

— Я буду вам признателен, Карп Петрович, — как всегда веско и рассудительно заговорил Филимонов, — если вы разъясните товарищу Келлеру недопустимость его поведения. Нельзя кидаться на коллегу без достаточных доказательств… да и с доказательствами тоже не стоит, — добавил он, хмурясь.

— Значит, я возвращаю Опалина? — встрепенулся Логинов. — Людей у меня мало, сами понимаете…

— Нет, — неожиданно ответил старый сыщик.

В комнате воцарилось молчание. Пухлощекие амуры гипсовыми глазами смотрели из-под потолка на собеседников.

— Опалин должен быть отстранен от расследования этого дела, — проговорил Терентий Иванович после паузы. — Это значит никто с ним не делится информацией и никуда его не привлекает, ни при каких обстоятельствах. И вас я настоятельно прошу за этим проследить.

— Но, товарищ Филимонов… — забормотал Логинов и угас.

— Дайте ему понять, что в его же интересах сидеть тихо. Займите его чем-нибудь не очень сложным, чтобы он не путался у вас под ногами… И проследите, что он будет делать. Только аккуратно, чтобы он не заметил.

Слушавший до того начальника с некоторым удивлением Петрович начал понимать, куда клонит его собеседник.

— Вы хотите сказать…

— Если человек невиновен, он ведет себя соответственно. Если виновен — опять же… Возможно, Бруно Карлович не прав насчет Опалина, но он, скорее всего, прав насчет предательства. Кто-то помог Стрелку и его людям…

— Мы будем его искать, — пообещал Петрович. — Я имею в виду Лариона. И его сообщников тоже.

Терентий Иванович саркастически усмехнулся.

— Я думаю, он уже далеко. Но вы правы: уверены мы быть не можем. Задействуйте осведомителей, вообще всех, кого только можно… Я на днях буду говорить наверху, чтобы нам увеличили бюджет. Обещайте деньги за любые сведения, которые к нему приведут. Поймать его теперь — дело чести… если вы понимаете, что я имею в виду.

Логинов кивнул. Он все понимал, и ему ничего не нужно было объяснять лишний раз.

— Келлера к Опалину не приставляйте, — неожиданно добавил Филимонов, — не стоит. Это может плохо кончиться. Пусть кто-нибудь другой за ним следит. — Он внимательно посмотрел на собеседника и добавил: — Я, как и вы, не верю в то, что он виновен. Но вы же знаете, что в нашем кругу что-то скрыть невозможно. Бруно Карлович не умеет держать язык за зубами, и… могут быть обстоятельства, при которых эту историю попытаются использовать против нас. Против вас, против меня, против Ивана Григорьевича. — Старый сыщик был крайне щепетилен и всех сотрудников величал не иначе как по имени-отчеству, пусть даже речь шла о таком юнце, как Опалин. — Поэтому хорошо будет, если любым домыслам мы сможем противопоставить факты.

— Но если кто-то помог бандитам и это не Опалин… — начал Петрович.

— Вот именно. Первое — была ли помощь вообще, и второе — если да, то кто именно помогал. Я говорил о сменщиках, мы все знаем их много лет, но… Впрочем, Бруно Карлович уже изложил, что бывает в нашем деле. В данных обстоятельствах мы ни в ком не можем быть уверены.

— Тогда их всех надо отстранить, — буркнул Логинов, не удержавшись.

— На основании чего? И потом, кто будет работать?

— Но ведь Опалина вы отстраняете.

— Это временная мера. Я бы не пошел на нее, если бы Келлер не поднял шум, — Филимонов выдержал паузу и добавил: — Вы же понимаете, Карп Петрович, с меня спросят. Но это вовсе не значит, что я собираюсь сваливать все на Опалина, если он невиновен.

"А как узнать, кто виновен, кто невиновен, — думал расстроившийся Логинов. — Точно один Стрелок мог бы сказать, да только ищи его теперь…"

— У вас очень сложная задача, Карп Петрович, — продолжал начальник, словно прочитав его мысли. — И строго между нами — я не знаю, удастся ли вам ее разрешить в отсутствие Стрелка. Сколько он уже бегает после амнистии — два года? И никак его не можем поймать, — Терентий Иванович поморщился. — А ведь всем, кто хоть что-то смыслит в криминалистике, было ясно, что его не следует отпускать, потому что он опять возьмется за старое. Нет, выпустили. Вы понимаете, сколько людей было бы сейчас живо, если бы он сидел? Не только Рязанов, Усов, Шмидт, Астахов, но и многие, многие другие…

— Да попадется он, — буркнул Логинов, опустив плечи. — Рано или поздно попадется…

— Вам нужны будут люди, — сказал Терентий Иванович. — Попробую поговорить с Твердовским, чтобы он выделил своих… Ладно, Карп Петрович, на сегодня хватит, — он потушил лампу, которая горела на его столе. — Спокойной ночи.

Логинов поднялся, отдал честь по-военному и отправился к себе, временно решив не думать о деле Стрелка, о подозреваемом Опалине, о сложностях, которыми было чревато предстоящее расследование, и вообще обо всем на свете, что имело отношение к работе. В известном смысле Карп Петрович был фаталистом и считал, что очередной день принесет что-то новое, а если нет, то произойдет еще что-нибудь, что им поможет. С этой мыслью он вернулся в свою коммунальную квартиру и до отхода ко сну говорил с женой исключительно о домашних мелочах.