Глава 9

Обними меня, пожалуйста, если можно

Утро началось как всегда. Я встал, попил кофе за круглым столиком у балконного окна, заглянул в газету. Все как обычно, только телефон звонит не умолкая.

Ну, я, конечно, немного преувеличиваю, но для субботнего утра телефонных звонков было многовато.

Сначала позвонила maman спросить, не буду ли я против, если она задержится в Онфлёре еще немного: сейчас, мол, тут так хорошо, а в выходные поезда ходят переполненные. Затем она, не спрашивая моего согласия, передала трубку тетушке Кароль, и та восторженно принялась нахваливать какой-то рыбный суп из живого, свежевыловленного налима, который она накануне попробовала в портовом кабачке. При слове «налим», у меня взбунтовался желудок. Было еще только десять утра, и я все-таки не настолько нормандец, чтобы в такую рань приходить в восторг от приготовленной живьем свежевыловленной океанской рыбы. С утра я из белковых продуктов могу съесть разве что яичницу из двух яиц. Последним трубку взял Артюр, он таинственно посмеивался и обещал привезти мне что-то из Онфлёра.

– Ты будешь радоваться, как… как слон, – объявил он с гордостью.

Не знаю, как уж там радуются слоны, но меня восхитила словотворческая фантазия моего сына.

– Я уже радуюсь, как слон, при мысли, что ты скоро вернешься, – сказал я с улыбкой.

– Я тоже радуюсь, папа! Поцелуйчик! – Он несколько раз чмокнул в трубку, и на этом разговор оборвался.

Растроганный, я вернулся к чтению «Фигаро», и снова зазвонил телефон. На этот раз звонил Александр. Он напомнил, что я обещал прийти на его весеннюю выставку.

– Сегодня вечером, как договаривались? – спросил он.

– Да-да, – подтвердил я.

– Габриэль приведет свою сестру, она тоже одинокая.

Я застонал:

– Александр, прекрати сводничать!

– Ее зовут Эльза, и, представь себе, она тоже пишет! Как ты, – добавил он для убедительности. – Вот вам и готовая тема для разговоров. Габриэль ей уже много рассказывала о тебе. Она очень хочет познакомиться с тобой.

Мне сразу расхотелось идти на выставку.

На самом деле ни один писатель не любит знакомиться с другим писателем. Поэтому и авторские вечера, которые иногда устраивают издательства, проходят в такой натянутой атмосфере.

– А что она пишет-то? – спросил я.

– Кажется, стихи. – Ничего не заподозрив, мой друг засмеялся.

– И ее действительно зовут Эльза?

– Понятия не имею… Какая разница, как ее зовут: Эльза – не Эльза. Может быть, это ее писательский псевдоним. Она всегда подписывается «Эльза Л.» – что-то вроде того.

В моем воображении тотчас же возник образ экзальтированного существа, одетого в восточные шальвары с яркой и пестрой шелковой шалью на голове, появляющееся на всевозможных литературных тусовках и в соответствии с придуманным для себя образом разыгрывающее из себя египетского принца.

Недаром ведь эта поэтесса – родная сестра Габриэль, а та тоже довольно своеобразная личность.

Мысленно я уже видел, как мы стоим с ней в «L’'espace des r^eveurs»^[42] и я произношу:

– С кем имею честь?

– Принц Юсуф.

– Вы Эльза Л.?

– Когда-то я так звалась, но сейчас я принц Юсуф и приветствую тебя в Фивах – городе, которым я правлю.

Ну просто шикарно!

– А она и впрямь похожа на Эльзу Ласкер-Шулер?

– Кого-кого?

– Не важно!

– Жюль, ну что ты такое несешь! Она выглядит потрясающе, иначе я не позвал бы ее. К тому же она, может быть, придумает тексты для моих ожерелий в романтическом стиле. Ну, пока, до вечера, мой друг! И горе тебе, если подведешь!

Третий звонок был от Катрин. Она только что вернулась из Гавра и хотела поблагодарить меня за то, что я так хорошо заботился о ее кошке.

– Сейчас у меня еще есть кое-какие дела, а чуть позже я зайду за ключом. Хорошо?

– Ну конечно, – сказал я.

Часы шли, а мне все меньше хотелось идти вечером на прием. Я шатался по квартире, ближе к вечеру прилег на диван почитать, оттягивая момент, когда нужно будет выйти из дому и отправиться на встречу с принцем Юсуфом. На пригласительном билете, кажется, было написано «девятнадцать часов», но ведь не обязательно же прибегать раньше всех. В четверть седьмого я забросил книжку и, вздыхая, отправился принимать душ. Я еще не успел вытереть голову, как снова услышал звонок. На этот раз звонили в дверь. Я обернулся полотенцем и пошлепал босиком в переднюю. Выглянув в глазок, я увидел, что за дверью стоит Катрин. Подождав несколько секунд, она позвонила снова.

Ключ! Она же собиралась прийти за ключом! Куда же я его опять задевал? Я пошарил в стоявшей на комоде вазе, но там его не было.

Приоткрыв дверь на щелку, я увидел, что Катрин держит в руке бутылку вина.

– Привет, Катрин! – сказал я. – Я только что из душа. Давай я сейчас сам занесу тебе ключ, подожди немного, ладно? – И затворил дверь, не дожидаясь ответа.

Спустя четверть часа я, уже одетый, в рубашке, брюках и пиджаке, позвонил в квартиру Катрин. Она тут же распахнула дверь, словно стояла под ней и поджидала. Рядом с ней на полу валялась Зази и, мурлыкая, перекатывалась с боку на бок.

– Ах, вот и ты, Жюльен! – заулыбалась Катрин.

Мне она показалась не такой, как обычно. Она загорела, тонкие руки выделялись на фоне весеннего платья в голубую полоску без рукавов, глаза блестели, а на хорошеньких ушках, которые я заметил, потому что сегодня она убрала назад волосы, красовались маленькие бирюзовые капельки.

– Ну входи же!

На меня повеяло нежным ароматом ландышей.

Покачав головой, я протянул ей ключ:

– Некогда. Меня сегодня пригласили на выставку.

– Да ну, подумаешь! На минуточку-то зайди, – настойчиво повторила она и порхнула в гостиную.

Я несколько нерешительно последовал за ней. Проходя мимо кухни, я почуял запахи тимьяна и пряного жаркого.

На накрытом столе стояли тарелки и откупоренная бутылка вина, на сервировочном столике – только два бокала.

Не успел я и слова сказать, как Катрин уже разлила вино по бокалам и один протянула мне.

– Огромное-преогромное спасибо тебе, что ты так хорошо ухаживал за Зази, – сказала она с чувством. – Попробуй, оно хорошее. Другую бутылку я дам тебе с собой в знак благодарности.

– Ну зачем же, Катрин, в этом нет никакой необходимости! – запротестовал я. – Мы ведь соседи.

– Да, это очень удачно, что мы соседи. Я иногда думаю, как хорошо, что это так.

Я кивнул на накрытый стол:

– Ты ждешь гостей?

– И да и нет, – сказала она. – Моя подруга только что извинилась, что не придет. Желудочно-кишечная инфекция.

– Ой, как досадно.

– Да. – Она кивнула и затем снова улыбнулась мне какой-то странной улыбкой. – И вот я осталась не у дел со своей лазаньей по-тоскански… Не звать же мадам Гренуй… Уж у нее-то нашлось бы время…

Глаза у Катрин блестели, и я понял, к чему она ведет!

– Да, можно сказать, не повезло, – сказал я, ставя на стол бокал. – Но мне пора, ничего не поделаешь, я и так уже опаздываю.

Я посмотрел на часы: половина восьмого.

И вдруг, сам не знаю, как это случилось, но она возникла передо мной вся в голубом, загородив мне дорогу и глядя на меня точь-в-точь как Жюли Дельпи.

– Ну побудь хоть немножечко, Жюльен! Попробуй лазанью, совсем маленький кусочек, составь мне компанию. И на выставку ты еще успеешь.

Щеки у нее раскраснелись.

Я растерянно замотал головой:

– Но Катрин… Я же…

– Пожалуйста! – Она смотрела на меня, не сводя глаз. – Разве ты не знаешь, что у меня сегодня день рождения?

Нет, этого я не знал. Помнить дни рождения было всегда делом Элен.

– Ой, господи! – сказал я.

Ну что мне было делать? Я остался, иначе было бы совсем не по-человечески. Девушка потеряла лучшую подругу и теперь отмечает свой тридцать второй день рождения в одиночестве – я просто не мог не выполнить ее просьбу.

К тому же лазанья, которую Катрин приготовила сама, наверняка лучше тех крохотных бутербродиков, которые будут подавать на выставке Александра, где сногсшибательная Эльза Л., к моему великому сожалению, вынуждена будет найти себе вместо меня другого собеседника.

Итак, я покорился неумолимой судьбе.

В тот вечер у подруги моей жены настал звездный час. Она была так благодарна, что я решил провести вечер с ней, она пустила в ход все свое обаяние и таланты, стараясь не дать мне соскучиться в ее обществе. И признаться, я очень скоро разомлел от вкусной еды, крепкого красного вина, которого то и дело щедро подливала мне Катрин, негромкой музыки и зажженных свечей.

– Искренне сожалею, что забыл про твой день рождения, – сказал я уже за второй бутылкой.

Мы удобно расположились на бежевых холщовых диванах по обе стороны стеклянного столика, и уже было ясно, что ни на какую выставку я не пойду, хотя в начале вечера мы еще вспоминали об этом и я даже предложил Катрин пойти туда вместе, если она не хочет оставаться дома одна.

В углу горел торшер, заливая комнату мягким светом, на столе стояла неубранная посуда и догорали свечи.

Голова у меня была затуманена вином. Рядом со мной примостилась на подушке Зази, и сам я в таком разнеженном состоянии был похож на ленивого, сытого кота.

Катрин доедала ложечкой из креманки тирамису, задумчиво глядя на горящие свечи.

– Да, вот они – дни рождения, – сказала она, отодвинув пустую креманку. – Два года тому назад мы еще все вместе праздновали мое тридцатилетие во «Vieux Colombier»^[43], тут неподалеку.

В апреле позапрошлого года мир еще был цел и невредим. А в июне в нем показались первые трещины, под которыми открывалась бездна.

Я вздохнул от охватившей меня тоски.

Катрин тоже вздохнула и, словно прочитав мои мысли, неожиданно сказала:

– Тогда еще была жива Элен, – и умолкла, пораженная собственными словами.

– Элен никогда не забывала дней рождения, – заговорила она снова. – Я всегда получала от нее такие удивительные поздравительные открытки… Они… они у меня все сохранились. Бывает, я…

Тут она внезапно остановилась, закрыв ладонью рот. Глаза у нее предательски заблестели.

– Мне так ее не хватает, – прошептала она. – Порой прямо не знаю, куда мне деться от тоски. – И, кинув на меня жалостный взгляд, вздохнула. – Ах, Жюльен!

– Ах, Катрин! – откликнулся я. – Я тоже по ней тоскую.

– Что же нам делать? Как нам быть?

Этот вопрос пронзал мое сердце, как ударом кинжала. Слишком ужасный напрашивался ответ.

Ничего! Мы ничего не могли поделать!

Я тяжело поднялся с дивана.

– Думаю, нам лучше всего идти ложиться спать, Катрин, – сказал я мягко. – Еще раз спасибо за угощение.

Она тоже встала, немного пошатываясь:

– Спасибо, Жюльен, что посидел со мной.

Я пошел, и она проводила меня в тесную прихожую.

– Ну, пока. Доброй ночи тебе, – сказал я беспомощно.

Она кивнула и попыталась улыбнуться:

– И тебе того же.

Я взялся за ручку двери и напоследок еще раз обернулся.

Лучше бы я этого не делал!

Личико Катрин было искажено гримасой страдания. Она молча ломала руки, и по щекам у нее заструились слезы. Она всхлипнула, и у меня самого при виде ее отчаяния словно почва ушла из-под ног.

– Ну что ты, Катрин… Нет, Катрин, не надо, – произнес я и отпустил ручку.

– Обними меня, пожалуйста, если можно!

Она горько плакала, и я тоже заплакал, заключив ее в объятия. Мы долго стояли так в темной и тесной передней, схватившись друг за друга, как утопающие. Пока отчаяние не перешло в неутолимую тоску. Тоску по утешению, по теплому человеческому прикосновению.

Окруженные облаком ее ландышевого парфюма, мы так осмелели, что потянулись друг к другу. Я, закрыв глаза, соприкоснулся с Катрин губами. Ее нежные губы припухли от слез. И вот после долгих недель и месяцев, проведенных в печали, я снова обнимал женщину – теплое, душевное живое существо, за которым я, словно выполняя данное обещание, последовал в спальню.

В нас обоих пробудились эмоции, оба выпили больше, чем следовало, и я знал, что мы оба переживаем душевный кризис. Происходило то, что и бывает ночью, когда ты переживаешь кризис. И все же я стянул с нее платье и под ее вздохи, шепча какие-то слова, приник к ее груди.