Глава 8

ВЕРНУТЬ ИМЯ!

В полуразвалившейся хижине, в абсолютном одиночестве (на расстоянии как минимум половины дневного пути вокруг не было ни одного человека) я готовил «Черную Смерть», напевая древние стихи на давно забытом языке, и был счастлив настолько, насколько вообще может быть счастливым простой человек.

Хотя… вспоминая слова матери о том, что приготовивший и применивший «Черную Смерть» не имеет права называться человеком, — наверное уже не человек. Я готовлю яд. «Черную Смерть». Готовлю для применения, готовлю для того, чтобы использовать всю его отравно-злую мощь, и не испытываю ни сомнений, ни сожалений, а только истинное счастье, сияющее словно солнце в глубине моей души.

И плевать на право называться человеком. Плевать на те жизни, что унесет выпущенный мной на свободу ужас. Плевать даже на возвращение имени. Мама, папа, я отомщу за вас!

Да, родители не одобрили бы того, что я делаю. Может быть. Ведь зачем-то они дали мне эти знания… Дали, сами даже не пытаясь применить их во время штурма нашего замка. Но это не важно. Даже если они и не одобрят — жизнь в трущобах быстро отучила меня от чистоплюйства. Хотя… может, они не применяли только от того, что не хватило времени? Готовятся подобные яды не быстро, а нападение было неожиданным… Не важно. Важно — то, что я отомщу!!!

Как сказала Натрана Ресс, мой будущий сюзерен, — у ее шпионов нет надежного доступа к еде или питью герцога, но в его жилые помещения доступ имеется. Она просила что-либо из испарительных ядов — тех, что отравляют жертв своими парами, будучи накапанными где-нибудь в углу комнаты, в которой живет жертва.

Что ж, «Черная Смерть» — сильнейший и надежнейший из них. По воздействию он крайне напоминает симптомы чумы, за что и получил свое название. Сходство выражается не только в симптомах: как и чума, яд убивает не только отравленного, но и тех несчастных, кто с ним общался хоть сколько-нибудь долгое время. Правда, в отличие от настоящей чумы, на этом цикл смертей останавливается. Общение со вторично отравленным, скорее всего, приведет не к смерти, а лишь к болезни, хотя, конечно, все зависит от состояния здоровья. От общения же с третично отравившимся возможна лишь недолгая головная боль и слабые покраснения шейных лимфоузлов. Так что небольшая и строго локализованная вспышка чумы не убьет столицу герцогства, но полностью или почти полностью выкосит население герцогского дворца. Вместе с проклятым герцогом и его семейством!

Я вздохнул, прикрыл крышкой небольшую глиняную плошку и отошел от стола. Теперь он должен настаиваться на протяжении восемнадцати часов. Можно и отдохнуть.

Как я здесь очутился и что вообще происходит? Ну, можно и рассказать, у меня как раз есть свободное время…

В Дорсане, крупнейшем порту Рейса, у Лауры, как оказалось, имелся собственный дом. Точнее, не ее дом, а дом ее отца, крупного торговца лесом. Впрочем, разницы в приеме это не вызвало. Некоторые сложности, правда, вызвал несколько необычный цвет лица Лауры, я даже успел немного пожалеть, что подсунул ей «Эликсир Солнечных Даров», но потом девушка все же смогла доказать дворецкому, что она именно она, а не какая-то самозванка из южных регионов.

Вот после этого для меня и настала полоса удачи и счастья… Курочка вареная, курочка, жаренная с пряностями, курочка, томленная в сметане с кейратским соусом, пироги с курочкой и луком… И так на протяжении двух суток. Повар был просто выше любых похвал!

Так продолжалось пару суток, пока Лаура решала какие-то свои дела. Какие — она не говорила, а я не интересовался: были вопросы более важные. Повар оказался большим умельцем, в том числе и по части все новых и новых рецептов приготовления моей любимой птицы — ну, вы, конечно, догадались, какой именно (подсказка — это не ворона) — и я должен был попробовать их все!

Затем было вполне комфортабельное путешествие до Руона, столицы Рейса, и жизнь в столичном доме Лауры, по своей комфортабельности (и качеству подающейся еды) ничуть не уступавшем дорсанскому дому. Все это время я предавался блаженному безделью и неумеренному обжорству. По крайней мере, думаю, именно об этом должны были докладывать Лауре слуги.

Не то чтобы я ей не доверял… но подстраховка никогда не бывает лишней, да и зачем ей знать о том, что я начал тренировки с Холодом? Тем самым мертвым Холодом, что, входя в мое сердце, позволял делать самые невероятные вещи, когда я находился в Лаоре. Понемногу и не подолгу, но они давали примерное представление хотя бы о части новых возможностей… И надо сказать, возможности эти очень впечатляли! Вот только ощущения уж больно неприятные. Но если встанет такой вопрос, то лучше уж неприятные ощущения, чем смерть.

Затем, видимо завершив свою часть переговоров, Лаура пригласила во дворец меня.

Что сказать о своих впечатлениях о дворце… Их нет. Вошли мы в неприметную дверцу в каком-то весьма замызганном закоулке и потом долго блуждали по лабиринтам каких-то коридоров, плохо освещенных редкими и узкими окнами и весьма пыльных. В каком-то месте Лаура на что-то нажала, потянула за какой-то штырь, и часть стены отодвинулась, после чего мы еще некоторое время блуждали по совсем не освещенным и еще более пыльным коридорам, пока наконец не вышли в небольшой, но красиво обставленный кабинет. У мамы был похожий, и представление о цене этой неброской, но удобной мебели я имел. Что сказать? У княжества Рейс с финансами полный порядок!

Разговор был короткий. Собственно, после прозвучавшего предложения сварить хороший яд для великого герцога Атари дальнейших предложений не потребовалось. Пусть это глупость, пусть по правилам дипломатии, которые как-то пыталась вбить в меня мама, я должен был еще поторговаться… Скажу честно, в тот момент я просто забыл о всех правилах, заглотив предложенную мне наживку вместе с крючком, удочкой и держащим ее рыбаком.

Продолжение разговора получилось довольно скомканным, поскольку мысли мои были заняты перечнем доступных мне ингредиентов и максимально эффективными ядами, которые я мог создать на их основе. В этот момент я добрым словом вспоминал свое пребывание на «утином» острове и набранный там гербарий редких растений. Ну и заодно соглашался на все выдвигаемые княгиней предложения и условия, старательно кивая головой и поддакивая, правда, судя по периодически доносящемуся до меня шипению Лауры, иногда невпопад.

Как мы вернулись в особняк Лауры, я не помню. Слишком был сосредоточен на выборе подходящей отравы. Вначале я, разумеется, обдумывал возможность использовать уже проявивший себя с самой «лучшей» стороны «Поцелуй Хаоса». Этот универсальный яд можно было как добавлять в еду или питье, так и пропитать им свечи, накапать в камин или просто смочить им любой источник тепла, обеспечив воистину ужасающие муки жертве.

К сожалению, наряду с несомненными достоинствами, этот яд имел и ряд недостатков, главный из которых — наличие противоядия. Я не знал, какие трофеи взял Атари в нашем замке, — по идее, отец должен был уничтожить или надежно спрятать все действительно важные секреты… Вот только «Поцелуй Хаоса», как и противоядие к нему, к ним никогда не относились. Тайна этого яда вполне допускала его обмен или продажу в другие Древнейшие, Древние и даже некоторые дружественные Старые рода, что иногда и проделывалось моими предками. Точно знаю как минимум об одном таком обмене. Моя мама происходила из Древнего рода Ратанари, и в отданный за нее отцом выкуп в том числе входил и рецепт этого яда.

А значит, пусть и чисто теоретически, но возможность спастись для Георга Атари и его семьи имелась, что меня категорически не устраивало. Он убил мою семью и пытался убить меня — а я убью его и тех, кто ему дорог!

Поэтому я и выбрал «Черную Смерть». Пусть кончина от этого яда относительно легка, но одно из секретнейших оружий нашего рода точно не могло попасть в руки врагу. Хотя бы потому, что записей по нему никогда не существовало! А еще — не было и противоядия. Точнее, противоядие было — иначе применивший яд становился бы смертником, — но вот использовать его следовало строго до контакта с «Черной Смертью»!

Если же первым был контакт с ядом, то в противоядии можно было хоть купаться — спасения не будет.

Собственно, именно приготовлением достаточных запасов противоядия я и занялся немедленно по прибытии от княгини. «Черная Смерть» — слишком опасный яд, даже для меня, и перед тем, как начинать его готовить, прием антидота обязателен.

Ну а после того, как противоядие было приготовлено, его выпили все, кто хотя бы теоретически мог контактировать как со мной, так и с будущим носителем яда. Кто это будет, я не интересовался. Просто дал Лауре пару больших кувшинов, с информацией о возможностях «Черной Смерти» и необходимых мерах безопасности. Судя по тому, что за добавкой она не обращалась, их содержимого оказалось достаточно.

— И что, подобные вещи есть у всех потомков Пришлых? Древнейшие, Древние, Старые роды — все они… — она замялась, не зная, как сформулировать мучающие ее вопросы.

— Не обязательно. «Черная Смерть» — оружие Сержаков. Не без своих недостатков, кстати. Например, длительность приготовления, редкость и дороговизна некоторых ингредиентов, сравнительно небольшой срок хранения… У других родов и оружие другое. Что-то подобное могло быть разве что у Гуссвайнов — но они, как ты знаешь, давно уничтожены.

— А другие рода?

— Что-то есть у каждого… Древнейшие сохранили больше знаний, Старые — меньше… Да и оружие — у каждого свое. Например, когда у Амиаров возникли разногласия с кронгерцогами Холли, чей наследник пытался изнасиловать Арию Амиар, вторую дочь брата главы рода, ни войны, ни мора не было.

Холли тогда были в фаворе у императора, и всем казалось, что Амиары проглотили оскорбление и заперлись на своем острове. Казалось год, другой… до тех пор, пока люди не заметили, что детей у них больше не рождается. У всего герцогства!

Амиары объявили, что это кара за нанесение оскорбления «красоте мира», которой они служат. И до тех пор, пока сын герцога Холли не был по всем правилам, любезно подсказанным Амиарами, посажен на кол — во всем немаленьком герцогстве не было рождено ни одного ребенка.

— Это страшно… — задумчиво произнесла Лаура. — А как Амиары этого добились?

— Не знаю. Я же не Амиар. Это их секреты.

Глубоко задумавшаяся Лаура молча забрала противоядие, а на следующий день, в окружении охраны и с большим запасом еды и ингредиентов, я отбыл в этот лес.

Спутники мне не докучали. Собственно, они никому не докучали — небольшая толпа обвешанных железом крупных и бородатых мужиков, старательно жавшихся друг к другу, вздрагивающих и хватающихся за оружие при каждом шорохе.

Собственно, вначале они такими не были. И нет, вы неправильно подумали, я тут совершенно ни при чем. Не настолько уж у меня мозги после встречи с сиреной повернулись, чтобы я собственной охране пакости строил… То есть, конечно, некоторую неадекватность я все же приобрел, не спорю: дело обычное для тех, кто песнями рыбохвостых заслушивается и при этом в живых остаться ухитряется (это я уже потом, в библиотеке у Лауры покопавшись, выяснил, пытаясь понять, что за шальное настроение на меня на корабле напало), но не настолько, чтоб охрану донимать, мешая ей заниматься самым важным в мире делом — моей защитой.

Так что первую часть пути они ехали бодро — все полтора дня. Пока до леса не доехали. А что лес? Хороший лес. Густой, большой, строевые сосны да ели, расположен весьма удобно! Темноват немного, но для ельника — дело обычное. Заболочен чуть-чуть, но опять-таки тропки вполне сухие, удобные.

И название у него простое — Темный лес. Ясное, понятное, вполне неплохо описывающее суть. Действительно, темноват лес и мрачноват, впрочем, как и любой ельник.

И чего тут бояться? Крестьяне вон в деревеньке почти у опушки который век себе живут, не тужат… Дети спокойно грибы-ягоды на опушке собирают. А вот рубить лес не получается. Всенепременно с лесорубом что-нибудь случается — или дерево на него упадет, или медведь голодный набредет. Это если живое дерево рубить. Сухостой — на здоровье, никаких проблем. И упадет куда надо, и ветки-сучья в падении само обломит, да и дома из подобного сухостоя получаются отличные, а дрова — жаркие и негниющие. Не бедствовали местные крестьяне, отнюдь не бедствовали!

А вот в глубь леса соваться не стоило. То есть по нужде и ненадолго, доброму человеку, особенно если с тропинки не сходить, — это можно. Некоторые и вовсе насквозь лес проходить ухитрялись. И не только проходить, но и купеческие караваны за собой проводить, с чего и жили. Объезд — он долгим получался, напрямик немало времени экономилось.

Но вот разбойников да браконьеров в этом лесу не водилось. Медведи были, зайцы там всякие, лоси, волчий вой от опушек доносился нередко, а вот разбойничков и прочего люда недоброго (да и доброго в общем-то тоже) не было. И не то чтобы люди в лесу осесть не пытались — пытались, еще и неоднократно: то разбойники или браконьеры от егерей скрыться хотели, то крестьяне от мытарей… В первом случае вошедших в лес лихих людей больше никто и никогда не видел. Во втором — не причиняющий вреда лесу человек мог жить в нем некоторое время. Иные семьи даже избы ставить в глубине ухитрялись. Но долго там остаться не удавалось никому.

В общем-то в одну из избушек, оставшихся после такой попытки заселения леса, мой путь и лежал. Лучшее место для создания смертоносной гадости, в случае ошибки могущей устроить небольшую такую эпидемию чумы, сложно было и придумать. Мне чума не грозила, отряд я немедленно отослал назад, ждать моего возвращения за границами леса, а зайцы, волки и медведи чумой не болеют.

Ну и к векторам передаточных агентов «черной смерти» они также невосприимчивы. Не знаю, правда, что это фраза в точности означает, но звучит красиво. Это дядя так сказал, когда рассказывал об особенностях родового яда. А если примерно, по смыслу — то для зверья наш яд совершенно безопасен. Хоть бочку на лес вылей, хоть всех зайцев в нем искупай — только на пользу пойдет, потому как на охотников и прочих желающих в лесу побродить да зверье пострелять он как раз таки очень даже действовать будет! Кстати, а это идея… Яда-то я с запасом приготовил… Ну как с запасом — стандартная доза, один литр, все как мама учила. Правда, что такое литр, я тоже не очень знаю, но это намного больше тех трех унций, что нужны для надежного отравления всего дворцового комплекса Атари, а надежное убежище в моем положении лишним не будет. Оно вообще никогда лишним не бывает, но для тех, кто вступает в опасные дворцовые игры, это особенно актуально.

Хотя… надежно ли оно? Я сам дал княгине противоядие, так что при желании достать меня даже здесь, даже окруженного чумным кругом, не составит труда. Особенно если учесть, что при всей своей надежности действует «черная смерть» не так уж и быстро.

Да и вообще, на данный момент моя безопасность не в том, чтобы меня не могли достать, а в том, чтобы те, кто может меня достать, не хотели этого сделать!.. На краткий миг в груди ворохнулось что-то ржаво-холодное, как бы намекая, что на крайний случай у меня имеется неплохой козырь, но я этот намек предпочел проигнорировать.

Хотя активная защита на основе ядов — идея действительно интересная… Этот лесок и так окружен легендами и страхом, а если зарыть кое-где под корнями немного долгоживущего испарительного галлюциногена — например, на основе той же ваббы дрожащей, — может получиться весьма интересно… Впрочем, не сейчас. Обустраивать подобное логово на данный момент мне нет ни смысла, ни времени, ни ингредиентов. Но вот запомнить идею стоит. Весьма, весьма интересный вариант может получиться… Когда-нибудь!

А сейчас у меня другие заботы. Я извлек из-под змеевика перегонного куба стеклянный флакон, вынес его на свет и, слегка взболтав, всмотрелся на просвет в наполнявшую его изумрудно-зеленую жидкость, проверяя качество отгонки. Ни малейшего оттенка желтого или синего! Дядя, обучавший меня, мог бы гордиться своим учеником!

Ну а теперь — самое простое и в то же время опасное… если, разумеется, не знать несколько простых правил. Выкопав в низком, тенистом и достаточно отдаленном от моей избушки месте небольшую ямку, я закопал флакон так, чтобы наружу торчал только самый край горлышка, тщательно утрамбовав землю. В случае, если я ошибся и чистота дистиллята оказалась недостаточной, это даст мне лишние шансы уцелеть при взрыве.

Вставив в горлышко флакона широкую воронку, я вернулся в избушку, где отмерил шесть унций ранее приготовленного раствора одного довольно-таки обыденного и нередко встречающегося минерала. Особенностью этого раствора, правда, являлась как необычайная чистота реагента, так и то, что растворялся он отнюдь не в воде, а в смеси из вытяжек и соков нескольких не так уж и часто встречающихся растений.

Из мерного стаканчика раствор перекочевал в большую колбу, в свою очередь прикрепленную к прочной палке длиной примерно в четыре моих роста.

Напялив на себя открытый пехотный шлем, я аккуратно поднес жидкость, стараясь держаться от нее подальше, насколько позволяла длина палки, к вставленной в закопанный кувшин воронке и выплеснул в нее заготовленную смесь. Затем, отшвырнув палку, я упал ничком на землю. Ну, надеюсь, пронесет!

К счастью, все эти предосторожности не потребовались, в дистилляции я не ошибся, и взрыва не произошло.

Из закопанного флакона повалил густой дым. Вначале густо-черный, он постепенно светлел, затем приобрел желтый, потом — зеленый оттенок… Я ждал, считая про себя удары сердца, и, когда счет дошел до ста девяносто двух, а дым принял слабо-розовый оттенок, зажал рот и нос пропитанной уксусом губкой, крепко зажмурил глаза, кинулся вперед, на ощупь нашел горлышко флакона и крепко закрыл его специально приготовленной конической пробкой.

Все. Теперь оставалось только ждать. Сейчас флакон нельзя откапывать, нельзя вообще подвергать даже малейшему сотрясению. На любое шевеление, встряхивание, даже просто прикосновение содержащаяся в нем юная «Черная Смерть» способна отреагировать мощным взрывом, разбрызгивая свое смертоносное содержимое на весьма немалое расстояние.

Через три дня, когда самые бурные реакции завершатся, чувствительность жидкости существенно упадет, она станет прозрачной и готовой к применению. А еще через два с половиной месяца, утратив все свои силы, она приобретет грязно-бурый цвет, превратившись из опаснейшего яда в совершенно безобидную бурду, разве что довольно неплохо помогающую против вшей и блох.

Ну а мне оставалось провести три дня в тишине и одиночестве лесной избушки, ожидая, когда же созреет посаженный мной цветок смерти. И, право слово, скучать и расстраиваться я не буду. Ведь с собой я взял большой запас… Нет, не книг. То есть пару книг я взял тоже, в библиотеке у Лауры были весьма небезынтересные экземпляры, но главное не это.

Ку-роч-ки! Много! С запасом! Хорошим, большим запасом! Тушки во льду и живые в клетках… ну, чтобы не испортились. Правда, Лаура как-то странно на меня поглядывала, когда я делал заказ, да и гвардейцы, вынужденные возиться с клетками, полными птиц посматривали весьма недовольно, но я твердо стоял на абсолютной необходимости куриц, и да — именно в таком количестве, для приготовления нужного яда. Самый необходимый и важный ингредиент! Тушкой тоже можно, но живых надо больше! Больше! Еще больше! Что значит «не дотащим»? Тогда надо взять больше носильщиков!

Курочка вареная, курочка жареная, курочка копченая с травами, курочка запеченная с грибами… Стоп, а вот с этим проблема. Грибы отсутствуют. И да, я наслаждаюсь жизнью второй день. Да, я люблю и умею готовить, особенно когда есть что готовить, и особенно — курочку! Нет, курочка мне не надоела, она вообще не может надоесть, это же ку-роч-ка(!), а не ворона какая-нибудь!

Впрочем, к вопросу о грибах. Проблема решается просто. Грибов нет, но есть лес. А в лесу, тем более таком — грибы быть просто обязаны, и как раз сезон. А значит, курочке с грибами — быть!

В поход за грибами я взял только самое необходимое. Нож, фляжку с водой, корзину для добычи и жареную курочку. Что? Да, курочка необходима! Вдруг мне перекусить захочется (а мне захочется, ведь это — курочка!) и что, возвращаться? Или терпеть? Нет уж! У меня есть курочка, и я буду ее есть!

Грибы в лесу были. И было их много. А еще, как оказалось, в лесу имелись весьма коварные тропки, подлые высокие деревья и наглые кусты, загораживающие обзор. Еще вроде бы были зайцы, но точно не скажу: шмыгало что-то живое и мелкое в кусты, но что это было, я точно не разглядел: увы, лесовик из меня не очень, ни опыта, ни умений — я ведь все больше по городским трущобам отирался…

Результатом пары часов блужданий стала заполненная на две трети отборнейшими грибами корзинка (столь небольшое количество объяснялось исключительно тем, что грибы я брал лишь знакомые, которые в общем грибном раздолье попадались не так часто, и к тому же выбирал лишь самые качественные) и абсолютное непонимание мной своего места во вселенной… В смысле — я весьма основательно заблудился.

— Плохая это была идея — искать грибы в незнакомом лесу, — вынужденно признал я, бредя по тоненькой и извилистой тропке-стежке неизвестно куда.

— Очень плохая! — Резкий шлепок ладонью убил севшего на щеку комара, но еще пара тысяч его собратьев продолжали назойливо жужжать над головой, выбирая удачный момент для атаки.

— Просто отвратительная! — Поскользнувшись на замшелом корне, я здорово потянул ногу — и это было больно.

— Хотя… может, не настолько и плохая… — Я вышел на край большой поляны, с интересом вглядываясь в представшее передо мной зрелище.

Храм. Древний храм. Точнее — развалины. Крыша во многих местах провалилась, открывая доступ солнечным лучам, ветер нанес на ступени кучи листьев, белоснежные колонны почти до половины обвиты лианами…

Вот только вначале я обратил внимание отнюдь не на признаки разрушения. Собственно, как раз их я заметил значительно позже. Первым, что привлекало взгляд, была нереальная, какая-то воздушная красота затерянного на лесной поляне строения.

Сложенный из белейшего, с легким розоватым отблеском (или это так падали лучи начавшего клониться к закату солнца?) мрамора, храм казался облаком, прилегшим отдохнуть на лесной поляне, да так и замершим на века, не утеряв при этом ни воздушности, ни небесной красоты. Строгая линия ступеней заканчивалась тонкими линиями колонн, поддерживающих легкую крышу.

Словно зачарованный, я сделал несколько шагов к загадочному строению и замер, понимая: что-то не так. Откуда здесь, в глубине реисских лесов, здание отчетливо древнелаорийской архитектуры? Даже если это и оно, то как оно вообще могло сохраниться в столь прекрасном состоянии? В самой Лаоре от подобных ему остались в лучшем случае развалины. Ведь со времен их постройки прошло более двух с половиной тысяч лет! А тут, в лесу — в лесу! — где уже спустя пару столетий все должно быть затянуто растительностью, он стоит себе — и даже крыша частично сохранилась! С чего я вообще так уверен, что это храм? И если храм, то чей?! И наконец, самое главное — почему меня так туда тянет?..

Странное, надо сказать, ощущение. Приятное. Неописуемое — в самом прямом смысле этого слова. Я просто не знаю, как можно описать его тем, кто никогда его не испытывал… А тем, кто испытывал, и описывать не требуется.

Но если примерно… очень примерно… Просто внезапно ты понимаешь, что на земле есть место, где тебя любят и ждут, где всегда поймут и помогут.

И это место, направление на него, горит в твоей груди ярким, теплым и добрым огоньком, призывая следовать туда.

Никто не заставляет идти, не тащит какой-то невидимой магической веревкой, не мутит мысли и не насылает галлюцинации. В любой момент я могу развернуться и уйти, и ничто не препятствует этому — но так поступать мне не хочется! Хочется подойти поближе, полюбоваться невероятной красотой строения, подняться по истертым ступеням, проведя рукой по гладкому розоватому мрамору колонн, войти внутрь сквозь дверной проем, никогда не имевший дверей и запоров — откуда-то я знал это абсолютно точно, подойти к…

Я очнулся, уже стоя в пустом дверном проеме, смотря внутрь ярко освещенного солнцем сквозь обвалившуюся крышу храма.

Ничего загадочного или опасного там, кстати, не было. Просторный зал, окруженный с трех сторон изящной колоннадой. Пол, выложенный плитами когда-то полированного мрамора, захламляли обломки обрушенной крыши, между которыми на занесенной ветром почве прорастала низкая трава… И лишь в дальней стороне, не имеющей колонн и над которой еще сохранились остатки крыши, виднелся мраморный, как и все здесь, алтарный камень, на котором что-то стояло.

Перепрыгивая остатки разбитой крыши, я подошел поближе и замер.

В первый момент я принял ее за живую. За алтарем, словно выходя из белоснежной стены, стояла статуя невысокой стройной девушки, протягивающей в благословляющем жесте руку к алтарю. Точнее, не к алтарю. Приглядевшись, я заметил, что на белоснежном прямоугольнике алтаря вырезаны какие-то предметы: кувшин, похожий на те, в которых и по сей день подают молодое вино после праздника урожая, несколько блюд, на которых лежат различные фрукты…

Там было все, начиная от обыденных яблок и винограда и заканчивая редчайшими розовыми гранатами. А вот большое блюдо с жареным мясом…

Скульптор был талантлив. Невероятно, неимоверно талантлив. Выставленная на алтаре композиция так и манила, так и тянула попробовать, казалось, что от нее по всей зале расходится аппетитный запах, заставляя сглатывать голодную слюну…

— А у меня зато есть курочка! — в воздух произнес я, нащупывая в корзине свое копченое сокровище, и направился к алтарю, чтобы составить компанию неведомой богине в ее пирушке.

Вот только подойдя ближе, я понял, что ошибался. Жестоко ошибался.

Выходящая из стены мраморная девушка была не стройной. Нет, она была худой. Откровенно худой, каким становится человек, когда долгое время вынужден голодать, как о великой милости мечтая о еде. Любой еде. Пусть это даже будет подшибленная камнем ворона, но сил уже не остается даже на такой бросок. Злой насмешкой выглядел роскошный пеплос, наброшенный на проступившие от голода тонкие ключицы.

Чем ближе я подходил, тем больше замечал страшных подробностей, детально переданных гениальным скульптором.

Не выходила она величественно из стены, не протягивала руку в благословении, нет. Она рвалась. Рвалась прочь из схватившей ее жадной каменной темницы, рвалась… и не могла выбраться.

Она не благословляла разложенную перед ней на алтаре пищу. Из последних сил, скованная холодным мрамором, она пыталась дотянуться до разложенных перед умирающей от голода яств, пыталась — и не могла. Ей не хватало совсем чуть-чуть, нескольких сантиметров, чтоб подцепить кончиками тонких пальцев лежащую на роскошном блюде на самом краю алтаря пышную виноградную гроздь, но эти сантиметры были непреодолимы. Непреодолимы на протяжении всех долгих столетий, а может, даже тысячелетий, что она провела в этом старом храме. Голод, боль и отчаяние читались в мраморных глазах. Хорошо знакомые мне боль и голод!

…Это был неудачный год. Летом была засуха — зерно резко вздорожало, и периодически происходившие бесплатные раздачи хлеба беднякам были отменены. А вместе с ценами на зерно выросли цены и на остальные продукты. Вот уже пару месяцев, как единственной едой, что удавалось раздобыть нам с Талькой, были крысы, которых мы ловили в подвалах заброшенных домов предместья. Но зверьки были очень осторожны, и их нам не хватало. Совсем не хватало.

Голод стал привычен. Он уже не крутил кишки, не резал внутренности острой бритвой — он просто был рядом, незримой холодной и невероятно тяжелой периной лежа на плечах, заставляя экономить силы при каждом движении, клоня в сон и обещая отдых. В какой-то миг, очередным голодным вечером взглянув в глаза Тальки, кажущиеся огромными на исхудавшем лице, я понял, что, если ничего не предпринять, наутро мы не проснемся.

Не знаю, отчаяние ли придало мне силы или непростая кровь предков дала мне еще один шанс, который я не упустил, но я смог подняться и, пользуясь темнотой, прокрался в Белый город. Заметив по дороге ползущую змею-медянку, ударом палки я перебил ей хребет, после чего съел — прямо так, сырой, с наслаждением высасывая кровь и хрустя позвоночником. Но голову с ядовитыми железами я сохранил.

Из стебля бузины я соорудил духовую трубку, иглы отломил от росшей при дороге акации, а собранный пух одуванчика стал игольной обмоткой. Медянка — ядовитейшая среди змей…

Сторож склада, расположенного при рынке, умер быстро, а я добыл три куриные тушки — больше унести мне тогда было не под силу. Так я впервые совершил убийство, и с тех пор курочка для меня — любимое лакомство.

Эти курочки спасли нас с Талькой, позволили выжить и восстановить силы, а вскоре в Лаору пришли корабли с афийским зерном, и раздачи хлеба были возобновлены.

И вот сейчас я стоял перед девушкой, в чьих глазах стыло то самое тихое отчаяние, что я уже видел в глазах Тальки, отчаяние, когда-то заставившее меня, едва передвигая ноги, красться в Белый город; отчаяние, толкнувшее меня на убийство ни в чем передо мной не виновного сторожа.

Не виновного ничем, кроме того, что он стоял между мной и едой, между мной и двумя жизнями — моей и Талькиной.

Я помню. И вновь стою перед умирающей от голода. И пусть это лишь статуя… не важно. Важно то, что мне уже не девять лет, я сыт, силен и вооружен, а главное — у меня есть еда, и я могу помочь! Ведь мне ее и правда жаль…

Жалость и желание помочь, казалось, переполняли меня, созданная гениальным скульптором композиция накладывалась на воспоминания прошлого, сквозь мрамор глаз статуи просвечивали теплые серые глаза Тальки…

Момента, когда на мне оказались тяжелые черные доспехи, я не заметил. Лишь коротко кольнуло в сердце, резко изменилась точка зрения, да каменным крошевом разлетелся от тяжкого удара закованного в латную рукавицу кулака пыточный стол — алтарь с желанной, но недоступной едой.

Затем доспех исчез, а я, не раздумывая, разорвал курочку на две части и, почти не колеблясь, положил половину в протянутую руку статуи, коротко командуя: «Ешь!» И ничуть не удивился тому, что мраморные пальцы крепко сомкнулись на протянутой мною еде.