Глава 10
Спустя пять минут Мэйс пришел в себя и тотчас громко присягнул в верности всем известным богам, от самых могущественных до самых ничтожных, затем объявил собравшимся, что спасением своим они с Грегором всецело обязаны милости воздушных духов. Он объяснил, что феи — покровительницы воздуха милосердны к тем, кто, подобно им с Грегором, живет праведно подле мудрого учителя в крошечной горной деревушке Фердайн, вдали от искушений большого мира.
Главнокомандующий Рихтер задумчиво пробормотал себе под нос:
— Вот уж не думал, что этот верзила-варвар настолько религиозен!
— В последний раз мне пришлось видеть его таким шесть лет тому назад — когда он зажигал поминальную свечу в память об умершем друге…
Потрясателю Сэндоу не удалось скрыть улыбки — уголки тонких губ его предательски вздрагивали.
— Тогда с какой стати он… — начал было Рихтер, но как раз в этот момент с ними поравнялись пятеро солдат.
Один из них разглагольствовал:
— Подумать только! Как мог простофиля-великан выдумать такое, да что там, не только выдумать, но и воплотить в жизнь! Видимо, это просто счастливая случайность, наверное, духи воздуха и впрямь покровительствуют этому бегемоту!
Приятели его разразились хохотом.
— Я, кажется, все понял, — сказал главнокомандующий Рихтер. Он взглянул на Мэйса с нескрываемым восхищением. — Парень играет роль простака гораздо лучше, чем я до сих пор думал. Или же играет роль толкового человека столь блистательно, что заставил меня позабыть о том, каков он на самом деле…
— Мэйс непростой парень, — согласился Потрясатель. — Но скажите лучше, как бы нам выяснить причину двух трагедий? Сомневаюсь, что это просто несчастные случаи. Двое разбились и неминуемо погиб бы третий, если бы помощь не подоспела вовремя. Это, согласитесь, не слишком-то походит на случайность.
Главнокомандующий кивнул, всматриваясь в даль, где солдаты разбирали лебедку и упаковывали ее по частям.
— Когда вон те пятеро будут здесь, мы их как следует расспросим. Возможно, им что-то известно. Не исключено также, что предполагаемые убийцы среди них и сумеют вскоре сузить круг наших поисков…
— Надо поговорить и с Грегором, — напомнил офицеру Потрясатель.
— Разумеется. Когда мальчик очнется, он, возможно, прольет свет на это таинственное происшествие…
Обнаружить причину странного самочувствия двоих погибших и юного Грегора оказалось довольно легко, однако найти злодея или злодеев, к этому причастных, как и прежде, не удалось. Агенты Орагонии сработали умело, ловко и скрытно — на злополучной бутылке с бренди не было ни этикетки, ни тем более имени владельца…
Гастингс, Иммануили и Грегор, прежде чем пуститься в опасный путь, отхлебнули из этой бутылки, когда же впоследствии содержимое ее сперва осторожно понюхали, а затем попробовали на язык, выяснилось, что к бренди примешана солидная порция сонного зелья.
Но никто не смог припомнить, откуда взялась злосчастная бутылка. Видимо, кто-то вручил ее Гастингсу с наказом отхлебнуть перед тем, как пускаться в опасный путь по веревке, ибо все знали о паническом страхе Гастингса перед такого рода переправой, хотя это было единственное, чего страшился в жизни отважный горец. Иммануили же, ставший свидетелем ужасной гибели товарища, счел необходимым сделать из бутылки добрый глоток, прежде чем решиться на опасную переправу. Ну, а Грегор, которому пришлось лицезреть сразу две смерти, по-настоящему нуждался в успокоении расходившихся нервов, потому что его прямо-таки била крупная дрожь. Но Гастингс никому не сказал, кто осчастливил его заветной бутылочкой. И никто из солдат не назвался ее владельцем, что, впрочем, было вполне естественным. Более того, никто припомнить не мог, у кого и когда видел ее…
Итак, отряд лишился еще двоих, а расследование таинственных преступлений так и не сдвинулось с мертвой точки.
— Мы не можем снять подозрение даже с тех пятерых, что оставались на западной скале, — сказал Потрясателю Рихтер. — Это вполне мог быть как один из них, так и любой из нас…
— Похоже, вот-вот пойдет снег, — заметил Потрясатель, указывая на низкие свинцовые тучи, плывущие над их головами.
Порой переключиться мыслями с одной напасти на другую благотворно для человека — Потрясатель знал эту истину и не раз проверил на себе. Только так можно освободиться от навязчивых мыслей о недавней трагедии…
Рихтер оглядел небо:
— Похоже, вы правы, а это означает, что надо трогаться в путь. По крайней мере часа два мы вполне сможем двигаться вперед, а потом встанем лагерем на ночлег. — Его передернуло от отвращения. — Как жаль, что ни один из нас не может безбоязненно повернуться спиной к другому! Это изнуряет много больше, чем самые тяжкие испытания в пути…
Образовав связки, путники двинулись вперед. Склон был крут, но не так, чтобы слишком.
И тут повалил снег…
Зимой жители Фердайна оказываются отрезанными от мира снежными завалами, поэтому весной, летом и осенью до самых заморозков трудятся в поте лица, пытаясь обеспечить себя всем необходимым, чтобы пережить суровую зиму. Амбары свои они доверху наполняют съестными припасами и сушеным мхом для скотины, который собирают на болотах по ту сторону Банибал. Торговцы рачительно заботятся о сохранности своих запасов — на исходе зимы, распродавая поиздержавшимся крестьянам продукты, можно озолотиться. А ведь всегда находятся оптимисты, которым не удается дотянуть до весны на припасенных с осени хлебах…
В Фердайне к середине зимы улицы становились совершенно непроходимыми. Некоторые домики заметало снегом по самые кровли, однако заботливые хозяева расчищали в снегу тропинки, по которым можно было добраться до главных улиц. Вооруженные люди, обутые в специальные снегоступы, отважно разгуливали по деревне на уровне крыш, пугая волков, — далеко не все серые хищники по осени уходили из окрестностей деревни на склоны Банибал. Замешкавшиеся волки рыскали по деревне, подстерегая зазевавшихся крестьян или скотину. Звери надсадно выли от голода, дрожали от мороза, глаза у них краснели и слезились… В такое время детям не дозволялось выходить на двор; лишь в самом начале зимы, когда снег только начинал падать, они вволю резвились, прекрасно зная, сколько долгих вечеров придется им коротать под домашним арестом. Уже к январю волки и пронизывающие ветра загоняли в тепло жилищ всех, кроме разве что самых выносливых и сильных мужчин…
Фердайнские крестьяне уже успели привыкнуть к такому укладу жизни. Более того, невзирая на шуточки касательно бесконечных зим и чахлых весен, они даже ждали, когда, наконец, наступят холода. В сравнении с бушующей снаружи непогодой тепло и уют жилища ценились особенно высоко. Это было время чтения и раздумий, забвения бренных забот и блаженного отдохновения. Время домашних развлечений, сладких пирогов, чей упоительный аромат, доносящийся с кухни, пропитывал насквозь весь дом, и горячего шоколада, который делался еще слаще, если пьешь его под теплым стеганым одеялом… Когда же начинались оттепели, неизменно сопровождающиеся распутицей и слякотью, жители деревни впадали в меланхолию, невзирая на клятвенные заверения, будто ждут весны как ясна солнышка…
Но любой житель Фердайна, думал Сэндоу, оцепенел бы от ужаса, узрев буйство стихии здесь, на склонах Заоблачного хребта. Примерно через полчаса после того, как он предсказал снегопад, в воздухе заплясали первые снежинки. Поначалу зрелище даже радовало глаз, но вскоре снег повалил валом и стало трудно дышать.
Они разбили лагерь у подножия отвесной скалы, на которую поутру им предстояло подняться. Из вещмешков спешно извлекли куски парусины, и солдаты принялись вбивать в стылую землю колья, на которые предстояло натянуть ткань, дабы укрыться от пронизывающего ветра. Впрочем, даже там, где среди безжалостного камня обнаруживались островки земли, она оказывалась настолько промерзшей, что вбивать в нее колья было нисколько не легче, чем в гранитную скалу. Словом, работенка выдалась не из легких, и горцы бранились на чем свет стоит.
Но даже после того как натянуты были парусиновые полотнища, неугомонный ветер умудрялся проникать под одежду усталых путников, сбившихся в кучу. Ветер свирепствовал, швыряя в лица людей крошечные острые льдинки. Горцы, повернувшись к ветру спинами, жадно ели горячий суп, впивались крепкими зубами в ломти копченой говядины и шумно отхлебывали кофе, а некоторые тайком прикладывались к заветным бутылочкам с ромом и бренди. Разговаривать было не о чем да и ни к чему, и все, за исключением дозорных, забрались в теплые спальные мешки, обмотали головы шерстяными шарфами и потуже стянули капюшоны кожаных курток.
А ветер пел им заунывную колыбельную.
Холод усыплял все чувства.
Вскоре все уже мирно спали.
Рассвело очень рано, и солдаты, проснувшись, приуныли: непогода разыгралась пуще прежнего. Ветер выл и стонал над их головами, словно неприкаянная душа, он забирался за шиворот, сшибал с ног…
Поневоле чудилось, будто ветер и снегопад воевали на стороне ненавистной Орагонии.
Теперь было уже не до того, чтобы пытаться обнаружить орагонских агентов. Теперь самым опасным противником стала стихия. Казалось, войне этой не будет конца и выиграть ее невозможно…
Наутро начался поединок с ледяной стеной высотой восемьсот футов. Обойти ее было никак нельзя — справа от безжалостного исполина простиралась бескрайняя и бездонная пропасть, слева щерилась не менее страшная бездна. Стоило одолеть ледовую стену, и следующие пятьсот футов подъема будут много легче, — все знали это, но никто из горцев не позволял себе всецело положиться на милость судьбы, понимая, что надежды могут во мгновение ока рассыпаться в прах…
Разделившись на маленькие — не более трех-четырех человек — группы, чтобы в случае несчастья уменьшить потери, горцы начали подъем. Девятой по счету группе во время подъема не повезло — коварный порыв ветра невероятной силы сделал свое черное дело. Те, кто был уже на самом верху, изо всех сил уцепились за вбитые в лед якорные крюки, а людей, стоящих у подножия, сшибло с ног, и они кубарем катились по снегу до тех пор, пока не уцепились кто за что попало. Однако тем, кто висел на жалкой веревке футах в трехстах от подножия, пришлось всего хуже…
Горец, шедший вторым в связке, сорвался со скалы и полетел вниз. Тонкая веревка была крепка, однако никто не мог сказать наверняка, сколь долго смогут остальные сражаться с ветром, удерживая вес сорвавшегося товарища. Отчаянная эта схватка, ко всеобщему горю, долго не продлилась. Нога последнего скалолаза сорвалась с крюка, и он упал, а от резкого рывка из ледяной глыбы вырвался якорный крюк. Двое уцелевших солдат еще некоторое время цеплялись за скалу, но яростный порыв ветра подхватил их и швырнул прямо в бездонный провал, а клубящиеся облака вскоре скрыли несчастных от взоров товарищей. Вот и отчаянные крики стихли…
Оставалось всего шестьдесят четыре солдата, не считая трех офицеров, Потрясателя и его мальчиков. Вскоре обнаружить убийц будет совсем легко, ибо в живых не останется никого, кроме них и их последних жертв. Рихтер согласился с Потрясателем, утверждавшим, будто гибель четверых горцев вовсе не дело рук убийц, а следствие чистейшей случайности. Оба мужчины выразили надежду, что среди четверых несчастных оказались двое злодеев. Впрочем, ни один из них в глубине души не верил в такую удачу…
Теперь им предстояло преодолеть пятисотфутовую каменную стену, и хотя на некоторое время они оказались защищены от порывов яростного урагана, свист его и вой прямо-таки оглушали.
Эта мука мученическая длилась до самого вечера.
Они брели по колено в снегу, а порой люди проваливались даже по пояс.
Куртки и бриджи горцев покрылись ледяной коркой. Рихтер вовремя посоветовал Сэндоу, Мэйсу и Грегору не пытаться сколупывать эту корку, ибо она защищала от пронизывающего ветра. Пусть ледяной панцирь и мешал двигаться, сковывая движения, но о комфорте на некоторое время следовало забыть: на кон была поставлена жизнь.
К тому времени все участники экспедиции натянули на лица плотные вязаные шерстяные маски с прорезями для глаз и рта. Но невзирая на эту предосторожность, глаза то и дело приходилось плот но зажмуривать. Стало так холодно, что слезы тотчас замерзали, даже под шерстяными масками. Да и дышать приходилось буквально «через раз» — ледяной воздух грозил обжечь легкие. Сержант Кроулер сказал, что мороз свыше тридцати градусов, и нежная легочная ткань может не выдержать и начать кровоточить. Затрудненное дыхание неизбежно заставило людей двигаться медленнее, но Рихтер упрямо отказывался делать привал, покуда не отыщется хоть какое-нибудь убежище.
— Под открытым небом, — растолковывал бывалый офицер Мэйсу, — все мы за ночь замерзнем насмерть!
Он поручил Мэйсу осматривать окрестности в поисках какой-никакой пещерки — зорким глазам юного великана он доверял куда больше, нежели своим собственным, хотя и прославился зрением острым, словно у орла.
Но, невзирая на маски и капюшоны, глаза надсадно щипало.
Даже две пары перчаток не могли уберечь пальцы от холода, руки все время приходилось растирать и хлопать ими по бедрам.
Было уже примерно полшестого вечера и начинало темнеть, когда злая судьба настигла молодого капитана Бельмондо.
Десять минут назад он заступил на вахту в качестве первопроходца, в чьи обязанности входило отыскивать под снегом опасные провалы. В здешних широтах между двумя утесами частенько образовывались крепко спрессованные ветром снежные мостики, которые трудно, а подчас и невозможно было разглядеть. Такие «снежные обманки» сулили скалолазу неминуемую и страшную гибель, ибо под ними могла таиться пропасть.
Бельмондо шел осторожно — можно сказать, даже трусливо-осторожно. Как только он переместился во главу колонны, движение резко замедлилось. Он и шагу вперед не делал, не ощупав предварительно места, куда ему предстояло поставить ногу. Именно поэтому произошедшее несколько секунд спустя потрясло всех.
Внезапно капитан начал проваливаться, и только тут все поняли, что он оказался в самой середине злополучного снежного моста. Он успел обернуться к Рихтеру и протянуть руки в немой мольбе. Старик рванулся было к нему, но тонкий наст с хрустом подался — и молодой человек рухнул вниз. На лице Бельмондо написан был такой ужас, что он не смог даже закричать…
Главнокомандующий Рихтер тотчас приказал всем опуститься на четвереньки. Люди спешно обрезали связывающие их веревки, потому что в такой ситуации нельзя было предугадать, кому через несколько мгновений суждено последовать за молодым капитаном. В любое мгновение хрупкий мостик мог рухнуть, увлекая за собою людей.
Рихтер и Кроулер на четвереньках подползли к зияющей в снегу дыре, куда рухнул Бельмондо. Заглянув в нее, они тотчас увидели изуродованное тело, распростершееся на обледеневших камнях, и мгновенно поняли, что произошло. Когда образовалась «снежная обманка», неугомонный ветер обрабатывал ее снизу, превращая снег в ледяную корку. Бельмондо, ощупав «землю», почувствовал твердь, которую принял за камень. Его, разумеется, учили распознавать «ледяные обманки» — при постукивании они издавали характерный звук, — но, видимо, он так и не превзошел этой премудрости или же его подвела память… Но что бы там ни было, это стоило ему жизни.
— Надеюсь, края «обманки» достаточно крепки, чтобы по ним можно было спуститься, — сказал Кроулер.
Но Рихтер ему не ответил.
— Господин главнокомандующий! Рихтер безмолвно смотрел в отверстие.
— Господин главнокомандующий, люди… Рихтер по-прежнему молча глядел на окровавленное тело.
Потом он медленно стянул с лица вязаную маску и зарыдал. Морщинистые щеки его мгновенно покрывались ледяной соленой коркой…