на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Членовредительские наказания

Экзекуции совершались, как правило, на рыночной площади: при отсутствии средств массовой информации позор преступников и возмездие должны были быть публичными для вящего вразумления подданных. Они часто сопровождались «урезанием» языка за «непристойные» слова по отношению к государю или «за противность и ругательство церкви».

Так, в 1743 году пострадала блестящая придворная дама Наталья Лопухина. Наказали ее, конечно, за «злодейский умысел против ее величества». На самом деле никакого заговора не было. Сын Лопухиной Иван, подвыпив в кабаке с приятелями, всего лишь пожаловался на «выключение» его из камерюнкеров, размечтался о возвращении к власти с помощью Австрии свергнутой правительницы Анны Леопольдовны и похвастался, что матушка его встречалась с австрийским посланником графом де Ботта. Далее всё происходило обычным порядком: донос, арест всех причастных к разговорам, пытки, признания в антигосударственных намерениях. Правда, известно, что императрица Елизавета терпеть не могла придворную красавицу Лопухину – 40-летняя мать шестерых детей ухитрялась затмевать на балах саму императрицу, и ее величество однажды собственноручно испортила «строптивице» бальное платье…

Двадцать девятого августа 1743 года на улицах столицы под барабан объявили о готовящейся казни. 1 сентября народ заполнил площадь у здания Двенадцати коллегий, разместился на крышах, заборах и галереях гостиного двора. После оглашения приговора первой на эшафот взошла Лопухина. Один палач сорвал с плеч платье, обнажив ее по пояс, схватил за руки и бросил себе на спину, а другой начал истязание кнутом. Сдавив преступнице горло, чтобы открылся рот, палач вырвал клещами язык и по традиции потряс в воздухе окровавленным куском мяса: «Кому язык? Дешево продам!» – после чего Лопухиной сделали перевязку и усадили в телегу. Ее подруге, жене обер-гофмаршала Михаила Бестужева Анне было назначено то же наказание; но она успела снять с себя и отдать палачу драгоценный крест, поэтому ее били не так сильно и вырвали только маленький кусочек языка, так что она не потеряла способность говорить.

«Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» устанавливало: «Обыкновенные телесные наказания суть то, егда кто ношением оружия, сиречь мушкетов, седел, також заключением, скованием рук и ног в железа и питания хлебом и воды точию или на деревянных лошадях, и по деревянным кольям ходить, или битьем батогов. Жестокие телесные наказания в наших пунктах разумеваютца, егда кто тяжелым заключением наказан, или сквозь шпицрутен и лозы бегати принужден; таков же, егда от палача (кнутом) бит и запятнан железом или обрезанием ушей, отсечением руки или палцов казнен будет, то ж ссыланием на каторгу вечно или на несколько лет».

Истязание кнутом было довольно частым в практике Тайной канцелярии. Реальную же тяжесть этого наказания оценить трудно – слишком многое здесь зависело от умения палача и полученных им инструкций. «Нещадное» битье (таким считалось наказание более чем 50 ударами) могло завершиться смертью. Но умелому мастеру не составляло большого труда забить человека насмерть всего несколькими ударами, а в «галантном веке» порка часто назначалась без счета и количество ударов могло дойти до 300 и более. Только при императоре Александре I указом от 18 января 1802 года судам было запрещено употреблять в приговоре слова «нещадно» и «жестоко», а в 1812 году предписано назначать точное число ударов.

Кнут состоял из полуметровой рукояти и плетеного кожаного ремня-стержня длиной до 2,5 метра, оканчивавшегося кольцом или кожаной петлей, к которой крепился «язык» – полоса твердой дубленой свиной кожи, которой под прессом придавали V-образную форму. Амплитуда движения трехметрового орудия истязания была огромной, еще увеличиваясь длиной руки палача, а сила удара могла быть чудовищной. В зависимости от того, направлял палач «язык» плашмя или острием, на месте удара либо оставался кровоподтек, либо рассекалась кожа. Процедура была продолжительной – преступники получали примерно 20 ударов в час. После каждого удара «язык» требовалось вытереть от крови, чтобы он, намокнув, не потерял жесткости, а через каждые 12–15 ударов его сменяли на новый. Взрослый здоровый мужчина мог вынести до двух тысяч палочных ударов по спине, но 200 ударов кнутом в XIX веке считались смертельным наказанием.

Старые мастера «заплечных дел» обычно долго готовили учеников. Такие подмастерья раздевали и держали жертв, привыкали к виду крови и крикам истязаемых; затем им начинали доверять порку плетью, но до кнута допускали не сразу. Ежедневные упражнения во владении страшным инструментом производились на тряпичных чучелах, набитых соломой или конским волосом: палачи показывали, как следует наносить сильные и слабые удары, «класть» их в несколько рядов или в одно и то же место; как наказывать за мелкие преступления, как вызвать немедленную смерть и как сечь, чтобы преступник умер на второй или третий день после экзекуции; как следует подводить кнут вокруг тела преступника, нанося повреждения грудной клетке или внутренним органам. Тайная канцелярия в этом отношении была исключением – в ее стенах не готовили новые кадры, сюда на работу отбирались опытные мастера из других ведомств.

Получив указание от начальства (или ценный подарок от жертвы или ее родственников), палач мог наносить страшные с виду, но безопасные удары, а то и вовсе выпороть так, чтобы человек вообще не почувствовал «экзекуции». Лифляндскому пастору Зейдеру в 1800 году присудили 20 ударов, отчего он пришел в ужас – но удивительным образом остался невредим: «Меня подвели к позорному столбу, к которому привязали за руки и за ноги; я перенес это довольно хладнокровно; когда же палач набросил мне ремень на шею, чтобы привязать голову и выгнуть спину, то он затянул его так крепко, что я вскрикнул от боли. Окончив все приготовления и обнажив мою спину для получения смертельных ударов, палач приблизился ко мне. Я ожидал смерти с первым ударом; мне казалось, что душа моя покидает бренную оболочку. Еще раз я вспомнил о своей жене и дитяте; влажный туман подернул мои глаза. „Я умираю невинным! Боже! В твои руки предаю дух!“ – воскликнул я и лишился сознания. Вдруг в воздухе что-то просвистело; то был звук кнута, страшнейшего из всех бичей. Не касаясь моего тела, удары слегка задевали только пояс моих брюк. ‹…› Приговор был исполнен; меня отвязали, я оделся сам и почувствовал, что существую еще среди людей».[735] Зейдера порол известный петербургский палач Никита Хлебосолов, кладя удары так, что страшный «язык» кнута бил не по телу осужденного, а по «кобыле» – столбу, к которому он был привязан.

Свидетелем исполнения наказания стал знаменитый английский общественный деятель Джон Говард – бывший шериф, не понаслышке знакомый с английскими исправительными учреждениями и прибывший в Россию в 1781 году для изучения тюремной практики: «10 августа 1781 года я видел, как наказывали кнутом двух преступников, мужчину и женщину. Они были приведены из тюрьмы примерно 15 гусарами и 10 солдатами. Когда они прибыли на место наказания, гусары образовали кольцо вокруг места бичевания, в течение минуты или двух раздавался барабанный бой, затем были прочтены некоторые молитвы, и население сняло шапки. Женщина была взята первой. Ее грубо обнажили по пояс, привязали веревками ее руки и ноги к столбу, специально сделанному для этой цели; у столба стоял человек, держа веревки натянутыми. Палачу помогал слуга – и оба они были дюжими молодцами. Слуга сначала наметил свое место и ударил женщину пять раз по спине. Каждый удар, казалось, проникал глубоко в тело. Но его хозяин, считая удар слишком мягким, оттолкнул слугу в сторону и стал наносить остальные удары сам, причем эти удары были, очевидно, более сильными. Женщина получила 25 ударов, а мужчина 60. Я протеснился через гусаров и считал числа, по мере того как они отмечались мелом на доске. Оба были едва живы, в особенности мужчина, у которого, впрочем, хватило сил принять небольшое даяние с некоторыми знаками благодарности. Затем они были увезены обратно в тюрьму в небольшой телеге. Несколько дней спустя я застал эту женщину в очень слабом состоянии, мужчину же я больше не мог найти».[736]

В таком представлении, как на современном телевизионном «шоу», находилось место для «участников из зала». Верзила-палач мог выхватить кого-то из толпы зевак и превратить его в помощника, заставляя держать на своей спине за руки приговоренного к наказанию; такая «подставка» при порке носила название «живого козла». Только в 1788 году было запрещено пользоваться при экзекуции помощью посторонних лиц.

В 1827 году побывавший в России сын наполеоновского маршала Даву за 500 рублей купил в Петербурге два кнута и вывез их во Францию, где они вызвали интерес парижской публики. (Какое время – такие нравы: в 1956 году актер Жерар Филип устроил в Париже выставку купленного в Москве женского нижнего белья с начесом.) Николай I потребовал строгости в режиме хранения и использовании экзекуционных инструментов; после прихода в негодность они подлежали утилизации. Вероятно, поэтому в наших музеях нет настоящих палаческих кнутов и очень мало штемпелей для клеймения.

При том же императоре в 1829 году было секретно постановлено, чтобы число ударов кнута не превышало 50, а при издании Cвода законов Российской империи кнут в отношении значительного числа преступлений был заменен плетьми; затем во время работы над Уголовным уложением 1845 года был поднят вопрос о полной его отмене. Инициаторы ссылались на то, что наказание кнутом зависит от произвола палача – может быть смертельным или, наоборот, слишком слабым; при наказании же плетьми сила ударов заменяется их количеством, не представляя возможности для произвола. После споров между комиссией Государственного совета и министром юстиции император распорядился, наконец, заменить кнут увеличенным числом ударов плетьми, что было зафиксировано законодательно.

Еще с начала XVII века плеть применялась вместо кнута во всех случаях, когда его использование считалось нецелесообразным. К рукоятке плети крепился «хвост» – цельный или разделенный на несколько меньших. Как правило, для телесных наказаний использовались двухвостые и треххвостые плети. На конце хвоста могли завязывать узел либо нанизывать крупную дробину. Но даже в этом случае плеть причиняла менее опасные повреждения, чем кнут, поэтому считалась более гуманным орудием. В армии, кроме обычных плетей, пользовались «кошками» и «линьками» – морскими веревками с узлами.

Наиболее распространенным наказанием для военных стали шпицрутены (от немецкого Spiessrute – прут, хлыст) – длинные тонкие палки или прутья, вымачивавшиеся в соленой воде. Появились они в России в царствование Петра I и были узаконены Артикулом воинским 1715 года. Образцовые шпицрутены в 1831 году имели около вершка (4,5 сантиметра) в диаметре и около сажени (примерно 2 метра) в длину. Виновного наказывал не палач, а выстроенные в два ряда его товарищи-солдаты, в руке у каждого был прут. По этой «улице» под барабанный бой в первой половине XIX столетия осужденного проводили назначенное в приговоре количество раз. В XVIII же веке приговоры Тайной канцелярии большей частью просто предписывали «гонять спицрутен»; конкретное количество «прогонов», очевидно, определял командир полка, в чье распоряжение виновный поступал из застенка. Если преступник идти уже не мог, его клали на дровни и возили по «улице» до окончания наказания или наступления смерти. В XIX веке три тысячи шпицрутенов считали равными смертной казни. Но после шпицрутенов человек (в отличие от побывавшего «в катских руках» при порке кнутом или плетью) не считался обесчещенным и мог продолжать службу. Обычно так наказывали солдат, но иногда под шпицрутены попадали и офицеры. В феврале 1774 года Тайная экспедиция осудила к лишению всех чинов и дворянского звания, записанию в солдаты и наказанию шпицрутенами поручика Илью Щипачева, прапорщика Ивана Черемисова, подпрапорщика Богдана Буткевича: первого – за то, что без сопротивления сдал Самарскую крепость пугачевцам, второго – за сдачу повстанцам отряда пленных польских конфедератов, третьего – за присягу Пугачеву.[737]

Более легким было наказание батогами – толстыми (с мизинец) прутьями с обрезанными концами. На уложенного на землю лицом вниз преступника садились два человека – один на голову, второй на ноги, и каждый бил двумя прутьями до тех пор, пока начальник не прекращал порку или не ломался один из прутьев. Розга (такая же свежесрезанная ветка, но более тонкая) считалась совсем уж несерьезным инструментом, и в XVIII веке ее использовали преимущественно в процессе воспитания детей; но в следующем столетии после ограничения, а потом и отмены наказания кнутом розги стали назначаться не только нерадивым ученикам, но и взрослым преступникам.

Даже пребывание «женских персон» на троне не избавило представительниц прекрасного пола от позорных наказаний. В 1772 году среди арестованных по делу самозванца Богомолова в Царицыне оказалась солдатская жена Авдотья Васильева. Сплетница всего лишь «непристойные плодила разговоры» о самозванце. Вместо положенного по приговору суда кнута «по матернему ко всем милосердию» государыни Екатерины II было повелено «учинить ей публичное, с барабанным боем, жестокое плетьми наказание и сверх того, подрезав платье, яко нетерпимую в обществе, через профосов выгнать за город метлами».[738]

Священнослужителей, как правило, не подвергали телесным наказаниям,[739] но в большинстве случаев «лиша священства, посылали в Нерчинск на каторжную работу вечно». Иногда священников после лишения сана отправляли в солдаты; «а буде негодны, то положив в подушный оклад, причисляли во крестьянство».

Жалованная грамота дворянству 1785 года постановляла: «Телесное наказание да не коснется благородного»; в том же году изъятие было распространено на купцов первых двух гильдий и именитых граждан, а в 1796 году – на священнослужителей. Синод просил императора Павла освободить духовных лиц от телесных наказаний, в качестве аргумента указывая, что «чинимое им наказание в виду тех самых прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает народные массы к презрению священного сана».

Однако в делах политических и по отношению к «подлым» преступникам наказания применялись с размахом: с 1 августа по 16 декабря 1774 года по повелению командующего карательными войсками генерала П. И. Панина были казнены 324 пугачевца, биты кнутом с урезанием ушей 399 человек, наказаны плетьми, розгами, шпицрутенами, батогами 1 205 человек. Из шести тысяч повстанцев, взятых в плен в последнем сражении под Черным Яром, Панин освободил от наказания только 300 человек. По свидетельству современника, «города, селения и дороги в Поволжье и Оренбургской губернии были уставлены по приказу Панина виселицами с трупами повешенных повстанцев, которых запрещалось снимать и хоронить месяцами». По Волге плыли плоты с трупами повешенных.

Со второй половины XVIII века наиболее страшные членовредительские наказания (отсечение руки, носа, вырезание языка) постепенно исчезают из практики российского правосудия. При Елизавете Петровне в 1757 году Сенат повелел у женщин «ноздрей не вынимать и знаков не ставить» – но не из гуманности, а скорее из прагматических соображений: обезображенные мужики часто из Сибири сбегали и принимались за старое – и по рваным ноздрям могли быть опознаны; женщины же, по мнению сенаторов, бежать и снова «чинить воровство» были неспособны, поэтому на них процедуру клеймения можно было не распространять.[740] Только в 1817 году вырывание ноздрей было отменено для всех преступников.

Кроме порки и «урезания» языка по отношению к преступникам практиковалось отсечение пальцев, рук и ушей. Впрочем, последнее с начала XVIII века было заменено вырезанием ноздрей с помощью особых щипцов, похожих на кусачки. Отсутствие ушей можно было замаскировать длинными и нечесаными волосами, скрыть же изуродованный нос было невозможно. Указом Петра I от 15 января 1724 года предписано было у осужденных на вечную каторгу «вынимать ноздри до кости», причем указ имел обратную силу – его действие распространялось и на уже наказанных колодников, у которых «ноздри выняты малознатно».

Калечившие человека наказания имели целью не только покарать преступника, но и сделать возможным опознание «ведомого вора». Для этого же применялось и клеймение. Указы 1704 и 1705 годов устанавливали вырезание ноздрей для более опасных преступников, а для менее важных – клеймение лба буквой «В» («вор»).[741] С 1746 года клеймили словом «ВОРЪ», ставя «во лбу „ВО“, на правой щеке „Р“, а на левой „Ъ“; с 1754-го – накладывали на лоб букву „В“, а по щекам – „О“ и „Р“.[742] Использовалась технология холодного клеймения: металлический штемпель не нагревали, а после наложения на лоб ударяли по нему деревянным молотком либо кулаком; при этом оставались глубокие ранки от игл. Они натирались черным порохом, частицы которого не растворялись кровью; впоследствии стали использовать сухую смесь чернил с тушью или охрой. Такие татуировки бурого цвета на всю жизнь оставались на коже осужденного. Единообразные штемпеля для клеймения стали изготавливаться Юстиц-коллегией, рассылавшей их по тюрьмам. Из тех времен до нас дошел вполне правдоподобный анекдот: на вопрос, что делать, если человека неправедно осудили и заклеймили, а потом открылась его невиновность, генерал-полицеймейстер Алексей Татищев будто бы ответил – раз уж заклеймили, то остается только добавить на том же лбу слово «не», чтобы получилось «не вор».

При Екатерине II клеймение стало особым для каждого преступника; в это время оно начало рассматриваться как самостоятельное наказание. За одни и те же преступления могли заклеймить по-разному; так, в 1762 году фальшивомонетчик Сергей Пушкин получил на лоб литеру «B», а в 1794 году майор Фейнберг и барон Гумпрехт за аналогичное преступление – сложную аббревиатуру: «В С Ф А» («вор и сочинитель фальшивых ассигнаций»). В 1766 году самозванца Кремнева клеймили литерами «Б» и «С» – «беглец» и «самозванец». Проходивший с ним по делу священник Евдокимов был заклеймен буквами «Л» и «С», что означало «ложный свидетель». Убийцы стали получать на правую руку литеру «У», а в 1782 году регистратор Шацкий за должностной подлог получил на правую руку литеру «Л» («лжец»). Особые штемпеля были использованы для клеймения пугачевцев: «З» – «злодей», «И» – «изменник», «Б» – «бунтовщик».[743]

С 1846 года клеймили уже только приговоренных к каторге – штемпелями, состоявшими из литер «К», «А» и «Т», – и всех беглецов из мест отбывания наказания, пока законом от 17 апреля 1863 года клеймение не было отменено.


«Кажнен будет жестокою смертию» | Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века | «Пасквили публично сжечь»