5

Тот раз стал последним, когда Сталин побывал в моем городе. Когда-то именно тут он встретил свою вторую жену, а в советские времена в Ленинграде даже имелась мемориальная квартира, в которой можно было глянуть на кровать, в которой юный грузин и его избранница провели первую брачную ночь. Но за пару лет до убийства Кирова жена покончила с собой, и Сталин навсегда разлюбил город на Неве.

Утром 2 декабря на перрон Московского вокзала десантировалось чуть ли не все Политбюро большевистского ЦК: целая толпа сосредоточенных мужчин в полувоенных френчах. Встречал руководство потный и трясущийся генерал Медведь. Руки ему никто не пожал. Москвичи расселись по бронированным авто и двинули в Смольный.

Непосредственным руководителем следствия был назначен Яков Агранов. Интересно, что именно этот человек за полтора десятилетия до этого подвел под расстрел Николая Гумилева. Да и в этот раз следствие длилось совсем недолго. Всего через три недели после убийства в Смольном состоялся суд, на котором миру были продемонстрированы четырнадцать членов контрреволюционной «зиновьевской» банды, замысливших злодеяние и убивших Мироныча. Помимо самого Леонида Николаева в банду, как выяснилось, входили Мильда Драуле, ее сестра и муж сестры. Спустя всего час после суда все четырнадцать были расстреляны.

О сталинских репрессиях написаны тысячи томов. И в каждом из них фигурируют цифры в сотни тысяч и миллионы казненных. Никакого отношения к реальности эти цифры, конечно, не имеют. На пике репрессий, в 1937–1939 годах, в Ленинграде были казнены сорок тысяч человек, а в Москве — двадцать пять тысяч.

Сталин вовсе не был маньяком-убийцей, в бессмысленной ярости уничтожавшим все, на что падал взгляд. Если присмотреться к списку расстрелянных при нем людей, то цели, которые ставил перед собой вождь, становятся вполне очевидны. Чтобы башня стояла плотно, она должна быть выстроена из стандартных кирпичей. А все, что непохоже на стандартный кирпич, — на свалку истории. Сталин чувствовал себя скульптором: берем бесформенную глыбу, убираем все лишнее, и получается прекрасная статуя. Придурковатый Николаев со своей ревностью оказался тут как нельзя кстати. Под эту лавочку можно было ампутировать еще какое-то количество лишних в новом советском обществе органов.

Страна, которая досталась Сталину от прежних хозяев, однородной не была. Вся она состояла из одних сплошных меньшинств. Национальных, религиозных, классовых, каких угодно. В том же Петербурге жили десятки тысяч немцев, финнов, поляков, и даже большая колония китайцев. К началу 1940-х все они либо сменили фамилии и превратились в русских, либо переместились на Колыму. В городе вполне открыто жили дети духовенства, царских офицеров и гостинодворских купцов. Этим тоже пришлось либо отказаться от родителей, либо отбыть в лагеря.

Уже через два месяца после убийства Кирова появилось постановление о высылке из города всех до единого дворян, бывших офицеров и недовысланных попов. Именно после этого город навсегда перестал быть прежним. Приблизительно десять — двенадцать тысяч человек получили так называемый «минус»: запрет проживать ближе, чем на сто километров к столицам. Всем им, конечно, было несладко. Зато (считало тогдашнее руководство страны) те, кто останутся, будут похожи не на рассыпающийся веник, а на монолитный и несгибаемый железный прут. Вместо рыхлой толпы, состоящей из меньшинств, получаем стройные колонны одного сплошного большинства: мускулистых русских рабочих. Голубоглазых, гетеросексуальных и верящих в светлые идеалы.

При этом касались все эти постановления все-таки в основном тех, кто не желал сидеть тихо. Скажем, будущий писатель-фантаст Иван Антипович Ефремов забыл своего папу, одного из богатейших лесопромышленников империи, записался Антоновичем, указал в документах, что происходит «из крестьян», и преспокойно сделал блестящую карьеру. А вот, например, студент Коля Ерехович не просто указал в документах подлинную фамилию отца, но и рассказывал всем вокруг, кто именно был его, Коли, крестным. Ерехович-старший до революции служил комендантом императорского Аничкова дворца. А по традиции у чиновников такого ранга при крещении детей восприемником мог выступать только лично государь. Так что Колиным крестным был не абы кто, а расстрелянный большевиками самодержец Николай II.

Сразу после убийства Кирова Колю отчислили из института. Но в тот раз за него вступилась знакомая семьи, Мария Ильинична Ульянова, родная сестра Ленина. Колю восстановили и дали доучиться почти до аспирантуры. Однако совсем безнаказанно иметь такую биографию в СССР 1930-х было все-таки невозможно. И в ночь на 11 февраля 1938 года Ереховича все же арестовали.

Ночью его забрали из дому, полураздетого долго возили в промороженной машине по городу, потом наконец доставили на Литейный и сразу стали бить. Коля был молод, субтилен и заниматься в жизни планировал лишь давно исчезнувшими цивилизациями. А ему инкриминировали лидерство в подпольной организации, целью которой было убийство советских вождей.

Первое время Коля пытался отрицать обвинения. Да только у сотрудников Большого дома был немалый опыт работы с такими, как он. Через несколько дней он все равно все подписал. После этого ему даже устроили очную ставку с подельниками: двумя студентами-востоковедами. Одного звали Теодор Шумовский, а второго — Лев Гумилев.