на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава семнадцатая

– Сегодня вам везет.

Молоденькая сестра убрала поднос с завтраком и оставила меня лежать завернутой в белое одеяло, как пассажира лайнера, дышащего на палубе свежим морским воздухом.

– Почему это?

– Ну, не уверена, можно вам говорить или нет, но сегодня вас переводят в «Бельсайз». – Сестра выжидающе посмотрела на меня.

– В «Бельсайз», – повторила я. – Мне туда нельзя.

– А почему?

– Потому что я не готова. Я еще недостаточно поправилась.

– Ну конечно, достаточно. Не волнуйтесь, вас бы не переводили, если бы вы недостаточно поправились.

После ухода сестры я попыталась разгадать этот новый ход доктора Нолан. Что она стремилась доказать? Мое состояние не изменилось. Ничего не изменилось. А «Бельсайз» считался лучшим из всех корпусов. Оттуда люди возвращались на работу, на учебу и домой.

В «Бельсайзе» будет Джоан. Джоан с ее книжками по физике, клюшками для гольфа, бадминтонными ракетками и голосом с придыханием. Джоан, обозначающая пропасть между мной и почти выздоровевшими. Как только ее перевели из «Каплана», я следила за ее делами по доходившим до меня больничным слухам.

Джоан отпускали на прогулки и в город по магазинам. Я собирала все добрые вести о Джоан в маленький горький комок, хотя выслушивала их с наигранной радостью. Джоан была улыбающимся двойником меня самой в лучшие времена, созданным специально для того, чтобы преследовать и мучить меня.

Возможно, Джоан уже выпишут, когда я попаду в «Бельсайз». Там, по крайней мере, я смогу забыть о шоковой терапии. В «Каплане» многие женщины прошли через такие сеансы. Я сразу их отличала, поскольку им не приносили завтрак вместе с остальными. Им проводили сеансы шоковой терапии, пока мы завтракали у себя в палатах, а потом они приходили в холл, тихие и пришибленные, и сестры вели их под ручки, как детей, и завтрак свой они съедали в холле.

Каждое утро, когда я слышала, как в дверь стучит сестра с подносом, я ощущала огромное облегчение, зная, что в этот день опасность минует меня. Я не могла понять, почему доктор Нолан говорила, что во время шоковой терапии засыпаешь, если сама ее не проходила. Откуда ей знать, что человек просто выглядел спящим, в то время как внутри его раздирали электрические разряды и адский шум?


Из конца коридора раздавалась фортепианная музыка.

За ужином я сидела тихо, слушая болтовню обитательниц «Бельсайза». Все они было модно одеты и тщательно накрашены, а некоторые из них были замужем. Кто-то ездил за покупками в город, кто-то навещал друзей, и в течение всего ужина они обменивались впечатлениями и шутками, понятными только им одним.

– Я бы позвонила Джеку, – говорила женщина по имени Диди, – вот только боюсь, что его не окажется дома. Однако я знаю, куда ему можно позвонить и где его наверняка можно застать.

Сидевшая за моим столом низенькая, живая блондинка рассмеялась.

– Сегодня я почти заманила доктора Лоринга туда, куда мне хотелось. – Она таращила свои голубые, чуть навыкате, глаза, словно кукла. – Я бы не возражала сменить старика Перси на более новую модель.

На другом конце комнаты Джоан с огромным аппетитом жадно поглощала консервированную ветчину с жареными помидорами. Она, казалось, превосходно чувствовала себя в кругу этих женщин и относилась ко мне холодно, с легким высокомерием, словно к дальней знакомой из низших слоев общества.

Сразу после ужина я отправилась в постель, но потом услышала бренчание рояля и представила себе Джоан, Диди и Лубелль, эту блондинку, и всех остальных, смеющихся и за глаза сплетничающих обо мне в гостиной. Они хором толковали о том, какой ужас, что особы вроде меня оказываются в «Бельсайзе», ведь им самое место в «Уаймарке».

Я решила положить конец их болтовне и сплетням. Небрежно набросив на плечи одеяло, словно палантин, я побрела по коридору на яркий свет и веселый шум.

Остаток вечера я слушала, как Диди наигрывала на рояле песни собственного сочинения, в то время как другие женщины играли в бридж и болтали, прямо как в студенческом общежитии, вот только большинство из них уже лет десять как вышли из студенческого возраста.

Одна из них, крупная, высокая, седовласая женщина с громовым низким голосом, в свое время училась в колледже Вассара. Звали ее миссис Сэвидж. Я сразу определила, что она светская дама, потому что она говорила только о дебютантках. Похоже, у нее было две или три дочери, и в тот год всем им предстоял первый выход в свет, вот только она испортила их светские дебюты тем, что отправилась в сумасшедший дом.

Диди сочинила песенку под названием «Молочник», и все твердили ей, что песню надо обязательно записать на пластинку и что она станет хитом. Сначала ее пальцы извлекали из инструмента тихую мелодию, похожую на медленное цоканье копыт, а затем вступала другая тема, словно насвистывал молочник, после чего две темы звучали вместе.

– Просто прекрасно, – непринужденным тоном заметила я.

Прислонившись к углу рояля, Джоан листала свежий номер какого-то модного журнала, и Диди улыбнулась ей, словно они знали какую-то известную лишь им тайну.

– А, Эстер, – сказала Джоан, подняв вверх журнал. – Это не ты здесь?

Диди перестала играть.

– Дай-ка посмотреть. – Она взяла журнал, взглянула на страницу, указанную Джоан, а потом на меня. – О нет, – заключила Диди. – Конечно же нет. – Потом снова взглянула в журнал, а затем на меня. – Да никогда в жизни!

– Ой, но ведь это и вправду Эстер, верно, Эстер? – спросила Джоан.

Лубелль и миссис Сэвидж придвинулись поближе, и я, сделав вид, что знаю, в чем там дело, вместе с ними подошла к роялю.

Фотография в журнале изображала девушку в пышном белом вечернем платье без бретелек, улыбавшуюся до ушей и окруженную наклонившимися к ней молодыми людьми. В руке девушка держала бокал с чем-то прозрачным и пристально смотрела мне через левое плечо. Я почувствовала на шее чье-то легкое дыхание и резко обернулась.

Незаметно вошла сестра в туфлях на резиновой подошве и бесшумно подошла к нам.

– Нет, серьезно, – удивилась она, – это вправду вы?

– Нет, это не я. Джоан ошиблась. Это кто-то другой.

– Ой, да ладно, это же ты! – вскричала Диди.

Однако я сделала вид, что ничего не слышала, и отвернулась. Лубелль уговорила сестру сесть четвертой за партию в бридж, и я придвинула стул, чтобы посмотреть на игру, хотя в бридже ничего не смыслила, поскольку не успела научиться ему в колледже, в отличие от богатеньких студенток.

Я таращилась на плоские, каменные лица королей, валетов и дам, слушая, как сестра рассказывает о своей тяжелой жизни.

– Вы, леди, не знаете, что такое работать на двух работах, – говорила она. – Ночами я дежурю здесь, присматривая за вами…

– Ой, мы же хорошие, – хихикнула Лубелль. – Мы лучше всех, сами знаете.

– Ой, вот вы-то хорошие. – Сестра пустила по кругу пачку мятной жвачки, оторвала розовую полоску с блестящей обертки своей пластинки. – Вы-то хорошие, а вот с этими идиотами из больницы штата прямо с ног валишься.

– Так вы работаете и тут, и там? – с внезапным интересом спросила я.

– Ну да. – Сестра посмотрела мне в глаза, и я заметила, что она подумала: таким в «Бельсайз» вообще не место. – Вам бы там совсем не понравилось, леди Джейн.

Мне показалось странным, что сестра назвала меня леди Джейн, хотя прекрасно знала, как меня зовут.

– А почему? – не унималась я.

– Ну, там место не из приятных, не похоже на это. Здесь прямо-таки загородный клуб. А там ничего нет. Ни нормальной трудотерапии, ни прогулок…

– А почему там нет прогулок?

– Не хватает пер-со-на-ла. – Сестра сорвала взятку, и Лубелль застонала. – Уж поверьте, леди, когда я соберу достаточно де-не-жек, чтобы купить машину, я уволюсь.

– И отсюда тоже уволитесь? – поинтересовалась Джоан.

– Конечно. Буду ухаживать за одинокими больными. Когда мне захочется…

Но я уже перестала ее слушать. Я чувствовала, что сестре велели показать мне, что меня ждет. Или я поправлюсь, или стану падать все ниже и ниже, как горящая, а потом сгоревшая звезда, из «Бельсайза» в «Каплан», потом в «Уаймарк» и, наконец, после того, как доктор Нолан и миссис Гини плюнут на меня, – в больницу штата по соседству.

Я поплотнее завернулась в одеяло и отодвинула стул.

– Что, замерзли? – довольно грубо спросила сестра.

– Да, – ответила я, выходя в коридор. – Прямо закоченела.


Я проснулась в тепле и покое своего белого кокона. Лучи бледного зимнего солнца играли в зеркале, на стоящих на комоде стаканах и металлических дверных ручках. Из коридора доносилась утренняя болтовня буфетчиц, готовивших в столовой подносы с завтраками.

Я слышала, как сестра постучала в дверь в дальнем конце коридора. Что-то пробубнил сонный голос миссис Сэвидж, и сестра вошла к ней в палату с позвякивающим подносом. Я не без некоторого удовольствия представила себе дымящийся синий фарфоровый кофейник, синюю фарфоровую чашку и объемистый синий фарфоровый кувшинчик со сливками, расписанный белыми маргаритками.

Я потихоньку начинала примиряться со своей участью. Если мое состояние ухудшится, я стану цепляться за свои маленькие радости, по крайней мере столько, сколько смогу.

Сестра постучала в мою дверь и, не дожидаясь ответа, вплыла в палату. Она оказалась новенькой – сестры все время менялись, – с вытянутым желтоватым лицом и рыжеватыми волосами, с крупными веснушками, рассыпанными по длинному носу. По какой-то причине от одного ее вида мне сделалось тошно, и только когда она прошла через палату к окну, чтобы отдернуть зеленые шторы, я поняла, что она показалась мне странной отчасти потому, что вошла в палату с пустыми руками.

Я было открыла рот, чтобы спросить, где мой завтрак, но тотчас же осеклась. Сестра явно меня с кем-то путала. С новенькими часто так случалось. Наверное, кому-то в «Бельсайзе» проводили шоковую терапию, о чем я не знала, и сестра, вполне понятно, спутала меня с этой больной.

Я подождала, пока она совершит маленький обход по палате, взбивая, поправляя и распрямляя, и отнесет очередной поднос Лубелль в следующую дверь по коридору. Потом сунула ноги в тапочки, прихватила с собой одеяло, потому что утро выдалось ясное, но очень холодное, и быстро прошла в кухню.

Буфетчица в розовом халате наполняла целый ряд синих фарфоровых кофейников из стоявшего на плите большого, с вмятинами на боках, чайника. Я с любовью оглядела выстроившиеся в ожидании подносы. Белые бумажные салфетки, свернутые в хрустящие островерхие треугольники, каждый придавленный тяжелой серебряной вилкой, бледные купола яиц всмятку, торчащие из специальных подставок, зубчатые стеклянные вазочки с апельсиновым конфитюром. Мне всего-то и требовалось – протянуть руку и попросить свой поднос, и мир снова станет на свои места.

– Произошла ошибка, – сказала я буфетчице, перегнувшись через стойку и говоря тихим, доверительным тоном. – Сегодня утром новая сестра забыла принести мне поднос с завтраком. – Я выдавила из себя лучезарную улыбку, чтобы показать, что ничуть не сержусь.

– Как вас зовут?

– Гринвуд, Эстер Гринвуд.

– Гринвуд, Гринвуд, Гринвуд. – Шершавый палец буфетчицы скользил по списку больных «Бельсайза», висевшему на стене. – Гринвуд сегодня без завтрака.

Я обеими руками вцепилась в край стойки.

– Это явная ошибка. Вы уверены, что там написано «Гринвуд»?

– Гринвуд, – решительно повторила буфетчица, когда вошла сестра.

Сестра перевела вопрошающий взгляд с меня на буфетчицу.

– Мисс Гринвуд потребовала свой завтрак, – объяснила буфетчица, не глядя мне в глаза.

– Ах да, – улыбнулась мне сестра, – вы получите завтрак чуть позже, мисс Гринвуд. Вы…

Но я не стала ждать продолжения. Не разбирая дороги, я выскочила в коридор и пошла, но не к себе в палату, потому что именно там меня и сцапают, а в нишу, которая куда меньше, чем в «Каплане». Но это все-таки ниша, тихий уголок в коридоре, куда не придут ни Джоан, ни Лубелль, ни Диди, ни миссис Сэвидж.

Я свернулась клубочком в дальнем углу ниши и с головой укрылась одеялом. Меня потрясло не само известие о шоковой терапии, а откровенное предательство доктора Нолан. Мне нравилась доктор Нолан, я ее обожала, я доверилась ей и все ей рассказала. А она обещала, дав честное слово, что заранее скажет, если мне еще раз придется пройти через шоковую терапию.

Если бы она сказала мне об этом вчера вечером, я бы, конечно, всю ночь не сомкнула глаз, полная ужаса и дурных предчувствий, но к утру сделалась бы собранной и подготовленной. Я бы прошла по коридору между двух сестер, мимо Диди, Лубелль, миссис Сэвидж и Джоан с достоинством человека, спокойно идущего на казнь.

Надо мной наклонилась сестра и позвала меня. Я дернулась и еще глубже вжалась в угол. Сестра исчезла. Я знала, что через минуту она вернется в сопровождении двух громил-санитаров, которые поволокут меня, ревущую и кусающуюся, мимо собравшейся в холле ухмыляющейся публики.

Доктор Нолан обняла меня и по-матерински прижала к себе.

– Вы же говорили, что скажете мне! – крикнула я ей сквозь смятое одеяло.

– Вот я вам и говорю, – ответила доктор Нолан. – Я специально пришла пораньше, чтобы сказать вам, и я сама отведу вас на сеанс.

Я поглядела на нее сквозь опухшие от слез веки.

– А почему вы не сказали мне вчера вечером?

– Я решила, что тогда вы не сможете заснуть. Если бы я знала…

– Вы обещали, что скажете мне.

– Послушайте, Эстер, – сказала доктор Нолан. – Я отправляюсь вместе с вами. Я все время стану находиться там, так что все пройдет хорошо, как я и обещала. Я буду там, когда вы проснетесь, и приведу вас обратно в палату.

Я смотрела на нее. Она казалась очень расстроенной. Я выждала несколько мгновений, потом сказала:

– Обещайте, что останетесь там.

– Обещаю.

Доктор Нолан вытащила белый платок и вытерла мне лицо. Потом она крепко взяла меня под руку, словно давнюю подругу, помогла мне встать, и мы двинулись по коридору. Одеяло путалось у меня под ногами, и я бросила его, но доктор Нолан, казалось, этого не заметила. Мы прошли мимо выходившей из палаты Джоан, и я улыбнулась ей многозначительной и презрительной улыбкой. Она нырнула обратно и затаилась, пока мы не прошли.

Затем доктор Нолан отперла дверь в конце коридора и провела меня по лестнице в таинственные подвальные переходы, которые сложной сетью тоннелей и коридоров связывали между собой все корпуса клиники.

На стенах сияла белая туалетная плитка, через равные промежутки из темного потолка торчали голые лампочки. Тут и там стояли каталки и кресла на колесиках, притулившиеся у шипящих и урчащих труб, которые извивались вдоль блестящих стен, образуя сложную нервную систему. Я мертвой хваткой вцепилась в доктора Нолан, а она то и дело ободряюще сжимала мою руку.

Наконец мы остановились у зеленой двери с черной надписью «Электротерапия». Я в нерешительности замялась, и доктору Нолан пришлось подождать. Наконец я сказала:

– Давайте поскорей с этим покончим.

И мы вошли.

Кроме нас с доктором Нолан в приемной находились лишь мужчина с бледным лицом в потрепанном красно-коричневом халате с сопровождавшей его медсестрой.

– Не хотите присесть? – Доктор Нолан указала на деревянную скамью, но ноги у меня налились тяжестью, и я подумала, как тяжело мне будет вставать, когда войдут те, кто будет проводить шоковую терапию.

– Я лучше постою.

Наконец из внутренней двери вышла высокая, мертвенно-бледная женщина в белом халате. Я думала, она заберет мужчину в красно-коричневом халате, поскольку он был первым, и очень удивилась, когда она подошла ко мне.

– Доброе утро, доктор Нолан, – сказала она, обнимая меня за плечи. – Это Эстер?

– Да, мисс Хьюи. Эстер, это мисс Хьюи, она все сделает, как надо. Я ей о тебе рассказывала.

Мне показалось, что в женщине росту метра два с лишним. Она с добрым взглядом наклонилась надо мной, и я заметила, что ее лицо с выступавшими передними зубами в свое время очень сильно пострадало от угревой сыпи. Оно походило на карту лунных кратеров.

– Полагаю, мы можем заняться вами прямо сейчас, – проговорила мисс Хьюи. – Мистер Андерсон не станет возражать, если немного подождет, не так ли, мистер Андерсон?

Мистер Андерсон ничего не ответил, и меня проводили в соседнюю комнату в обнимку с мисс Хьюи и шедшей следом доктором Нолан.

Сквозь щелки прищуренных глаз, которые я не осмеливалась открывать, дабы не умереть на месте от вида полной картины, я разглядела высокую кушетку, туго, как барабан кожей, обтянутую простыней, а за кушеткой – устройство и за ним человека в маске (я не смогла определить, мужчина это или женщина), и еще людей в масках, стоявших по обе стороны от кушетки.

Мисс Хьюи помогла мне забраться на кушетку и лечь на спину.

– Скажите что-нибудь, – пробормотала я.

Мисс Хьюи начала говорить тихим, убаюкивающим голосом, смазывая мне мазью виски и прилаживая маленькие электрические кнопочки по обе стороны головы:

Она положила что-то мне на язык, и в панике я резко сомкнула челюсти, после чего тьма стерла меня, словно мел с доски.


Глава шестнадцатая | Под стеклянным колпаком (перевод Алукард Сюзанна) | Глава восемнадцатая