Глава 48
Насколько я помню, писатели, режиссеры и создатели культов предсказывали конец света от огня или льда, падения астероида или смещения магнитного полюса Земли, причем всегда находили множество верных последователей.
Сердцем современные мужчины и женщины осознают: что-то не так с отрезком истории, который они унаследовали, и, несмотря на городские небоскребы, мощные армии и ставшую реальностью технику из научно-фантастических романов, стабильности нет никакой, а основание, на котором все зиждется, зыбкое.
Но если беда и придет, она будет концом цивилизации, а не концом света. Синее, бездонное небо, море, берег, земля, темно-зеленые хвойные деревья все это выдержат, останутся, не разделят участь человечества.
С яркой викторианской архитектурой и мирными обсаженными деревьями улицами Смоуквилл служил символом всего того, от чего отказался современный мир: уважения к традициям, которые могли бы стать нам прочным основанием; определенности нашего места во вселенной, умиротворенности души.
Огонь, лед, астероиды и перемещения полюсов — страшилки, которыми мы отвлекаем себя от действительной угрозы нашего времени. В век, когда каждый изобретает собственную истину, нет общности — только фракции. Без общности нет консенсуса, чтобы противостоять жадным, завистливым, безумеющим от власти нарциссам, которые захватывают контроль над обществом и превращают институты цивилизации в машины убийств.
Хорошего вам дня.
Вернувшись в кемпинг, я попытался поднять себе настроение. Цивилизация не собиралась рушиться. В самом худшем варианте мои мысли о надвигающейся катастрофе означали, что Пенни, Майло, Лесси и мне предстоит умереть. Вот. Маленькой поправкой я спас миллионы жизней.
Пенни задернула шторы. Подходя к дому, я заметил, что она стоит у окна, смотрит сквозь щелочку.
— Я чувствую себя мышью, — призналась она, открыв мне дверь.
— Я думаю, пообедаем мы здесь, закажем где-нибудь еду на вынос.
Она меня не услышала.
— Мы — мыши, пытающиеся добраться до другой стороны чащи, как в моей книге, а Ширман Ваксс — сова. Я знаю, что все мыши — герои, потому что они маленькие и славные, а маленьких славных злодеев просто не бывает, но вот что я должна тебе сказать, Кабби. Я хочу быть очень злобной совой, хочу спикировать на Ваксса, схватить его своим большим клювом, вспороть живот и вытащить все внутренности. Меня тошнит от того, что я — мышь.
— Так ты обо мне скучала?
— Разделяться — это ужасно. Когда ты собираешься в дом Лэндалфа?
— Через час станет темно, так что ехать сейчас смысла нет. Я хочу подождать до утра.
— Мы поедем с тобой. Мы не будем прятаться, как мыши.
— Ты все время простояла у окна?
— Не все время. Я поработала с ноутбуком, потом почувствовала клаустрофобию, потом к клаустрофобии добавилось нарушение ориентации и, наконец, тошнота. Мне, конечно, не стало так плохо, как в тот раз, когда мы застряли в лифте с Хадом Джеклайтом, но близко к тому.
Ноутбуки Пенни и Майло остались в доме на полуострове, но мой мы сберегли.
— А что ты делала с ноутбуком?
— Вышла в Интернет, посмотрела, каких еще художников невзлюбил Расселл Бертран.
— В этом коттедже есть доступ в Интернет?
— Да. На столе лежит маленькая открытка, на которой все написано. Государственная программа по обеспечению доступа в Интернет в дешевых мотелях для путешествующих бедняков. Это место не такое уж дешевое.
— Когда Майло станет директором ФБР, он сможет в этом разобраться.
— И еще, — продолжила Пенни, — Майло меня немного пугает. Он ведет себя так… странно.
— Только не Майло.
Мальчик сидел на полу, половину гостиной занимали его «игрушки». Какой-то маленький приборчик, о предназначении которого я мог только гадать, торчал из-за его правого уха, будто карандаш. На левое ухо он намотал несколько витков тонкой проволоки, но не потому, что к чему-то подключился. Просто хотел знать, где проволока, когда она может ему понадобиться.
В тот момент он работал с какими-то маленькими предметами, напоминающими стеклянные солонки и перечницы, и при этом вроде бы с кем-то разговаривал: «Да… Полагаю, что так… Что ж, для этого требуется конденсатор… Ага, понимаю… Я знаю, сколько мегагерц… Спасибо… Да, это круто…»
Я мог бы подумать, что он говорит со своей собакой, но Лесси рядом с ним не было. Не нашел я ее и в спальне.
— Майло, где Лесси? — спросил я, вернувшись в гостиную.
— Вероятно, в ящике.
— Ты посадил ее в ящик?
— Нет. Я предполагаю.
— В каком ящике? Где?
Он указал на комод. С двумя широкими нижними и тремя узкими верхними ящиками.
Выдвинув самый нижний ящик, я увидел Лесси, лежащую на спине. Задние лапы она вытянула, передние прижала к груди. Она улыбнулась, вывалила язык, хвост заметался по дну ящика.
— Как это произошло? — спросил я Пенни.
— Понятия не имею.
— Ты ее туда не клала?
— С какой стати я буду класть собаку в ящик комода?
— Похоже, ей там нравится.
— Откуда я могла знать, что ей там понравится?
— Расслабься. Ты ее туда не клала. Я тебе верю.
Я попытался уговорить Лесси вылезти из ящика, но ее там все устраивало.
— Что-то с этой собакой не так, — решила Пенни.
— Она немного эксцентрична.
— Может, я смогу выманить ее оттуда печеньем с беконом, которое она любит?
— Хорошая идея.
Оставив собаку в выдвинутом ящике, я присел на пол рядом с Майло.
Вероятно, Пенни уговорила его принять душ. Он переоделся. Ярко-красные буквы на его белой футболке складывались в слово «PERSIST»[291].
Его футболки приобретались в обычном магазине торгового центра. Время от времени он давал матери список слов, которые хотел бы носить.
Нет, это я вам объяснить не могу. И Майло не может объяснить это нам. Наши разговоры на тему слов не отличались от этого:
— Почему ты должен носить слова, Майло?
— Имена важны.
— Это не имена.
— Каждое слово — имя.
— Почему ты так решил?
— Каждое слово — предмет, действие, качество, количество, состояние…
— Но почему имена важны?
— Нет ничего более важного.
— Но почему?
— Все просто: то, что без имени, — ничто.
— Я собираюсь сходить за едой. Что тебе принести?
— Я не голоден, — Майло не отрывался от работы.
Когда мы остановились на ленч в «Макдоналдсе» в Эврике, он так увлекся уравнениями на экране своего «Геймбоя», что съел только половину чизбургера и не притронулся к картофельной соломке.
— Ты должен поесть, Майло. Я не разрешу тебе сидеть здесь и заниматься… чем бы ты ни занимался… если ты не поешь.
— Пицца, — ответил он. — Вегетарианская с большими черными оливками.
— Хорошо. — Я похлопал его по плечу. — И я обещаю, что не скажу твоей бабушке, что ты ел вегетарианскую пищу.
Майло скорчил гримаску.
— Нет. Бабушка Клотильда… она узнает по кофейной гуще или по чему-то еще.
Возвращаясь из дома Кейсеса, я видел пиццерию в квартале от кемпинга. Позвонил и оставил заказ.
Позже, когда я собрался уходить, Майло повернулся ко мне.
— Папуля, будь осторожен, очень осторожен. Поглядывай по сторонам. Наше время истекает.
Его слова встревожили Пенни.
— О чем ты? На что он должен поглядывать?
— Не волнуйся, — ответил я. — Я вернусь через десять минут.
— Только попробуй не вернуться, — Пенни возвысила голос. — Ты меня слышишь, Кабби? Только попробуй не вернуться!
Я обнял ее.
— И я тоже тебя люблю.