Глава 5

В одиннадцать лет Эржбета стала нареченной графа Надашти, а в двенадцать – забеременела.

И не от графа, о, если бы. Он пока даже не видел своей юной невесты. Довольствуясь одной лишь искусно выполненной миниатюрой, Ференц Надашти, генерал, первый держатель императорских конюшен, уехал воевать с турками. Мысли его были далеки от любви, а в сердце жила только война. Кто же тогда мог обрюхатить малютку? На расспросы матери Эржбета не отвечала, лишь отворачивалась. Она явно не понимала, о чем речь. Ее живот дерзко торчал вперед из-под передничка. Ребенок уже начинал шевелиться. Да, непонятная история. Эржбета не отличалась ни легкостью нрава, ни, если уж говорить напрямик, красотой. Это была угрюмая девочка с тяжелой челюстью, с опущенными уголками глаз.

Делом семейной чести стало скрыть нежелательную беременность. Анна Батори отправила малютку в дальний замок, где она могла бы спокойно разрешиться незаконным ребенком, однако не прекратила свои расследования, опасаясь, что возлюбленный дочери однажды объявится, чтобы воспрепятствовать ее браку. И наконец пристрастно допрошенная прислуга развеяла страхи матери. Эржбета росла рядом с Иштваном, единоутробным братом тремя годами старше ее. Дети были привязаны друг к другу. Вероятно, они играли в больших и в этой опасной игре вдруг интуитивно постигли суть плотской любви. Узнав все, Анна только усмехнулась. Что ж, обычное дело. В конце концов, разве она сама не замужем за двоюродным братом? Только простолюдины могут сочетаться браком с кем угодно, знатные люди должны блюсти чистоту крови. Если греху суждено свершиться, то лучше не выносить сор за порог, пусть все будет келейно, в своей семье.

Эржбета родила прекрасную, здоровенькую девочку, но малышка долго не прожила – как-то утром ее нашли мертвой в колыбельке. Анна как раз гостила у дочери и утешала ее, как могла. Разумеется, у нее будут еще дети, в семье Батори все женщины плодовиты. Эржбета не плакала, смотрела на мать сухими блестящими глазами и наконец спросила, скоро ли ей разрешат вернуться и назначил ли Надашти дату свадьбы? Граф вполне мог отказаться от невесты, слухи о неприятном происшествии донесли до него добрые люди, но он этого не сделал. Брак был удобный, выгодный, приданое Эржбеты щедро оплачивало ее девичью ошибку. И та же ошибка указывала на ее способность беременеть и рожать, что тоже следовало ценить. И свадьба была объявлена.

Эржбета стала графиней Надашти, ей теперь принадлежал белый замок на холме, она могла делать все, что хотела, но бедняжка не хотела ничего. Ее окружала кричащая роскошь – гобелены и ковры, золото и серебро, хрусталь и фарфор. Но какой был в этом толк, если стоило Эржбете закрыть глаза – и она видела одно и то же, всегда одни и те же видения?

Она видела, как искажается лицо брата, такое привычное, знакомое лицо. Как он зажимает ей рот, путается в ее юбках. Эржбета задыхается, кусает жесткую мальчишескую ладонь, пахнущую псиной, бьет брата кулачками, но Иштван сильнее, он только смеется. Эржбета не понимает, что происходит, ей не нравится эта игра, и она просто закрывает глаза и подчиняется чужой силе.

И брат делает ей больно.

Смысл этой боли она понимает через несколько месяцев, когда ощущает тянущую боль в пояснице, чувствует на ногах влагу и слышит, как мягко, страшно поворачивается в чреве ребенок.

И еще сквозь тяжелую дремоту она видит свою мать – ее тонкий силуэт, склонившийся над колыбелькой. Что она делает? Поправляет вышитую подушечку под головой у малышки? Да нет, она берет эту подушечку в руки и накрывает ею лицо девочки. Эржбета не понимает, что происходит, ей не нравится эта игра, и она просто закрывает глаза и подчиняется чужой воле.

И мать делает малютке больно.

Что именно происходит, Эржбета понимает только утром, когда видит, что у мертвой девочки пушистые волосики стоят дыбом на макушке, а в выкатившихся глазах застыла мука.

И поэтому графиня чувствует себя несчастной, обманутой в чем-то, равнодушной. Впрочем, она плоха только для себя, а окружающие вполне ею довольны.

Мужу нравится кротость супруги, за поведение которой он может быть спокоен, отправляясь на войну.

Родители рады за дочь, заключившую удачный брак.

Слуги счастливы, поскольку их госпожа добра и покладиста.

Что творилось с самой Эржбетой – никто понять не пытался.

Несмотря на постоянные отлучки мужа, она все же произвела на свет одного за другим троих детей – Анну, Урсулу и Павла. Но к ним Эржбета была до странности равнодушна. Колодец ее материнских чувств сух. Впрочем, никого это не беспокоит – по традиции, детей растят кормилицы и няньки, малышей отдают на воспитание в дворянские семьи.

А Эржбета скучает. Она смотрит в окно и видит только постылые горы и леса. Эржбета мечтает. Ее смутные желания не имеют формы. Ей хотелось бы поехать куда-нибудь, может, в Вену или Париж, ей хотелось бы танцевать на балах, и чтобы все смотрели на нее… И чтобы она была не она, а высокая прекрасная женщина с золотистыми волосами…

Чувствуя непонятную тоску, Эржбета подозревает у себя зачатки какой-то мозговой болезни. Быть может, подозрения ее не беспочвенны. Семейство Батори страдает эпилепсией, алкоголизмом, подагрой. Такова плата за чистую кровь, за родственные браки.

Не находя себе места, Эржбета седлает своего жеребца по кличке Винар. Она носится по окрестностям, и скоро люди начинают бояться появлений хозяйки Чахтицкого замка. Бледная Эржбета, в черном платье, на черном коне, с грозовым облаком волос, заставляет их вспомнить о старинных жутких легендах, древних страхах.

И однажды на лесной тропинке ее конь сминает ребенка, девочку. На повороте она возникает внезапно, словно вырастает из-под земли, как гриб, и не успевает отпрянуть в сторону, не понимает даже, что происходит. Винар встает на дыбы. Девочка падает на землю. Эржбета успокаивает коня, спешивается и подходит к ребенку, лежащему ничком. Затылок девочки раскроен тяжелым копытом коня, толчками бьет кровь. Когда Эржбета переворачивает малышку на спину, несчастная еще жива. Это крестьянская девочка, чумазая, но с милым личиком, из которого быстро уходит жизнь. Когда глаза ребенка гаснут, Эржбета садится на коня и уезжает. Она чувствует себя странно спокойной и опустошенной.

Возвращается супруг, привозит подарки. Среди них – ларец с жемчужным ожерельем невероятной цены, все говорят – из казны французских королей. И с величайшими предосторожностями привозят нечто, упакованное в хлопок, заключенное в деревянный ящик. Это оказывается зеркалом в необыкновенно красивой оправе. Надашти смотрит на супругу удивленно – впервые она благодарит его за подарки искренне, от души, и обнимает за шею так, словно задушить собирается. Эржбета не может отвести глаз от своего отражения, и графиня в самом деле очень хороша, и жемчуга идут к ее черным волосам и хрупкой шее. Между мужем и женой воцаряется полная гармония, словно они переживают второй медовый месяц. Впрочем, во время первого Эржбета была печальна и холодна, поэтому можно считать, что Ференц только теперь вкушает радости супружеской любви в полной мере. Рука об руку супруги прогуливаются по саду, и граф не устает удивляться пылу, с которым жена отвечает на его поцелуи. Внезапно он слышит какие-то звуки…

Сначала Ференцу кажется, что за ними подсматривает испорченная служанка. Но потом он понимает, что девушка привязана к стволу дерева.

Что руки у нее связаны сзади.

Что лицо искажено не улыбкой, а страдальческой гримасой.

И что по лицу ползают насекомые, которых несчастная не может отогнать.

И его нежная супруга, потупившись, сообщает: служанка не раз и не два воровала груши из господского сада. Она любит сладкое, мой повелитель, так пусть вкусит сладости в полной, заслуженной мере.

И только тогда Ференц видит то, что давно должен был увидеть.

Что лицо служанки покрыто желтыми потеками. Это мед, лучший мед с горной пасеки, душистый, горьковато-сладкий. Собранный трудолюбивыми пчелами с горных цветов. Мед со столь обольстительным ароматом, что привлекает к себе тучи насекомых.

Именно на это и рассчитывала его благоверная, когда покрывала медом лицо своей служанки. Собственными нежными ручками.

Нельзя сказать, чтобы это открытие особенно шокировало Ференца Надашти. В конце концов, он прославился как великий воин, который, как считалось в те времена, должен обладать крайней жестокостью. Турки прозвали Надашти Черным беем. Его именем пугали детей. И потом, разве не была Эржбета долгое время единственной хозяйкой его владений, вольной миловать и карать по своему усмотрению? Что ж удивляться, если она по свойству нелогичной женской натуры иногда перегибает палку?

В какой момент Эржбета перешла границу? Когда из строгой госпожи превратилась в монстра? Никто не мог бы сказать, и она сама едва ли знала.

День за днем Эржбета смотрела в зеркало.

День за днем видела свое прекрасное лицо и чувствовала власть – новую власть, которой она, немая заложница фамильных интересов, раньше была лишена.

День за днем Эржбета понимала свою силу и право эту силу применять.

Больше всего ей нравились молодые девушки, почти дети. Их оказалось много, их никто не считал, и порой они никому не были нужны. Какой толк в девушке из бедной семьи, бесприданнице? Родители были только счастливы отдать бедняжку на работу в господский замок. А если приходила весть о смерти девушки, то никто не удивлялся: вокруг очень часто умирали молодые люди. Достаточно было уколоть палец, постоять на сквозняке, подвернуть ногу на лестнице, да мало ли причин для скоропостижной кончины? Похороны хозяйка брала на себя и даже выплачивала семье погибшей служанки небольшое вспомоществование.

А еще Эржбета жертвовала деньги церкви – на помин души.

Это заставляло молчать даже местного священника, который, казалось бы, должен заботиться о пастве своей.

К тому же его молчание было хорошо оплачено – графиня посылала ежегодно в церковь десять бочек вина, десять возов кукурузы и восемь золотых монет.

Может, в творившихся злодеяниях оказалась виновата дурная наследственность Эржбеты и ее обида на жизнь, пустившая корни в душе с ранних лет.

Может, свою роль сыграла ведьма Дарвуля, о которой говорили, что она читала старинные книги и знает многие тайные снадобья и травы. Не эта ли страшная женщина присоветовала графине купаться в девичьей крови, чтобы сохранить привлекательность?

А может, зеркало? Зеркало Бенвенуто Челлини?

Зеркало дьявола, способное пробудить в человеке самые темные стороны его души.

Вытащить наружу все дурные наклонности.

Дьявол стал править в Чахтицком замке после гибели Ференца Надашди. Супруг, пусть и пропадавший почти все время на полях брани, смирял пыл Эржбеты. Но стоило графу пасть, как графиня устроила в замке страшное веселье. У нее появились подручные – две служанки, Илона и Дорка.

Они были старые и корявые, как столетние деревья. Эржбета не могла желать причинить им боль, ей нравилось терзать только красивых девушек, стройных и белокожих, с черными волосами и глазами. Илона и Дорка ходили по домам окрестных крестьян и предлагали им, как величайшую милость, отдать девочек в услужение графине. Со временем им пришлось расширить круг поисков, потому что в ближних деревнях уже никто не хотел расставаться с дочерьми, но каждый раз они приводили в замок по две-три девушки. В коричневых или красных юбках, в грубых шерстяных чулках, с перламутровыми ожерельями вокруг нежных шеек, прекрасные создания обречены были на смерть, но старых ведьм ничуть не волновало это обстоятельство.

Но хуже Илоны и Дорки оказался горбун Фицко, шут и любовник графини.

У него было короткое изуродованное тело, а лицо выглядело прекрасным, как у нежной девы, – синие глаза, розовый рот и золотые кудри кольцами. Люди говорили, что видели на ногах у Фицко копытца и что Фицко – сам Люцифер.

Одетый в алый бархатный кафтан, он правил каретой Эржбеты, стоя на козлах, и драгоценные перстни вспыхивали у него на пальцах, и на этих перстнях была кровь, потому что горбун сам пытал девушек. Он колол их иглами и рвал кожу щипцами. А Эржбета слушала крики несчастных и распалялась. Потом она входила в подвал и сама принималась за истязательства. Случалось, что Эржбета зубами рвала тело своей жертвы.

Сначала происходящее в подвале замка было тайной. Но Эржбета, потеряв рассудок, перестала таиться. Теперь те служанки, которые оказались недостаточно хороши для пыточной графини и потому были живы, разносили чудовищные слухи.

Они говорили – Эржбета вампир. Она упивается кровью своих жертв.

Они говорили – Эржбета колдунья. Ее прислужницы вскрывают девушкам жилы и выпускают из них всю кровь в медный чан. И в этом чане графиня совершает омовение, пытаясь с помощью отвратительного обряда вернуть свою уходящую молодость.

Они говорили – Эржбета заказала в Прешбурге «железную деву». Это статуя, пустая изнутри и утыканная иглами. Красавицу запирают в «деве», поднимают на дыбе вверх – и кровь льется прямо в ванну, на распростертое тело графини.

Безнаказанность развратила Эржбету. Ее уже не устраивали крестьянки. Они были грубые и глупые. Многие даже не понимали, что с ними происходит, и могли испускать только животные крики. Гораздо интереснее оказались дочери бедных дворян.

С ними было о чем поговорить.

Они молили и молились, пытались разжалобить и проклинали. Их мучения приносили несравнимое наслаждение. Двадцать бедных дворянских девушек привезли в замок, и ни одна из них не вышла из высоких врат.

Но злодеяния Эржбета вершила не только в Чахтицком замке. В Пиштянах, куда графиня ездила на воды, бесследно пропали две горничные – даже тел их не нашли. И в венском имении Батори-Надашти, которое, по злой иронии судьбы, располагалось на Блютенштрассе, на Кровавой, значит, улице, она продолжала свое черное дело. Несколько нищенок нашли там свой страшный конец после того, как графиня самолично пригласила их пройти на кухню и отобедать. Случился скандал, когда в дом, пользующийся дурной славой, попала по ротозейству своему кухарка пана Турзо. То ли ему нравилась стряпня этой дурочки, то ли еще какие чувства пан к ней питал, но он помчался выручать девушку. Эржбета слова против не сказала и вывела ему кухарку, живую и невредимую. Но незадачливая была так напугана, что долгое время не могла слова вымолвить и личико у нее дергалось до самой смерти…

Впрочем, на качестве стряпни это не отразилось.

Почему же люди все терпели?

Во-первых, Эржбета была племянницей короля Стефана.

Во-вторых, у графини имелись богатые и знатные покровители, которые участвовали в ее преступных забавах. Чаще всех приезжали некая особа в мужском костюме, но с женскими формами, и весьма элегантный господин, чье лицо скрывала черная шелковая маска. Последний породил целую волну слухов – мол, это не кто иной, как сам Влад Тепеш, легендарный вампир, усилиями Эржбеты воскрешенный из мертвых.

Вряд ли им являлся граф Дракула. Но не мог ли это быть дядя Эржбеты? Сам король? Что ж…

А в-третьих, жизнь человеческая по тем временам была очень дешева. И, может, конец преступлениям графини положила бы только смерть. И случилось бы это очень не скоро – Эржбета была в расцвете зрелости, она вовсе не собиралась умирать и с каждым днем становилась лишь красивее. Но графиня запуталась в своих финансовых делах и нуждалась в средствах. Чтобы пополнить казну, Эржбета заложила один из замков. Это почему-то обеспокоило опекуна ее сына. Пан Медьери заволновался, а когда с ним такое случалось, то… В общем, произошел скандал. Эржбету вызвали в Прешбург, куда съехались все вельможи, заинтересованные в фамильной чести семейства Батори-Надашти.

Медьери решил замять дело.

В знак дружбы графиня прислала опекуну сына прекрасный пирог, и Медьери совсем было собрался расчувствоваться, но решил для начала дать отведать гостинца собачке. Левретка немедленно издохла, и пан ощутил благородное негодование. Тут же собрались другие свидетели злодеяний графини. Священник внезапно перестал страдать провалами в памяти и припомнил, скольких истерзанных девушек ему пришлось отпевать. Зять Эржбеты рассказал, как его пес вырыл в саду графини и притащил в дом отрубленную руку с медным перстеньком. Дочки Эржбеты при имени матери заливались слезами.

На судилище родственников графиня не явилась – она бежала, укрылась в стенах Чахтицкого замка.

В замке поднялся переполох. Несколько доверенных слуг отправились в подвал, чтобы скрыть следы кровавых оргий графини.

Эржбета удалилась в свои покои. Нагая встала перед зеркалом. Обмывалась душистой водой, пудрила плечи, румянила щеки. Подводила веки краской из жженого лесного ореха. Как зачарованная, расширенными зрачками смотрела в расширенные зрачки своего отражения. Попыталась расчесать спутанную массу волос, но у нее не вышло. Позвала служанку Дорису – любимую, неприкосновенную. Как ни безумна была Эржбета, но выгоду свою понимала хорошо и не трогала девушки, прошедшей обучение у знаменитых парикмахеров Вены. Дориса касалась щеткой волос госпожи, и та расслаблялась, закрывала глаза, безумие, которое она ощущала, как непрестанное, мучительное давление на череп, отпускало ее.

Девушка неловко воткнула шпильку, оцарапав кожу на черепе графини. Та вздрогнула и распахнула глаза.

И, кроме своего отражения, увидела еще и отражение служанки.

Зеркало льстило ей. В угоду минутному капризу оно изменило облик Дорисы, сделав смазливое личико прекрасным, стройную фигурку утонченной. И в угоду той же злой фанаберии – исказило лицо графини, превратив его в отвратительную харю растленной, безумной старухи. Не дыша, стояла Дориса, напуганная и польщенная, не в силах отвести глаз от своего отражения, и губы ее шевелились, поверяя зеркалу невероятные мечты…

Эржбета завизжала, как раненая лисица. Сначала она била и царапала не смевшую сопротивляться служанку, потом принялась кусать ее. Вид крови, как обычно, привел Эржбету в бешеный восторг. Она жалела, что в ней недостаточно сил для того, чтобы руками разорвать тело девушки, чтобы захлебнуться в ее крови. Графиня схватила раскаленный утюжок, приготовленный для того, чтобы выгладить оборки, и прижала его к лицу Дорисы. Та истошно закричала и потеряла сознание. Эржбета уселась на нее верхом и стала запихивать утюг девушке в рот.

Нагрянувшие «гости» увидели картину, которая заставила бы содрогнуться самые закосневшие сердца.

Безумная Эржбета в платье из золотой парчи, залитом кровью, сидела у зеркала, расчесывала волосы и напевала детскую песенку. У ног графини, на полу, лежала мертвая, изуродованная служанка. Другие слуги разбежались в страхе перед наказанием. Подвал остался неприбранным – там нашли железные клетки, в которых держали девушек, ванну со следами высохшей крови и «железную деву», на иглах которой остались куски плоти.

От запаха крови и гнили кружились головы у солдат. В темном углу подвала они нашли спрятавшегося, хныкающего горбуна.

Но его богатый кафтан и золотые украшения никого не могли ввести в заблуждение, солдаты поймали уродца и засунули в одну из клеток.

Занявшись горбуном, чуть не забыли про Эржбету. Как выяснилось, она вовсе не потеряла рассудка. Напротив, графиня совершенно пришла в себя и попыталась скрыться. Набросила на парчовое платье темный плащ, собрала саквояж с необходимыми вещами, куда вошли щипцы, которыми она поправляла непокорные пряди и наказывала непокорных горничных, сама запрягла коня в возок…

Ее остановили уже за воротами.

Она сама достала из саквояжа и отдала фолиант в кожаной обложке – уж не человеческая, не девичья ли кожа пошла на переплет? В этом мартирологе графиня вела счет своим злодеяниям. Увы, имен некоторых служанок она не помнила или никогда не знала.

Сто шестьдесят девятая. Длинные волосы. Ругалась и проклинала до последнего.

Двести вторая. Невысокая, с детским лицом, все время плакала.

Четыреста сорок четвертая. Оказалась беременной. Плод двигал пять минут ручками и ножками на полу после того, как матери вспороли живот.

Безымянные, безликие. Чьи-то сестры, дочери, невесты. Шестьсот пятьдесят жертв. А ведь Эржбета еще «иногда ленилась записывать»!

Судьям понадобилось все самообладание, чтобы не убить графиню на месте. За ее преступления ответили подручные служанки. Илона и Дорка были заживо сожжены на костре. Горбуну Фицко отрубили руки, ноги, а потом и голову. Эржбету присудили к домашнему аресту.

Это был не простой домашний арест – каменщик замуровал в покоях графини окна и двери, оставив одну узкую щель, в которую могло разве что ведро помойное пролезть. В вечной тьме и ужасном зловонии доживала Эржбета свои горестные дни.

Она питалась скудно, но никогда ни с кем не заговаривала, не жаловалась, ничего не просила, и ни слез, ни крика не слышно было из темницы.

Ее тюремщики говорили, что иногда Эржбета нежным голоском напевает песенку, и эти звуки так ужасны, что самые крепкие мужчины седеют от страха и не желают больше охранять Кровавую Графиню.

Она прожила еще пять лет. Когда в замурованных покоях все стихло, когда тонкая белая рука перестала забирать из щели кувшины с водой – стену сломали и вошли в темницу.

Графиня лежала на полу перед затянутым паутиной зеркалом, и ни время, ни тление не тронули ее прекрасного лица.

А на пыльной поверхности зеркала кто-то написал пальцем:

Ira^[2].

После вступления в права наследства дочь Кровавой Графини, Урсула Батори-Надашти, садится в карету. Девушка собирается начать новую жизнь. Урсула могла бы взять с собой что угодно – любые сокровища предков. Но она выбирает зеркало, видевшее смерть ее матери, и увозит его, бережно упакованное в длинный деревянный ящик.

В народе говорят – Кровавая Графиня не умерла. Говорят, она впала в спячку, свойственную вампирам, и дочь увезла ее в гробу, наполненном землей, туда, где Эржбета сможет охотиться без проблем.

И эти слухи, пожалуй, не так уж беспочвенны.