8

Ярмарка перерыва не ведала, катилась широко и вольно, плавно двигаясь к своему закрытию, чтобы через недолгое время, уже в январе, на Николу-зимнего, снова радушно распахнуть свои объятия для всех, кто пожелает побывать в Иргите, посмотреть на людей и показать самих себя.

Погода, как по заказу, установилась ясная, не очень жаркая, и деревья, прямо на глазах, все гуще и ярче одевались в зелень еще не запыленной листвы. Скользили по небу, иногда заслоняя солнце, легкие, белесые облака; по земле проскакивали быстрые летучие тени, и день после них казался еще светлее и радостней.

На выезде из Иргита все чаще можно было увидеть груженные под самую завязку возы, которые тяжело и медленно выползали из города – с ярмарки. Все, что им нужно было, хозяева этих возов купили и теперь поспешали домой, где ждали неотложные дела. И то сказать – хватит, повеселились, на чудеса поглазели, и будет теперь о чем вспомнить.

Возвращался с ярмарки и Поликарп Андреевич Гуляев со всем своим семейством. Он ничего покупного на своих возах не вез, только остаток непроданных полушубков, шапок и рукавиц, в спешке и суете рассованных по узлам. Домой собирались – как на пожар бежали. Ни бус, ни лент, ни ботиночек, о которых так мечталось, гуляевским девушкам не досталось, и поэтому они грустили, и не слышалось их веселого чириканья.

Но Поликарп Андреевич этого обстоятельства даже не замечал, довольный хотя бы тем, что удалось выбраться целыми из страшной передряги, которая выпала так неожиданно. Не испытывал он сожаления, что не весь товар удалось продать, что остался без овчины и не из чего теперь будет шить полушубки – даже мысли такой в голову не приходило. Думал он сейчас лишь об одном – поскорей бы до дома добраться, да чтоб по дороге ничего худого не приключилось.

Бежать домой сломя голову Поликарп Андреевич не сам решил, подсказал ему Филипп Травкин, когда увиделись они, совсем неожиданно, на дороге в Иргит. Казачий обоз с пленными и ранеными дотянулся до того места, где бедовый Лиходей все еще тренькал на балалайке, и пошел дальше, потому что запасного колеса не нашлось и помощи никакой оказать не могли, только посоветовали коней выпрячь из коляски, но Лиходей отмахнулся – сам знаю, что мне делать. Филипп, дремавший на мягкой траве, мигом проснулся и сразу напросился, чтобы его взяли с собой. Устроился на той же самой телеге, на какой ехал Поликарп Андреевич, узнал его, спросил, по какой причине тот здесь оказался, и, услышав короткий рассказ, посоветовал:

– Ты, друг любезный, как до Алпатова доберешься, так сразу же грузи свои манатки и без оглядки дуй домой. Это я тебе по-дружески советую. Иначе еще в какую-нибудь историю угодишь. Там, у Алпатова, всякое теперь может случиться.

Мигом вспомнил Поликарп Андреевич разговор, нечаянно им подслушанный, вспомнил, как перепугались Алпатов со своей старухой, когда этот господин в гости к ним заявился, и поэтому даже не спросил ни о чем, ему и без расспросов ясно стало – ноги надо поскорей уносить.

Вот поэтому и собирались, как на пожар.

И сейчас еще, уже по дороге домой, подмывало Поликарпа Андреевича навязчивое желание: оглянуться назад и посмотреть – нет ли какой беды? Но он пересиливал себя и не оглядывался.

Марья Ивановна искоса бросала на супруга быстрые взгляды цепкого, внимательного глаза, чутко догадывалась, что у него сейчас на душе творится, и с разговорами не навязывалась. Живы-здоровы, и – слава Богу! И сама не хотела вспоминать, что совсем недавно, пребывая в полном отчаянии и неведении, готова была в стенку головой биться.

Так и ехали – молча, слушая лишь глухой постук конских копыт да поскрипывание тележного колеса.

Даже не остановились нигде ни разу, пока не добрались, под вечер уже, до Колыбельки. И только здесь, в родных стенах, избавился Поликарп Андреевич от терзавшей его тревоги. Вошел в родную горницу, истово перекрестился на образа, и сел, обессиленный, на широкую лавку. Слава Богу, дома!

А когда успокоился, пришел в себя и вздохнул с облегчением, потребовал от супруги домашнего пива. Марья Ивановна даже слова не уронила, выставила на стол полную корчагу и кружку, самую большую, какая в доме имелась, рядом поставила, а еще сказать изволила приятным голосом:

– Пей на здоровье, Поликарп Андреевич.

Вот ведь как жизнь устроена – заковыристо: чтобы баба без попреков мужу выпить подала, надо мужу под смертельную угрозу попасть, живым из-под этой угрозы выскользнуть, и лишь тогда будет ему почет и уважение, и полная корчага на столе с большой кружкой. Усмехнулся Поликарп Андреевич, качнул головой и налил себе первую – не скупясь.

Захмелел он, сам себе изумляясь, почти мгновенно. А когда осилил вторую кружку, здесь же, за столом, не поднимаясь с лавки, уснул. И не чуял уже, как Марья Ивановна доставила его в боковую каморку, на топчан, не чуял, как снимала она с него сапоги и удобней укладывала на подушке, а после долго еще сидела рядом, горестно опустив голову.

А вот гуляевские девки в отличие от отца и мачехи от печали своей, что гостинцев с ярмарки не привезли, быстро избавились. Не зря говорят, что девичья беда только до порога – перешагнула и позабыла. Клавдия и Елена, выпроводив младшую Дарью, чтобы она не подслушивала, шушукались между собой, о чем-то горячо друг другу рассказывая и время от времени, прервав шушуканье, заливались вдруг громким смехом – радостным и беззаботным. Дарья, обиженная на старших сестер, походила по ограде, выглянула на улицу. Там было пусто в этот час, уже поздний, и она, закрыв калитку, вернулась. Глянула и ахнула – окно-то открыто, обе створки нараспашку. Быстренько и неслышно подбежала, залезла на завалинку и затихла. Теперь, через распахнутое окно, ей все было слышно.

И узнала она, что сестры ее старшие без памяти влюбились в каких-то братьев Морозовых, и обещались эти братья в самое ближайшее время приехать в гости. А чтобы скрыть истинную причину своего приезда, сделают вид, что прибыли они к сотнику Дуге, который на квартире в соседнем доме стоит. Много еще чего узнала Дарья – секретного, девичьего и жгуче любопытного. Узнала бы еще больше, но Марья Ивановна, выйдя из каморки, строго приказала разобрать узлы, вымыть полы в доме, да поскорее, не мешкая, потому что пора ужинать и спать ложиться.

Обыденная жизнь, сделав зигзаг, входила в ровную колею, словно полевая дорога.

Но так лишь казалось…