на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



15. Никольское – СалтыковскаЯ

15.1 C. 31. Салтыковская

подмосковная железнодорожная платформа на магистрали Москва – Владимир.


15.2 «Не в радость обратятся тебе эти тринадцать глотков», – подумал я, делая тринадцатый глоток. —

Использование числовой символики. Здесь и ниже (18.32, 37.16) число 13 связано, как ему и полагается, исключительно с несчастьем.


15.3 Пусть светел твой сегодняшний день. Пусть твое завтра будет еще светлее. —

Апелляция к одному из агитационных коммунистических посулов: «Наше сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня» (Коммунист. 1957. № 1. С. 1).

В коммунистической пропаганде миф о «светлом будущем» занимал весьма существенное место. Например, в 1962 г. популярный молодежный журнал «Юность» под рубрикой «Каким мы хотим увидеть наше завтра» опубликовал ответы тринадцати юношей и девушек из одиннадцати стран на вопрос: «Каким вы хотите видеть свое завтра?» В редакционном вступлении заранее расставлялись идеологические акценты для «правильного» понимания ответов:

«Нельзя быть спокойным за свое будущее, пока призрак смерти витает над землей. Зарево атомных взрывов над Тихим океаном еще больше прояснило сознание миллионов. Те, кто еще недавно надеялся укрыться от грозящих невзгод в своем доме, поняли: сегодня смертельная опасность грозит не одному городу или одной стране, а всему миру. Сильные идут навстречу опасности. Слабые уподобляются страусу: пряча голову под крыло, они не хотят видеть приближающейся беды. Сильные объединяются и крепким заслоном преграждают путь войне. Слабые, пытаясь забыться, предаются унынию, разврату, циничному скепсису. Вчитайтесь в ответы, которые мы публикуем. Жалким и трусливым предстанет перед вами нью-йоркский битник. Зато сколько веры в человеческий разум и силы прогрессивных людей звучит в словах японского писателя и индийского студента, парижского студента и даже английских бизнесменов» (Юность. 1962. № 7. С. 100).

А вот и самые характерные ответы:

«Лидия Еськова, комсомолка, технолог московского завода „Красный пролетарий“[: ] Говорить о будущем очень трудно. Не потому, что я не люблю мечтать. Просто мечтаешь всегда о самом хорошем, самом светлом. Но порой некоторым из нас будущее рисуется слишком гладким и беззаботным. Думается, что это не так. Ведь люди, особенно молодые, всегда были и будут беспокойными, с сотнями желаний, с постоянной жаждой трудных дел. Вот я и хочу, чтобы в счастливом коммунистическом будущем были и своя целина, и свои великие стройки со своими трудностями. <…> Каким я хочу видеть завтрашний день? Сейчас я занимаюсь по вечерам на подготовительных курсах станкоинструментального института. Осенью буду поступать в этот институт. Очень хочу стать инженером. <…> И есть у меня еще мечта – хорошо бы, чтоб мы с мужем всю жизнь так же любили друг друга, как мы любим сейчас. Мы увлечены своей работой, с интересом учимся, следим за театральными новинками, много читаем. Мы очень хотим, чтобы всем людям было так же хорошо, как нам. <…>

Уорд Джексон, 24-летний нью-йоркский битник, проживающий в штате Нью-Йорк, Мамарнек, 464 Ист. шоссе № 1[: ] Зачем думать о будущем? Вероятнее всего, будет ядерная война, и большинство людей погибнет<…>. Я живу сегодняшним днем. Пять лет назад я ушел с первого курса Нью-йоркского университета. Я не хотел больше слушать профессоров, которые доказывали, что все проблемы разрешены. Это было скучно и лживо. <…> С тех пор как я бросил университет, я работал помощником продавца, натурщиком, уборщиком. Из одних мест меня прогоняли, из других я уходил сам. Сейчас я мою посуду в ресторане. Теперь я свободный человек. Только заработать на жизнь нелегко, хоть материально я немногого от нее хочу. <…>

Монуэль Антонио Колина, 23-летний солдат революционной Кубы[: ] Откровенно говоря, я затрудняюсь сказать что-либо о моем личном завтра. Мое будущее, как и будущее моих товарищей, неразрывно связано с будущим нашей страны. А это будущее зависит прежде всего от наших усилий. Американские империалисты хотят задушить нашу революцию, хотят снова хозяйничать на Кубе. Но у них ничего не выйдет, они никогда больше не будут господствовать в нашей стране. Весь народ Кубы, особенно молодежь, готов отдать все свои силы, пойти сегодня на любые жертвы, чтобы наше завтра было прекрасным, чтобы построить социалистическое общество, а потом взяться и за строительство коммунизма. <…> И в том, что сегодня мы живем хорошо, – надежный залог того, что наше завтра будет еще лучше. <…>

Юлий Клячкин, руководитель отдела электромеханических поисковых устройств Всесоюзного института научно-технической информации[: ] Я мечтаю о том, чтобы как можно скорее было подписано соглашение о всеобщем и полном разоружении. И тогда все освободившиеся средства и силы будут использованы для дальнейшего улучшения жизни человечества» (Юность. 1962. № 7. С. 101, 102–103, 106).

Зная биографию Венедикта Ерофеева, нетрудно распознать его двойника в Уорде Джексоне…


15.4 C. 31. …в Купавне… —

См. 19.1.


15.5 …или где-нибудь у 105-го километра я задремлю от вина… —

Данное предчувствие Венички действительно сбудется на подъезде к платформе «105-й км» (см. 37.20).


15.6 …меня, сонного, удавят, как мальчика? или зарежут, как девочку? —

Еще одна реминисценция судьбы зарезанного или зарезавшегося царевича Димитрия (см. 4.24). Чтобы сохранить «симметричность» в обмене способами убийств, под «девочкой» следует подразумевать или задушенную Дездемону из «Отелло» (см. 10.14), или жертву Свидригайлова из Достоевского: «Жила дальняя родственница, племянница, кажется глухонемая, девочка лет пятнадцати или даже четырнадцати <…> Раз она найдена была на чердаке удавившеюся. Присуждено, что от самоубийства. <…> впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был… жестоко оскорблен Свидригайловым» («Преступление и наказание», ч. 4, гл. 2).

Впрочем, в беллетристике и научно-популярной литературе описаны непосредственно как «удавление мальчика», так и «заклание девочки». Так, в 1605 г. веревкой был удавлен сын Бориса Годунова (Костомаров Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Вып. 1. СПб., 1873. С. 608). А в рассказе Куприна «Суламифь» отшельник Элиав по наущению отвергнутой Соломоном царицы Атис закалывает 13-летнюю Суламифь на глазах у царя.

Оба предчувствия – пророческие: душить Веничку будут в главе «Москва – Петушки. Неизвестный подъезд» (см. 47.9), а резать – в главе «Петушки. Перрон» (43.10).


15.7 C. 31. Мое завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера? —

См. 15.3. Кроме того, здесь слышится сомнение религиозного человека, так как в Ветхом Завете сказано: «Не хвались завтрашним днем; потому что не знаешь, чтo родит тот день» (Притч. 27: 1). Да и в Нагорной проповеди Христа есть сходный императив: «Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф. 6: 34). У Достоевского Раскольников терзается тем же:

«Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем, а в будущем одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, – вот что предстояло ему на свете. И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать жить! Зачем ему жить? Что иметь в виду? К чему стремиться? Жить, чтобы существовать? Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего» («Преступление и наказание», эпилог, гл. 2).


15.8 А если он легкомыслен да умен – он скучным быть себе не позволит. —

«Нескучный» Маяковский признавался виртуальному Пушкину: «Я никогда не знал, что столько тысяч тонн / в моей позорно легкомысленной головенке…» («Юбилейное», 1924).


15.9 C. 32. Я не утверждаю, что мне – теперь – истина уже известна или что я вплотную к ней подошел. Вовсе нет. Но я уже на такое расстояние к ней подошел, с которого ее удобнее всего рассмотреть. —

Данное заявление Венички вызывает целый ряд аллюзий. Прежде всего, в нем очевидна аллюзия на допрос Иисуса Христа Понтием Пилатом: «Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь; Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем» (Ин. 18: 37–38).

В другой новозаветной сцене: «Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него Иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 31–32).

В этой связи стоит вспомнить сюжет и название известной картины Николая Ге «Что есть истина?» (1890; Третьяковская галерея). На личности Ге, одного из основателей Товарищества передвижных художественных выставок, стоит остановить внимание: во-первых, как и многие другие русские живописцы, он прожил несколько лет (1857–1869) в Италии, с которой Веничка начинает свое заграничное турне, и во-вторых, помимо упомянутого выше полотна об истине, является автором смежных с «Москвой – Петушками» по тематике и мотивам картин: «Тайная вечеря» (1863; Русский музей), «Голгофа» (1893; Третьяковская галерея), «Распятие» (1892, 1894; Третьяковская галерея), объединенных мотивами и темами Гефсиманского сада и распятия; «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» (1871; Третьяковская галерея) – здесь мотивы допроса (в случае с Веничкой – «допросы» Сфинкса) и царевича-принца; а также портретов Герцена (1867; Третьяковская галерея) и Льва Толстого (1884; Третьяковская галерея).

Помимо этого, в ситуации «приближение к истине / рассматривание истины» оказывается целый ряд персонажей русской классики, например Пьер Безухов Льва Толстого:

«Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где-то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел вдаль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. <…> Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть Бог, тот Бог, без воли которого не спадет волос с головы человека» («Война и мир», т. 4, ч. 4, гл. 12).

Чисто технически же – «не утверждаю… но…» – признание Венички может расцениваться как построенное под Энгельса: «Нельзя сказать, чтобы в России существовало рабочее движение, о котором стоило бы говорить. Однако внутренние и внешние условия, в которых находится Россия, чрезвычайно своеобразны и чреваты событиями величайшего значения для будущего не только русских рабочих, но и рабочих всей Европы» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: В 50 т. М., 1955–1981. Т. 19. С. 143).

Также – через «этап подхода к цели, предшествующий подходу вплотную» – обнаруживается связь с Программой КПСС, принятой XXII съездом КПСС в 1961 г., поскольку программа, помимо всего прочего, предполагала «вплотную подойти к полному удовлетворению материальных и культурных потребностей [человека], а впоследствии завершить переход к коммунистическому распределению» (История КПСС. М., 1973. С. 617).


15.10 C. 32. И я смотрю и вижу, и поэтому скорбен. —

Похоже строится фраза у Гамсуна: «И вот я сижу себе, смотрю, и никому-то невдомек, что я вижу насквозь любую душу» («Пан», гл. 7). Ср. также у Юргиса Балтрушайтиса: «Как дымный вечер, скорбен я…» («Элегия», 1923).


15.11 И я смотрю и вижу, и поэтому скорбен. И я не верю, чтобы кто-нибудь еще из вас таскал в себе это горчайшее месиво… больше всего в нем «скорби» и «страха». —

О сочетании скорби и страха читаем у пророка: «И будет в тот день: когда Господь устроит тебя от скорби твоей и от страха и от тяжкого рабства, которому ты порабощен был» (Ис. 14: 3). Одновременно упоминание о скорби звучит как реминисценция слов Иисуса Христа, обращенных к апостолам на Тайной вечери: «Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33).

У Достоевского Мармеладов обращается к Раскольникову:

«Разве я не чувствую? И чем более пью, тем более и чувствую. Для того и пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу. Не веселья, а единой скорби ищу… Пью, ибо сугубо страдать хочу! <…> в лице вашем я читаю как бы некую скорбь. Как вошли, я прочел ее, а потому тотчас же и обратился к вам» («Преступление и наказание», ч. 1, гл. 2).

То же и о Дунечке: «Ее взгляд <…> изображал ужас и неутолимую скорбь» (ч. 6, гл. 7).

Эпитет «горчайший» в том же, «гефсиманском» контексте встречается у Ахматовой: «И тот горчайший гефсиманский вздох» («И снова осень валит Тамерланом…», 1947).


15.12 …«мировая скорбь» – не фикция, пущенная в оборот старыми литераторами… —

Автор выражения «мировая скорбь» (Weltschmerz) – немецкий писатель и мыслитель Жан Поль (И.-П. Рихтер, 1763–1825); впервые оно встречается в его работе «Селина, или О бессмертии души» (1825), которая рассказывает о бесчисленных муках людей. Встречается также в его романе «Титан». «Пущенная в оборот» формула используется у Гейне в статье «С выставки картин 1831 г.», где он описывает картину Делароша «Оливер Кромвель у тела Карла I»: «Какую огромную мировую скорбь выразил мастер в немногих чертах!» Упоминается, в частности, у Гамсуна: «Когда он глядел на кого-нибудь, уголки его губ опускались, словно он нес бремя мировой скорби» («Мистерии», гл. 14).

В идеологическом контексте советского литературоведения «мировая скорбь» имела репутацию «пессимистического умонастроения в западноевропейской литературе конца 18 – 1-й трети 19 в.» (Краткая литературная энциклопедия. М., 1962. Т. 4. С. 859). Формулировки КЛЭ вполне применимы и для характеристики идеологической позиции и духовного мира главного героя «Москвы – Петушков»:

«Шекспировского Гамлета певцы „М.[ировой] с.[корби]“ считали первым своим предтечей, тщетно пытавшимся решить непосильную для него задачу – искоренить зло, восстановить нравственную гармонию. <…> „М. с.“ носит характер меланхолии, уныния, безысходного томления. Галерея персонажей, отмеченных „М. с.“, возглавляется гётевским Вертером, страдающим в мещанско-чиновничьей среде и утратившим всякое доверие к действительности <…> „М. с.“ не только разлад личности со средой, воспринимаемый как безысходная трагич. ситуация, но и раздор со всем мироустройством („космический пессимизм“), утверждение призрачности человеч.[еского] счастья (пьесы „Манфред“ и „Каин“ Байрона <…>). Чувство превосходства над окружающими у героя „М. с.“ нередко сочетается с презрением к свету и толпе. <…> Идейно-эмоц.[иональному] комплексу „М. с.“ на Западе близко умонастроение героев романтич.[еских] поэм А. С. Пушкина („Цыганы“), М. Ю. Лермонтова („Демон“), а также в известной мере мысли и переживания т. н. „лишнего человека“. Однако „лишние люди“ являются героями реалистич.[еской] лит[ерату]ры и лишены какого бы то ни было романтич.[еского] ореола, демонизма и избранничества» (Там же. С. 859–860).

Здесь все Веничкино – и Гамлет (см. 10.14, 11.11), и Вертер (25.42), и космический пессимизм (15.7), и Каин с Манфредом и их чувством превосходства (10.38), и демон (15.19), и «лишние люди» (25.16). Что, впрочем, закономерно в контексте профессионального филологического образования Венедикта Ерофеева.


15.13 C. 32. …вы видели «Неутешное горе» Крамского? Ну конечно, видели. —

«Неутешное горе» (1884) – картина русского художника и художественного критика Ивана Крамского (1837–1887), одного из создателей и идеологов Товарищества передвижных художественных выставок, написанная художником под трагическим впечатлением смерти двух его сыновей. Увидеть оригинал картины без особых трудов можно в Третьяковской галерее, а его репродукции вместе с сотнями других произведений российской и советской классики широко тиражировались на открытках и в общественно-политических журналах типа «Огонька» (отсюда уверенность Венички – «ну конечно, видели»). Кисти Крамского принадлежит и известная картина «Христос в пустыне» (1872; Третьяковская галерея), в которой Крамской реализует один из главных своих идеологических и художественных принципов – «очеловечивание Христа», что соотносится с регулярными сравнениями рассказчика в «Москве – Петушках» с Иисусом.

Сходная формулировка риторического вопроса есть у Гамсуна: «Вы когда-нибудь пили шампанское? Ну конечно же пили» («Мистерии», гл. 3).


15.14 …у этой оцепеневшей княгини или боярыни… —

На картине Крамского «Неутешное горе» изображена женщина, принадлежащая, судя по одежде и антуражу, к достаточно богатому сословию. Реалии картины закономерно относятся ко второй половине XIX в., то есть к тому времени, когда класс бояр стал уже достоянием (русской) истории – он прекратил свое существование в годы правления Петра I, на рубеже XVII–XVIII вв. Подобное «смутное» определение социального статуса героини картины совпадает с неразличением Веней архитектурных элементов домов – мансарды, мезонина, флигеля, антресолей, чердака («я все это путаю и разницы никакой не вижу») (см. 30.30).

Существительное же «княгиня» часто встречается в названиях классических русских портретов; например, в Третьяковской галерее хранятся картины А. Егорова «Портрет кн.[ягини] Е. И. Голицыной» (нач. XIX в.), С. Зарянко «Портрет светл. кн.[ягини] М. В. Воронцовой» (1851) и др. Отдельно отмечу названия и двух других классических образцов русской живописи XIX в.: «Княжна Тараканова» (1864) К. Флавицкого и «Боярыня Морозова» (1887) В. Сурикова. «Княжна Тараканова» отсылает к важной для «Москвы – Петушков» теме самозванства и борьбы за престол (4.24), а также к «хныканью женщины в феврале» (16.17). В «Боярыне Морозовой» есть мотив раскола, смежный «Хованщине» (25.22). Другие полотна Сурикова также обнаруживают связь с «Москвой – Петушками»: в частности, «Утро стрелецкой казни» (1881; Третьяковская галерея) (25.21) и «Покорение Сибири Ермаком» (1895; Русский музей), – в контексте замечания о том, что в Сибири живут одни только негры (29.23).

Упомянуть «Княжну Тараканову» и «Боярыню Морозову» следует еще и потому, что, помимо наличия в их названиях слов «княжна» (вариант «княгини») и «боярыня», здесь есть еще и совпадение «географическое»: оригиналы обоих полотен и «Неутешного горя» находятся в Третьяковской галерее в непосредственной близости друг от друга – в разделе «Русская живопись второй пол. XIX – нач. XX в.», что особенно примечательно в связи с практическим вопросом: «Вы видели „Неутешное горе“ Крамского?» (15.13).

А вот описание идентичных, трагических чувств и мыслей в аналогичной «Неутешному горю» ситуации другой княгини – из Льва Толстого:

«После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. <…> Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении» («Война и мир», т. 3, ч. 2, гл. 10).


15.15 C. 32. …если бы… какая-нибудь кошка уронила бы в ту минуту на пол что-нибудь такое – ну, фиал из севрского фарфора, – или, положим, разорвала бы в клочки какой-нибудь пеньюар немыслимой цены, – что ж она? стала бы суматошиться и плескать руками? Никогда бы не стала… —

Фиал – здесь: древний (как греческий, так и римский) сосуд для питья, низкий и с узким горлышком. Севрский фарфор – изделия из дорогостоящего фарфора, произведенного в городе Севр (Sevres) во Франции.

Здесь имитируется идея «вторжения» в живописное полотно, высказанная Достоевским, причем также по отношению к картине Крамского:

«У живописца Крамского есть картина под названием „Созерцатель“: изображен лес зимой, и в лесу, на дороге, в оборванном кафтанишке и лаптишках стоит один-одинешенек, в глубочайшем уединении забредший мужечонко, стоит и как бы задумался, но он не думает, а „что-то“ созерцает. Если б его толкнуть, он вздрогнул бы и посмотрел на вас точно проснувшись, но ничего не понимая. Правда, сейчас бы и очнулся, а спросили бы его, о чем он это стоял, то наверно бы ничего не припомнил. Но за то наверно бы затаил в себе впечатление, под которым находился во время созерцания» («Братья Карамазовы», ч. 1, кн. 3, гл. 6).


15.16 …у этой оцепеневшей княгини или боярыни… <…> Скушна эта княгиня? – Она невозможно скушна и еще бы не была скушна! —

Своеобразная полемика с Сологубом, у которого боярыня чувства скуки не испытывала: «Не скучен боярыне терем, / И взор ее нежен и строг…» («Вдали, над затравленным зверем…», 1896).


15.17 Она легкомысленна? – В высшей степени легкомысленна! —

Так как данное обвинение в легкомыслии относится к женщине, которую постигло страшное горе – смерть близкого человека, то стоит вспомнить Достоевского:

«Это было глубокое и настоящее уже горе, по крайней мере на его [Степана Верховенского] глаза, его сердцу. <…> А ведь настоящее, несомненное горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным и стойким, ну хоть на малое время; мало того, от истинного, настоящего горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое горя» («Бесы», ч. 1, гл. 5 (VII).

И Розанова: «Настоящей серьезности человек достигает, только когда умирает. <…> Неужели же вся жизнь легкомыслие? Вся» («Опавшие листья», короб 1-й).


15.18 C. 33. Отчего я легковеснее всех идиотов… —

Аллюзия на заглавие романа Достоевского и одновременно предречение «текела» (Дан. 5: 25) (см. 45.4). Также в одном из псалмов Давида читаем: «Бог нам прибежище. Сыны человеческие только суета; сыны мужей – ложь; если положить их на весы, все они вместе легче пустоты» (Пс. 61: 9, 10).


15.19 Отчего я и дурак, и демон, и пустомеля разом? —

Совпадение в одном лице различных человеческих ипостасей, причем принципиально противоположных, – одна из традиционных в литературе парадигм, структурирующих образ центрального персонажа: Дон Кихот, например, одновременно идиот и отважный рыцарь, Родион Раскольников – убийца и Мессия и т. п. У Франсуа Вийона, поэта и уголовника разом, есть признание:

Я скуп и расточителен во всем,

Я жду и ничего не ожидаю.

Я нищ, и я кичусь своим добром.

Трещит мороз – я вижу розы мая.

<…>

Я ночью бодр и засыпаю днем.

(«Баллада поэтического состязания в Блуа»)


У Льва Толстого была мечта: «Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы высказать текучесть человека, что он один и тот же – то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильное существо» (Дневник за 1889 г.).

Сочетание же демона еще с кем-нибудь встречается у Кузмина:

С одной мечтой в упрямом взоре,

На Божьем свете не жилец,

Ты сам – и Демон, и Печорин,

И беглый, горестный чернец.

(«Лермонтову», 1916)


Упоминание о демоне отсылает к стихотворению Пушкина «Демон» (1823) и поэме Лермонтова «Демон» (1829–1838), цитируемых в «Москве – Петушках» (8.14).


14.  Реутово – Никольское | Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова | 16.  СалтыковскаЯ – КуЧино