– На мне тогда был костюм Бэтмена. Я все время играл в супергероев – к счастью, это было до того, как я по-настоящему увлекся Зеленым Фонарем^[18], но после Супермена.

– Уэйд? – Голос Бринн делано сладок. – Не мог бы ты оказать нам всем любезность, держа свою чудаковатость на минимальной отметке?

Уэйд только пожимает плечами и улыбается. Я делаю быстрый вдох, когда он сворачивает на Уолд-мэн-лейн и объезжает куст жимолости, нависший над серединой дороги. Сколько раз мы с Оуэном вместе поднимались к его дому на этом холме, и он палкой прибивал росшую у дороги высокую траву и опрокидывал шампиньоны, выглядывавшие из-под мясистых листьев в то время, как с моих уст лились все те слова, которые я глотала в школе – лились освобожденным потоком, который казался мне таким же прекрасным и естественным, как танец.

Эбби присвистывает, когда мы достигаем вершины холма и видим дом, это огромное лоскутное одеяло из каменных и деревянных построек, пристроек, добавлений и перестроенных частей, возведенных за без малого два столетия. В доме Уолдмэнов всегда веяло какой-то грустью, и я иногда думала, что это, должно быть, оттого, что мать Оуэна умерла здесь, в доме, просто упала замертво из-за рака, который, как все думали, был в состоянии ремиссии, – но теперь дом выглядит не просто грустным, а запустелым. Маленькая застекленная столовая, примыкающая к кухне, где прежде у меня всегда было такое чувство, будто я нахожусь внутри рождественского стеклянного шара, в котором, если его потрясти, падает искусственный снег, сейчас полностью разрушена. Сваленное ветром дерево упало прямо на крышу, проломив ее.

– Ну что ж, – говорит Эбби, – ремонт можно начинать и так.

Бринн фыркает.

– Оставайтесь здесь, – быстро приказываю я, когда Уэйд паркует машину. Внезапно я понимаю, что должна поговорить с Оуэном наедине. Если он сделал то, что я думаю, этому секрету уже пять лет. На это должна быть причина, и я не поверю – не могу поверить, – что он убил Саммер. Что тогда, столько лет назад, он все-таки был виновен.

Уэйд уже наполовину вылез из машины, но, услышав мои слова, снова плюхается на сиденье, и вид у него делается разочарованный. Бринн поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и на миг в глубине ее глаз что-то вспыхивает – в них отражается то ли забота, то ли сочувствие, а может быть, просто жалость. Затем она снова защелкивает свой ремень безопасности.

Ворота дома – новые ворота – открыты. На подъездной дороге припаркован большой грузовик, надпись на котором гласит: «Благоустройство, озеленение + удаление деревьев». Никаких других машин рядом не видно. Где-то работает бензопила – слышен звук металла, распиливающего дерево, такой пронзительный, что у меня возникает ощущение, будто мне обтачивают зубы. В жарком воздухе пахнет древесным соком, гнилью и насекомыми – в нем стоит запах лета.

Я иду по мощенной плитами дорожке, которая сейчас заросла сорняками и травой, направляясь к парадной двери. Из-за угла дома выходит один из рабочих, занимающихся обустройством, мускулистый и жилистый; в руках он несет бензопилу. Он что-то кричит кому-то, кого я не вижу, потом поворачивается ко мне.

– Хозяина нет дома, – говорит он, показывая на дом своей бензопилой.

– А вы знаете, куда он поехал? – спрашиваю я, обхватывая себя руками, хотя мне и не холодно. Просто мною владеет пугающее чувство, ведь я стою сейчас на месте, которое прежде было мне так знакомо, а теперь кажется таким чужим, как будто я стою на костях той, кем я когда-то была. Рабочий качает головой. – Вы знаете, когда он вернется? – спрашиваю я. Мужчина снова качает головой. В моей сумке гудит мобильник. Я поворачиваюсь и, щурясь, смотрю на нашу машину, чтобы проверить, не делают ли мне какие-то знаки Эбби или Бринн, но не могу разглядеть ничего за отражающим солнце ветровым стеклом.

Из-за дома выходит еще один рабочий, худой как жердь и голый по пояс, загорелый, с тонкими светлыми усиками, бородкой клинышком и множеством неумело сделанных татуировок. Из его рта торчит незажженная сигарета. Наверное, он из какого-то отсталого сельскохозяйственного района или из местных бедняков.

– Вам что, нужна какая-то помощь? – Его тон не назовешь приветливым.

– Я просто искала одного моего старого друга. Я еще вернусь.

– Он поехал на похороны, – кричит мне рабочий, когда я нахожусь уже на полпути к машине.

– Что? – Я поворачиваюсь.

– Нет, не на похороны. – Он уже закурил свою сигарету и сейчас выпускает из ноздрей длинные струи дыма, словно дракон. Он явно из какого-то сельскохозяйственного захолустья. Интересно, знал ли он Саммер? И знает ли меня? – На церемонию поминовения, или как вы там это называете. Несколько лет назад здесь погибла девушка. Ее зарубили топором. Почти отрубили бошку. – Улыбаясь, он откидывает голову назад и щурит глаза, словно кот, глядящий на нечто такое, что он может съесть. – Этот ваш друг, как полагают, ее и прикончил.

Как и всегда, когда кто-то начинает говорить об убийстве Саммер, у меня возникает странное чувство, будто я нахожусь вне своего тела, как бывает за секунду до того, как ты лишаешься чувств.

– Ее вовсе не зарубили топором, – говорю я. Мой голос звучит громко – я почти кричу. – Ее закололи ножом. И он этого не делал.

Я разворачиваюсь и бегу к машине.

– Не повезло? – спрашивает Бринн, когда я сажусь обратно в пикап.

– Его нет дома. – Я ощущаю странный недостаток воздуха, как будто перед этим пробежала длинную дистанцию. – Он поехал в город на церемонию поминовения.

– Что? – пронзительно вскрикивает Бринн. – Он что, спятил? Они же его линчуют.

– Да ладно тебе, – говорит Эбби. – Ведь не все так плохо, верно? Как-никак прошло столько времени. Мы вчера были около школы, и нас никто не побеспокоил.

– Это потому, что нас никто не заметил. – Бринн полностью разворачивается на своем сиденье и сердито смотрит на Эбби. – Ты ведь здесь живешь. Так что должна знать, как настроены местные жители.

– Я ни с кем не общаюсь, или ты забыла? – с безмятежным видом произносит Эбби. – Я такая же затворница, как и Миа.

– Я думала, ты знаменита.

– Я знаменита онлайн.

Бринн закатывает глаза.

– Извини, Бэтмен. По твоему виду не скажешь, что ты стараешься держаться в тени.

Бринн права: сегодня на Эбби надеты юбка из тафты с рисунком в горошек и подолом, отделанным оборкой, футболка с надписью «Победа», желто-зеленые туфли и очки в круглой металлической оправе, как у Гарри Поттера.

– Думаю, мы тоже должны поехать туда, – говорит Уэйд.

Теперь Бринн набрасывается уже на него.

– А, ну да, конечно. Все пройдет просто замечательно. Извините, ребята, но на сегодня с меня хватит дурацких идей.

– Я говорю серьезно. – Уэйд разворачивается и обращается к Эбби. – Убийцы часто не могут продолжать держаться в стороне от места преступления, от внимания СМИ, от всего того, что как-то связано с делом. Готов на миллион поспорить, что убийца Саммер будет присутствовать на церемонии поминовения.

– Он прав, – говорит Эбби. – Я смотрела целый документальный фильм, снятый на эту тему.

Я чувствую на себе взгляд Бринн и отвожу глаза. Оуэн вернулся домой через пять лет, аккурат к церемонии поминовения Саммер. Неужели это может быть простым совпадением?

Нет. Конечно же, нет.

Но тут я начинаю думать о его улыбке и о том, как он, бывало, похлопывал меня по руке и говорил: «Привет Макарошка», когда мы встречались в коридорах школы. И о тех днях, которые мы проводили в шалаше на дереве, поедая сыр чеддер, положенный ломтиками на крекеры из непросеянной пшеничной муки. Вкус у этих бутербродов был необычный, поистине восхитительный. И о том, как он наблюдал за моими танцевальными номерами, наблюдал по-настоящему внимательно, опершись подбородком на сцепленные руки, полный искреннего интереса, и не важно, как долго продолжался мой танец. И вспоминаю наш поцелуй.

И я знаю, что тот Оуэн, прежний Оуэн, Оуэн, в которого я всегда верила, верила даже после того, как он разбил мне сердце, – это единственное, что у меня еще осталось. Я не могу потерять и это тоже.

– Именно об этом все и подумают, если там появимся мы, – говорю я. – Голос мой звучит слабо и невнятно. Как его плохая запись на диктофоне. – Люди решат, что мы не можем держаться в стороне, потому что мы и есть убийцы.

– Нам даже не придется выходить из машины, – говорит Уэйд. – Мы просто подъедем так близко, как только возможно, и станем наблюдать.

Бринн качает головой.

– Нет. Миа права.

– Да бросьте вы. – Уэйд смотрит на меня, потом на Бринн, потом снова на меня. – Разве вы не хотите положить этому конец?

Бринн брезгливо фыркает. Когда мы были детьми, Бринн всегда казалась мне намного, намного смелее всех остальных. Она была в тысячу раз смелее меня самой. Когда в шестом классе нам пришлось препарировать червяка, я побежала в туалет, и меня вырвало. А Бринн и глазом не моргнула. Когда Хупер Уоттс обозвал меня Бессловесной Миа и начал трепать всем, что я слишком глупа, чтобы уметь говорить, я только доказала остальным его правоту, поскольку абсолютно ничего не сказала. А когда он стал заявлять, будто Бринн застукали за кражей нижнего белья девочек из шкафчиков в раздевалке при спортзале, она рассказала всем, что он платил ей за то, чтобы таким образом пополнить свою коллекцию.

Что ж, может быть, она и смелее. Но сейчас ей страшно.

Я делаю глубокий вдох.

– Хорошо, – говорю я. – Едем.

Бринн с изумлением воззрилась на меня.

– Ты что, рехнулась?

– Возможно, – отвечаю я, чувствуя странное облегчение и ощущая себя непривычно свободной. Она продолжает потрясенно глазеть на меня, как будто никогда не видела прежде, и я не могу удержаться от того, чтобы мысленно не сделать небольшой прыжок, простерев руки к небу, и не подумать: «Победа».