25

Доктор Лектер сидел у своего стола, просматривая полученную корреспонденцию. Старлинг почувствовала, что теперь ей стало легче подходить к его клетке, даже когда он на нее не смотрит.

– Доктор.

Он поднял палец, требуя тишины. Кончив читать письмо, он некоторое время размышлял, опершись подбородком о большой палец шестипалой левой руки, а указательный прижав к щеке у самого носа.

– Как бы вы отнеслись к этому? – спросил он, кладя документ на передвижной поднос.

Это было письмо из Патентного бюро Соединенных Штатов.

– Это про мои часы-распятие, – пояснил доктор Лектер. – Они не дают мне патента, но советуют получить авторские права на циферблат. Вот взгляните. – Он положил на поднос рисунок размером с обеденную салфетку, и Старлинг вытянула его на свою сторону. – Вы, возможно, обратили внимание, что на большинстве распятий руки Распятого указывают, ну, скажем, на без четверти три или без десяти два, тогда как ноги – всегда на шести. На этом циферблате Иисус, как видите, на кресте, а Его руки движутся, указывая время, точно стрелки, так же как стрелки на всем известных диснеевских часах^[42]. Ноги же остаются на шести, а наверху маленькая секундная стрелка вращается в нимбе. Что вы об этом думаете?

Анатомически набросок был очень точен. А голова… Голова была ее собственная.

– Большинство деталей будет утрачено, когда рисунок уменьшится до размера ручных часов, – сказала Старлинг.

– Это верно, к сожалению. Но представьте себе настольные или стенные часы. Вы полагаете, стоит предлагать эту идею без патента, не опасаясь плагиата?

– Вам ведь придется покупать кварцевые часовые механизмы, верно? А они уже запатентованы. Не знаю точно, но мне думается, патент выдают только на уникальные механические устройства, в то время как графическое изображение защищается авторским правом.

– Вы ведь не юрист, правда? Они там, в ФБР, теперь, кажется, этого больше не требуют?

– У меня есть для вас предложение, – сказала Старлинг, открывая атташе-кейс.

Подошел Барни. Как она завидовала невероятному спокойствию этого огромного человека. По глазам видно было – он вовсе не дурак, более того, в их глубине светился недюжинный ум.

– Извините меня, пожалуйста, – сказал Барни. – Если вам придется сражаться с большим количеством, бумаг, тут в шкафу есть небольшой рабочий стол вроде одинарной школьной парты, за ним у нас психоаналитики работают. Хотите?

Буду выглядеть как школьница, Да или нет?

– Мы могли бы поговорить сейчас, доктор Лектер?

Доктор поднял раскрытую ладонь в знак согласия.

– Да Барни, спасибо, – поблагодарила Старлинг.

Теперь она сидела удобно, и Барни был достаточно далеко.

– Доктор Лектер, сенатор намеревается сделать вам замечательное предложение.

– Об этом буду судить я. Вам удалось так быстро переговорить с ней?

– Да. Она не стремится ничего утаить. Она предлагает сразу все, что в ее силах и возможностях. Так что торговаться не имеет смысла. Здесь все, что она может предложить – Старлинг подняла от бумаг голову.

Доктор Лектер, убийца, на счету которого девять жизней, глядел на нее, собрав пальцы щепотью под носом. В глазах – беспредельный мрак ночи.

– Если вы поможете нам найти Буффало Билла вовремя и вернуть Кэтрин Мартин живой и невредимой, вы получаете следующее: перевод в больницу Управления по делам ветеранов в Онейда Парке, штат Нью-Йорк, в камеру с видом на лес, окружающий здание больницы. Усиленные меры безопасности остаются. К вам будут обращаться с просьбами давать заключения по письменным психологическим тестам некоторых обитателей федеральных больниц, хотя, скорее всего, не из одного с вами лечебного заведения. Заключения вы будете делать вслепую. Никаких имен. Вы получите доступ к книгам – в разумных пределах. – Старлинг подняла голову.

Молчание тоже может таить насмешку.

– И самое лучшее, самое замечательное: на одну неделю в год вы сможете уезжать из больницы вот сюда – Она положила на поднос карту. Доктор Лектер не пошевелился. Поднос остался снаружи. – Плум-Айленд, – продолжала она – Каждый день вы сможете гулять по берегу или купаться в океане. Надзиратели будут на расстоянии в семьдесят метров. Но это будет спецчасть. Все.

– А если я откажусь?

– Может быть, тогда вам разрешат повесить здесь ложные занавеси. Может, это скрасит вам жизнь. Нам нечем вам пригрозить, доктор Лектер. То, что я вам сейчас предложила – единственная возможность для вас увидеть свет дня.

Она не смотрела на него, дабы не встречаться взглядами, не испытывать, чей упорней. Она не хотела противоборства.

– Кэтрин Мартин сможет прийти ко мне и рассказать о своем похитителе, только о нем, если я захочу опубликовать такую работу? И только со мной одним, эксклюзивно?

– Да. Считайте, договор подписан.

– Откуда вы знаете? Кем подписан?

– Я сама ее приведу.

– Если она захочет.

– Придется сначала спросить у нее самой, не правда ли?

Он втянул поднос на свою сторону.

– Плум-Айленд.

– Находится в северной части Лонг-Айленда.

– Тут говорится: «Плум-Айлендский федеральный центр по изучению заболеваний животных (исследование болезней полости рта копыт и т. п.)». Звучит прелестно.

– Это только в одной части острова. Там прекрасный пляж и приятные условия проживания. А весной туда прилетают и строят гнезда крачки.

– Крачки. – Доктор Лектер вздохнул. Он слегка откинул голову и коснулся алым кончиком языка самого центра алой верхней губы. – Если мы хотим продолжить этот разговор, Клэрис, я должен иметь что-то на своем счету. Quid pro quo. Я сообщаю какие-то вещи вам, а вы – мне.

– Идет, – сказала Старлинг.

Ей пришлось прождать целую минуту, пока он произнес.

– Гусеница становится куколкой в коконе. Затем она выходит из своей потайной переодевальни и возникает перед нашим взором в прекрасном обличье имаго. Вы знаете, что такое имаго, Клэрис?

– Взрослое крылатое насекомое.

– А еще что?

Она отрицательно помотала головой.

– Это термин из почившей в бозе веры в психоанализ. Имаго – это образ родителя, захороненный глубоко в подсознании с самого детства и связанный с сильным детским переживанием. Слово это означало восковое изображение – бюст предка который древние римляне носили во время похоронной процессии… Даже флегматичный Крофорд должен увидеть некую символику в коконе насекомого.

– Ничего такого, на что можно было бы опереться, кроме перечня подписчиков на энтомологические журналы, чтобы проверить через латентный дескриптор, нет ли среди них известных нам лиц, совершивших преступления на сексуальной почве.

– Прежде всего давайте откажемся от прозвища Буффало Билл, оно только вводит в заблуждение и совершенно не имеет отношения к лицу, которое нас интересует. Для удобства будем называть его Билли. Я дам вам конспективное изложение своих соображений. Готовы?

– Готова.

– Символика кокона куколки – превращение.

Гусеницы – в бабочку, дневную или ночную. Билли полагает, что хочет превратиться в женщину. Делает себе костюм девушки – из настоящих девушек. Поэтому его жертвы – крупные особы, костюм должен быть впору. Количество жертв может означать, что он рассматривает последовательную смену костюмов, как следующие одна за другой линьки. Он совершает все это в двухэтажном доме; вы выяснили, почему в двухэтажном?

– Одно время он их вешал.

– Правильно.

– Доктор Лектер, мне никогда не удавалось соотнести транссексуализм с насилием. Транссексуалы обычно неагрессивны.

– Правильно, Клэрис. Иногда можно заметить пристрастие к хирургическим вмешательствам; транссексуалы вообще придирчивы к своей внешности. Билли не настоящий транссексуал, Клэрис; вы уже почти ступили на тот путь, на котором сможете его поймать. Сами-то вы видите это?

– Нет, доктор Лектер.

– Прекрасно. Тогда, разумеется, вы не против того, чтобы рассказать мне, что случилось после смерти вашего отца.

Старлинг опустила глаза на исцарапанную крышку школьной парты.

– Я не думаю, что вы отыщете ответ в ваших бумагах, Клэрис.

– Маме удавалось содержать нас всех вместе целых два года.

– Каким образом?

– Днем она работала горничной в мотеле, а по ночам – кухаркой в кафе.

– А потом?

– Меня отправили к двоюродной сестре матери. Она с мужем жила в Монтане.

– Только вас?

– Я была самая старшая.

– И город ничего не сделал для вашей семьи?

– Сделал. Чек на пятьсот долларов.

– Странно, что не было страховки. Клэрис, вы сказали, ваш отец задел бегунком затвора о дверь пикапа.

– Да.

– У него что, не было патрульной машины?

– Нет.

– Это было ночью?

– Да.

– У него не было пистолета?

– Нет.

– Клэрис, он работал ночью, ездил на пикапе, вооруженный только дробовиком… Скажите, а у него, случайно, не было на поясе табельных часов? Такой штуки, с которой надо подъезжать к определенным столбам в городе, где привинчены специальные ключи, и вставлять эти ключи в часы, чтобы отцы города знали, что вы не спите на дежурстве. Скажите, были у него эти часы, Клэрис?

– Да.

– Так он был ночным сторожем, правда, Клэрис? Не был он никаким начальником полиции. Я увижу, если вы солжете.

– В документах говорится – начальник ночной полиции.

– Что с ними случилось?

– Случилось? С чем?

– С табельными часами. Что случилось с ними после того, как застрелили вашего отца?

– Не помню.

– А если вспомните – скажете мне?

– Да. Постойте. Мэр приезжал в больницу и попросил маму вернуть часы и бляху. – Она и сама не знала, что помнит это. Мэр – в паршивом костюме и солдатских ботинках, купленных на распродаже. Дерьмец. – Quid pro quo, доктор Лектер.

– Вам не показалось на секундочку, что вы все это выдумали? Нет, если бы выдумали, вам не было бы так больно. Так мы говорили о транссексуалах. Вы сказали, что насилие и деструктивно-аберрантное поведение по статистике не являются типичными чертами транссексуалов. Верно. Помните, мы говорили с вами о том, что гнев представляется похотью, а волчанка – крапивницей? Билли не транссексуал, Клэрис, но он считает себя таковым, пытается им быть. Я полагаю, он уже много кем был.

– Вы сказали, это очень близко к пути, на котором мы его могли бы поймать.

– Существует три крупнейших центра, занимающихся хирургическим изменением пола: Университет Джонса Хопкинса, Университет штата Миннесота и Медицинский центр в Колумбусе. Я нисколько не удивился бы, узнав, что он подавал заявление об изменении пола в один из этих центров и получил отказ.

– На каком основании они могли бы отказать ему?

– Вы очень быстро реагируете, Клэрис. Первой причиной могла бы быть судимость. Это дисквалифицирует заявителя, если только совершенное им преступление не из разряда незначительных или имеющих отношение к проблеме изменения пола. Переодевание мужчины в женское или женщины в мужское платье на людях – что-нибудь в этом роде. Если он успешно скрыл судимость по серьезному поводу, тогда его имя может обнаружиться в реестре диагнозов.

– Каким образом?

– Вам нужно знать, каким образом, чтобы просеять эти списки, верно?

– Да.

– Почему бы вам не спросить об этом доктора Блума?

– Я предпочитаю спросить об этом вас.

– Что вы получите за это, Клэрис? Продвижение по службе и повышение зарплаты? А кто вы сейчас? Просто агент? Что сегодня получает мелкий агент?

– Постоянный пропуск в Контору, в частности. Как его имя может обнаружиться в реестре диагнозов?

– Как вам понравилась Монтана, Клэрис?

– Монтана? Очень.

– Как вам понравился муж двоюродной сестры вашей матери?

– Мы были очень разные.

– Какими они вам показались?

– Изможденными работой.

– У них были свои дети?

– Нет.

– Где вы жили?

– На ранчо.

– Овечьем ранчо?

– Там были и овцы, и лошади.

– Сколько вы там пробыли?

– Семь месяцев.

– Сколько лет вам было?

– Десять.

– Куда вы отправились оттуда?

– В лютеранский детский дом в Бозмене^[43].

– Скажите мне правду.

– Я говорю вам правду.

– Вы только скачете вокруг правды. Если вы устали, мы поговорим ближе к концу недели. Мне и самому несколько наскучило все это. Или вы предпочитаете поговорить сейчас?

– Сейчас, доктор Лектер.

– Хорошо. Ребенка, девочку, отсылают прочь от матери на ранчо в Монтану. Овцы и лошади. Девочка скучает о матери, ей интересны животные… – Доктор Лектер развел ладони, приглашая Старлинг продолжить.

– Это было замечательно. У меня была собственная комната с индейским ковриком на полу. Мне позволили ездить на лошади, ее водили по двору под уздцы, а я ехала на ней – она не очень хорошо видела. Со всеми лошадьми там что-то было не в порядке. Хромые. Больные. Некоторые выросли с детьми, и они так, знаете, тихонько ржали мне вслед по утрам, когда я выбегала к школьному автобусу.

– А потом?

– Я нашла в амбаре что-то странное. У них там была кладовка. Я думала сначала это какой-то старинный шлем или каска. А потом сняла его с полки, а на нем надпись: «Устройство для гуманного забоя лошадей. Дубль-ве. Дубль-ве. Гринер». Это было что-то вроде металлической шапки в форме колокола, и наверху – такой паз для патрона. Похоже, тридцать второго калибра.

– Они откармливали лошадей для бойни на этом ранчо, Клэрис?

– Да.

– И убивали прямо там же?

– Тех, что на клей и удобрения. В грузовик можно уложить шесть, если они убитые. Тех, что шли на собачьи консервы, они увозили живьем.

– А та, на которой вы ездили по двору?

– Мы сбежали вместе.

– И как далеко зашли?

– Не дальше чем собираюсь зайти, пока вы не объясните про реестры диагнозов.

– Вы знакомы с процедурой тестирования мужчин, подавших заявление о хирургическом изменении пола?

– Нет.

– Было бы неплохо, если бы вы принесли мне копию режима тестирования хотя бы одного из этих центров. Но для начала сойдет и так: батарея тестов обычно включает Векслеровы шкалы интеллекта для взрослых^[44], тест «Дом-Дерево-Человек»^[45], Роршах, тест представления о себе, разумеется, ТАТ и ММО, и парочку других, я думаю, тест Дженкинса, разработанный Нью-Йоркским университетом. Вам ведь нужно что-то такое, что вы можете выделить сразу, быстро, да, Клэрис?

– Это было бы лучше всего. Чтобы быстро.

– Посмотрим… По нашей гипотезе мы ищем мужчину, у которого результаты тестирования отличаются от результатов, получаемых у настоящего мужчины-транссексуала. Хорошо. В тесте «Дом-Дерево-Человек» следует искать того, кто не изобразил женскую фигуру первой. Мужчины-транссексуалы почти всегда рисуют первой женщину и, что характерно, уделяют большое внимание украшению нарисованных ими женских фигур. Мужские фигуры у них чаще всего стереотипны… впрочем, бывали очень интересные исключения, когда изображали мистера Америку; в остальных случаях исключения весьма редки.

В изображении дома нужно найти рисунок без излишних деталей, обещающих розовое будущее, – детских колясочек перед домом, занавесочек, цветочков во дворе.

Настоящие транссексуалы рисуют два типа деревьев: пышные, машущие ветвями ивы или то, что можно назвать темой кастрации. Это деревья, обрезанные краем рисунка или краем бумаги; кастрационные образы на рисунках истинных транссексуалов полны жизни. Цветущие и плодоносящие обрубки. Это очень важное отличие. Они совсем не похожи на испуганные, мертвые, искалеченные деревья, нарисованные людьми с нарушениями психики. Вот прекрасная мысль: дерево Билли будет устрашающим. Я не слишком быстро?

– Нет, доктор Лектер.

– Транссексуал почти никогда не изображает себя обнаженным. И пусть вас не вводят в заблуждение часто встречающиеся параноидальные идеограммы на карточках ТАТ – это весьма обычно у тех транссексуалов, которые часто переодеваются в платье противоположного пола: они нередко имели столкновения с полицией. Резюмировать?

– Да, мне хотелось бы услышать резюме.

– Вам следует достать список людей, получивших отказ во всех этих изменяющих пол центрах. Прежде всего проверьте тех, кто был отвергнут из-за судимости, а среди них обратите особое внимание на домушников. Среди тех, кто пытался скрыть судимость, ищите людей с тяжелыми отклонениями в детской психике, связанными с насилием. Возможно, с изоляцией от общества в детстве. Затем обратитесь к тестам. Вы ищете мужчину, белого, возможно, не достигшего тридцати пяти лет, довольно крупных размеров. Он не транссексуал, Клэрис. Он только думает, что это так. И он озадачен и разозлен, потому что ему не хотят помочь. Это все, что я хочу вам сказать, пока не познакомился с делом. Вы ведь оставите его у меня?

– Да.

– И фотографии.

– Они в деле.

– Тогда вам лучше поспешить и приняться за работу с тем, что вы имеете, Клэрис. Посмотрим, как вы справитесь.

– Но мне надо знать, как вы…

– Не жадничайте, Клэрис, не то мы обсудим все остальное на следующей неделе. Возвращайтесь, когда наметится некоторый прогресс. Или не наметится. И еще, Клэрис…

– Да?

– В следующий раз вы расскажете мне о двух вещах. Что случилось с той лошадью, это первое. Второе, что мне хотелось бы знать… как вы умудряетесь подавлять гнев?

За ней пришел Алонсо. Она шагала по коридору, прижав к груди свои записи и опустив голову. Пыталась удержать в памяти все, что услышала. Всем своим существом стремясь прочь отсюда, на свежий воздух, она даже не взглянула в сторону кабинета Чилтона, когда шла мимо.

В кабинете доктора Чилтона, пробиваясь сквозь щель под дверью, горел свет.