на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить






2

Нет, Эстар не плакала. Она была вне себя от страха и злости. Но этих чувств она никак не выражала даже наедине с собой, не выпускала их за пределы сознания. Ее всю жизнь распирали изнутри чувства, не находящие выхода. С самого детства она видела, как чувства Лиры выражаются в ее музыке, а чувства Рады – в общении. Но сама Эстар родилась без творческой жилки и не сумела развить ее. Она могла говорить – логично, связно, строго по делу. Могла, если требовалось, писать лапидарные, но крайне интересные письма, эссе и образные фрагменты стихов. Однако ей никогда не удавалось передать окружающим, что у нее на душе. Более того, она прекрасно знала, что, несмотря на все страдания и стремления, никак не может объяснить этого даже самой себе. Она не имела ни малейшего понятия, чего ей хочется, и часто корила себя за неумение радоваться тому, что у нее есть – доставшемуся волею судьбы богатству, очаровательной семье, прекрасно упорядоченной красоте своего мира. В пятнадцать лет она решила завербоваться доброволицей в Маршу, на марсианский колониальный пояс, но этого ей не рекомендовали по состоянию здоровья. Как оказалось, ее легкие, вполне здоровые в земных условиях – не из тех, что будут хорошо служить в разреженной, незавершенной атмосфере Марса. Однако это ее не расстроило: сбежать на иную планету хотелось ничуть не больше, чем всего остального. Все дело было в невеликом шансе найти на Марсе собственное место. Причину быть…

Но вот теперь вынужденный отъезд подействовал на Эстар так, что она удивилась самой себе. В конце концов, что страшного в этой ссылке? Украшением дома она не являлась ни в собственных глазах, ни в глазах окружающих – значит, с тем же успехом могла жить и среди этих непонятных инопланетян. Она ни на минуту не сомневалась, что среди них обречена на ту же неясность, на тот же душевный сумбур, что и среди соотечественников, среди родных.

Конечно, страх ее был чисто инстинктивным, о нем не стоило и думать. А вот злость… Злость озадачивала. Может, это из-за отсутствия выбора? Или потому, что в душе она надеялась со временем выстроить связь с теми, кто ее любит, быть может – отыскать того или ту, кому не покажется скучной и непостижимой, к кому она сама не проникнется неприязнью, как только пройдет новизна отношений? Теперь этим мечтам настал конец. Те, кто был вынужден жить среди пришельцев, со временем отдалялись от всего человечества, это было общеизвестно. Выходит, она потеряла свой шанс стать человеком?

Путешествие заняло целый день. В машине, снабженной и оборудованной всем, что только могло ей потребоваться, имелась горячая вода и душистое мыло, еда и питье, машина предлагала Эстар ее любимую музыку, книги и фильмы. Бело-голубой зимний день медленно, постепенно сменялся сумерками. Подняв солнцезащитные козырьки на передних окнах, Эстар взглянула, куда везет ее снегомобиль.

Машина пересекала какой-то частично замерзший водоем. Впереди виднелась невысокая гора. Судя по утрированно-конической форме, гора была рукотворной – одним из каменных сооружений, украшавших Землю тут и там. Вскоре машина достигла узкой полоски берега и в гиацинтово-синих вечерних сумерках двинулась наверх.

Над пультом управления зазвучал мягкий, учтивый голос. Десять минут до прибытия…


У высоких стальных ворот снегомобиль пришлось сменить на небольшой вагончик, двинувшийся вверх по натянутому тросу.

В сорока футах над землей Эстар выглянула в окно. Внизу виднелась миля возделанной земли – сад. Прежде, чем сумерки окончательно сгустились, она увидела, что здесь имеется система управления климатом, манипулирующая временами года. У ворот была осень, с деревьев сыпались сухие желтые листья. Затем осень сменилась летом, о стенки вагончика зашуршала пышная зеленая листва. К концу путешествия вокруг стало совсем темно, но, как только вагончик коснулся платформы, в открытые двери проник нежный мрак, напоенный буйными ароматами весны.

Эстар вышла наружу, и движущаяся лестница понесла ее вниз. Впереди не спеша летел металлический слуга с ее багажом. Сквозь гирлянды белых цветов был виден дом – усеянный звездами иллюминаторов куб под сверкающим шаром крыши.

Ноги Эстар коснулись земли. Двери озарились светом и распахнулись.

Просторный холл, за ним – еще более просторная комната. Соблазнительно симметричная… Впрочем, ничего иного Эстар и не ожидала. Отчего бы комнате и не оказаться милой, монотонной, как и все прочие, что ей доводилось видеть? Отчего бы ей не оказаться привычной? Однако было здесь и нечто неопределенно странное – может быть, запах, или какой-то гнетущий, неуловимый низкочастотный звук? Так или иначе, эта странность была очень к месту. Если бы Эстар, едва войдя, не обнаружила вокруг ничего неземного, это могло бы встревожить. Возможно, хозяин понимал и учел подобные психологические тонкости.

В воздухе перед ней, словно дрессированная птица, повисла люминесцентная бусина.

– Эстар Левина! – заговорила она. – Я буду вашим проводником. Для вас приготовлены комнаты. Любые вопросы, какие вы пожелаете задать…

Казалось, этот голос принадлежит прекрасному неземному ребенку.

– Да, – перебила Эстар, возмущенная его сладкозвучием. – Когда я встречусь с твоим… С тем, кто тобой управляет?

– Когда пожелаете, Эстар Левина.

– Когда я пожелаю? Допустим, у меня нет никакого желания видеть его?

– Если такова ваша потребность, она будет удовлетворена, насколько это возможно.

– Но в конце концов это сделается более невозможным, и меня живо препроводят пред его очи?

Бусина замерцала.

– Здесь нет места насилию. Вас не станут принуждать к каким-либо действиям, не совпадающим с вашими понятиями о свободе.

– Но я здесь против собственной воли, – хладнокровно сказала Эстар.

Бусина продолжала мерцать. Молчание затянулось.

Наконец Эстар позволила бусине молча проводить ее сквозь симметричную инопланетную комнату в новые симметричные инопланетные комнаты.


Из-за того, что сказала говорящая бусина, Эстар не покидала отведенных ей комнат и личного сада целый месяц.

Комнаты были прекрасны. Здесь имелось все, что только могло ей потребоваться. Как обнаружилось, ей даже предоставили доступ к домашней библиотеке и банку данных. Все, чего она не могла получить на монитор небольшой личной консоли, приносила говорящая бусина. В ее саду, разбитом в стиле Второго Ренессанса, над стройным десятифутовым топиаром царило лето. С наступлением темноты среди листвы и под струями небольших водопадов сами собой зажигались алабастровые фонари.

Эстар все время задавалась вопросом, не следят ли, не подсматривают ли за ней. В тех случаях, когда считала это вероятным, вела себя противоестественно, театрально. В другое время – просто пользовалась всем, что только могла предоставить такая необычная автоматизированная обитель.

Казалось, вокруг полным полно невидимых рук: они распахивали перед Эстар двери, шили и приносили одежду, наполняли ванну, доставляли прессу и книги. Жизнь под неусыпным оком призраков… Земной науке и технологиям до такой изощренности было еще далеко, а может, достичь подобного уровня на Земле и не пытались. А здесь… Невидимые механизмы и силовые поля в воздухе могли даже переворачивать вместо нее страницы печатных книг, стоило только пожелать.

Через два дня Эстар отправила сообщение отцу. Сообщение было простым: «Я здесь. Все в порядке». Но такое немногословие показалось тревожным даже ей самой. Пришлось добавить постскриптум: «Рада, немедленно перестань плакать обо мне, не то ребенка выплачешь».

Отправляя почту, она подумала, прочтет ли ее сообщение инопланетянин?

На десятый день, в самом мрачном расположении духа, она заказала из библиотеки литературу и аудиодоклады о планете пришельцев и ее культуре.

– Любопытство, – сказала она, обращаясь к стенам, – сгубило кошку.

Конечно, она уже знала, кого инопланетяне напоминают сильнее всего – крупных представителей семейства кошачьих. Густая, как мох, шерсть покрывала их с головы до пят, кроме губ, ноздрей, глаз и кое-каких укромных частей тела. Возможно, они и стеснялись своего вида, но никогда не скрывали от людей его описаний – лишь собственные тела и лица прятали под одеждой и масками.

А еще Эстар отметила вот что. Статичные трехмерные изображения видов родной планеты и достижений пришельцев имелись повсюду, однако нигде – возможно, нигде на всей Земле – было не найти ни единой видеозаписи.

Вот громады тонких горных пиков – и крохотные, едва различимые фигурки на переднем плане. Вот спортивные состязания в клубах пыли – игра понятна, а вот игроков не разглядеть. Тактично: даже здесь, в собственном доме, хозяин никак не подчеркивает своей горькой инакости. Выходит, все, что предстояло увидеть Земле, подвергается строгому контролю?

Небо родной планеты пришельцев было голубым, совсем как земное, но в то же время – неизвестно, отчего – казалось абсолютно чужим. Может, из-за форм облаков или глубины горизонтов? Такими же непостижимыми, едва уловимыми были и отличия, окружавшие Эстар в этом доме. Не раз она пробуждалась от сна совершенно дезориентированной, думая, что находится в доме отца.

Однако сад манил Эстар к себе. Он доставлял ей эстетический комфорт. Вскоре она пристрастилась ужинать на просторной белой террасе, под листвой и звездами в жарком летнем небе. Тарелки сами плыли ей в руки, вина и кофе сами лились в бокалы и чашки, сама собой возникала в руке розовая сигарета.

Повсюду тайны, повсюду скрытые факты…

– Если, – сказала она, обращаясь к стенам, – ты за мной наблюдаешь, доставляет ли это тебе удовольствие, о господин?

Ей нравились архаичные выражения, наряды, музыка, живопись, манеры. Они служили ей утешением, а порой и оружием против собственной современной культуры, в которую ей, похоже, никак не удавалось вписаться. Неудивительно, вполне естественно, что она не чувствует неловкости: здесь, в жилище инопланетянина она точно так же не на месте, как и в отцовском доме.

Да, но зачем она здесь? Вот величайшая из загадок! Не рабыня, не домашний зверек… Она была свободна, как ветер. По всей видимости, так же свободны были и все остальные. Но ни один из ответов, рожденных их языками и стилусами, удовлетворительного решения не предоставлял. Замкнувшись в одиночестве, до правды тоже было не докопаться. Нетерпение росло. Страх и злость сменились мрачным, полным опасений зудом любопытства, жаждой разобраться во всем, отыскать своего похитителя, взглянуть ему в лицо. Возможно, даже коснуться его и поговорить с ним…

Любопытство… Если хозяин чисто случайно не наблюдает за ней, не читает каждую ночь донесений о каждом ее шаге от всех автоматов в доме, то что ж… Вполне может статься, что Коту тоже любопытно.

– Как терпелив ты был все это время! – поздравила она стены наутро последнего дня месяца. – Не пригласить ли тебя в мой сад? А может, лучше встретиться с тобой в твоем?

После этого она закрыла глаза и мысленно, отчетливо проговаривая каждое слово в голове, добавила: «Я буду ждать тебя на лужайке перед домом, под всеми этими цветами. На закате».

И на закате она вышла туда, одетая в земной наряд пятнадцатого столетия. Ткань, из которой он был сшит, была изготовлена из марсианских пылевых кристаллов.

Лучи заката за цветущими весенними деревьями окрасили багрянцем ее лицо и платье, и вдруг заходящее солнце заслонила тень.

Эстар подняла взгляд, и экстраординарное, немыслимое ощущение накрыло ее с головой, переполнило глаза, голову, грудь… Нет, это был вовсе не страх – скорее, некое другое потрясающее чувство. От этого чувства Эстар едва не разрыдалась.

Он был здесь. Он прочел ее мысли. И, если уж он был способен на это, то действительно вряд ли хоть раз попросту наблюдал за ней!

– Ты признал это, – сказала она. – Как же это смешно! Несмотря на все уважение к моей… к неприкосновенности моей личной жизни… ты признал, что от тебя не утаить ничего!

Он был выше ростом, но не настолько, чтоб это застало Эстар врасплох. Она и сама была не из коротышек. Как все пришельцы, он был укрыт одеждой целиком и полностью. Отблески заходящего солнца скользнули по темному стеклу его маски, сквозь которое он мог видеть Эстар, но та не могла различить за стеклом ничего. Его брюки плотно облегали тело, но ткань их поблескивала, рябила так, что с уверенностью ничего было не разглядеть. Во всем костюме не было ни щелки, ни бреши, одежда скрывала тело до последнего сантиметра. Взгляду была доступна только фигура – мужская, великолепных пропорций, знакомая, но в то же время чужая, подобно комнатам его дома и небесам его родной планеты. Его руки были затянуты в перчатки – дурацкое неумышленное совпадение с нарядом Эстар. Пальцы были длинны, на каждой руке – по шесть.

Впрочем, фотоснимков и трехмерных изображений подобных существ Эстар видела дюжины. А вот то, что произошло… Да, это было ново.

Как только он заговорил, Эстар с легким удивлением отметила, что даже его голос искажен каким-то приспособлением, дабы не оскорблять чувств ее соотечественников.

– Чтение твоих мыслей, Эстар Левина, вовсе не было посягательством на твою личную жизнь. Прими во внимание: ты сама предназначила их для прочтения. Признаю: мой разум чувствителен к сигналам другого разума, адресованным ему. А твой сигнал был очень силен. Можно сказать, остр, как бритва.

– Я, – заметила Эстар, – не телепат.

– Я способен воспринимать любые подобные преднамеренные сигналы. Попытайся поверить моим словам: в данный момент я не знаю, о чем ты думаешь. Хотя вполне могу догадаться.

В его голосе не слышалось акцента, одни только механические искажения. Однако он был очарователен – в каком-то собственном, нечеловеческом, совершенно неприемлемом роде.

Некоторое время они гуляли по сумрачному внешнему саду. Зажегшиеся иллюминаторы выхватывали из темноты ползучие стебли, орхидеи, деревья – инопланетную флору, постепенно прижившуюся среди земной растительности. Луна карабкалась вверх из долины по трехфутовому стеблю похожего на ирис цветка с лепестками цвета темно-синего пламени.

Они почти не разговаривали. Время от времени она задавала вопрос, а он отвечал. Но вот, где-то под пышными земными чинарами, Эстар внезапно обнаружила, что он рассказывает ей сказку, одно из преданий своей родной планеты. Она слушала, будто завороженная. Причудливый, фантастический голос, полумрак, ароматы весны и слова – все это сливалось в волшебную рапсодию. Позже, оставшись одна, Эстар обнаружила, что совершенно не помнит сказки. Пришлось разыскивать ее среди интеллектуальных диковин банка данных. Без его голоса, сада и сумерек сказка оказалась простенькой, незначительной, общим местом многих культур далеко не одной планеты – поход, череда задач и препятствий… Шарм этой сказке придавало лишь множество растений да восход особой звезды.

Вернувшись в дом, они поднялись наверх – в одну из комнат, где был накрыт ужин. И где он тоже принялся есть и пить. Участок маски напротив его губ каким-то невероятным образом исчезал, стоило ему только поднять кубок или поднести ко рту вилку. А когда кубок или вилка опускались книзу, маска вновь становилась цельной – нерушимо твердой, как всегда. Не раз во время этих исчезновений непроницаемого с виду вещества Эстар пыталась разглядеть, что там, под ним. Она смотрела и смотрела, и злость, точно кислород, снова и снова наполняла ее грудь и растворялась в крови.

– Прошу прощения за то, что ввел тебя в замешательство, – сказал он. – Материал маски состоит из разделяемых молекул и атомов, а на Земле эта технология еще не получила распространения. Если это причиняет тебе неудобство, я могу воздержаться от пищи.

– Да, причиняет, но нет, не воздерживайся, – ответила Эстар. – А почему ты можешь есть земную пищу? И отчего эта технология разделяемых атомов не предоставлена Земле?

К ее немалому изумлению, хрупкий бокал в ее руке рассыпался на мелкие осколки, так и не успевшие упасть на пол.

– Ты не порезалась? – без всякого выражения спросил искаженный голос.

Эстар взглянула и убедилась, что на ладони нет ни царапинки.

– Я не сжимала его настолько сильно, чтобы это произошло, – отметила она.

– Дом рад услужить, но еще не привык к тебе, отсюда и возможные недопонимания. Вероятно, тебе захотелось что-то разбить?

– Мне хотелось бы вернуться в дом отца, – ответила Эстар.

– Ты можешь сделать это в любой момент.

– Но я хочу остаться там, – уточнила она. – То есть, не хочу возвращаться сюда.

Эстар замерла в ожидании. Сейчас он скажет, что ей придется вернуться. И таким образом она вынудит его продемонстрировать истинную звериную грубость своего всесилия.

Однако он сказал совсем иное:

– Уверяю тебя, я не читаю твоих мыслей. Но ложь чувствую сразу же.

– Ложь? В чем же я солгала? Я сказала, что хочу вернуться домой.

– «Домой», Эстар Левина, есть слово, не имеющее для тебя никакого смысла. Здесь ты дома ровно в той же мере, что и в доме отца.

– Здесь дом чудовища, – дерзко сказала она. Внезапно ей стало очень холодно, будто в дом разом ворвалась зима. Но голос ее продолжал звучать спокойно. – Могущественного диковинного чудища. Возможно, мне удастся убить его. Что за этим последует? Из твоей галактики пришлют карательный флот и уничтожат Землю, а заодно и всю Солнечную систему?

– Убить меня тебе не удастся. Моя шкура очень толста и прочна. То же самое верно и для моего внутреннего строения. Возможно, тебе удастся причинить мне значительную боль, но убить меня ты не сможешь.

– Нет, конечно, нет, – сказала Эстар, отводя взгляд от безликой блестящей маски. Казалось, пульс сотрясает все тело, от макушки до пят. Ей было невыразимо стыдно за свою никчемную вспышку злости. – Прости. Я сожалею о своих дурных манерах, а равно и о неспособности убить тебя. Пожалуй, мне лучше уйти к себе.

– Но отчего же? – спросил он. – По моим впечатлениям, ты предпочла бы остаться здесь.

Привставшая было Эстар обреченно опустилась в кресло.

– Нет, – заверил он, – у меня и в мыслях не было отказывать тебе в праве на камуфляж, однако сама природа камуфляжа подразумевает, что он должен успешно сливаться с твоим окружением. Ты же пытаешься обмануть не меня, а себя. В этом-то и причина твоих неудач.

– Зачем я доставлена сюда, если не для забавы и унижений? – спросила Эстар. К собственному удивлению и дискомфорту она обнаружила, что еще в настроении шутить, и коротко рассмеялась. Хозяин дома не поддержал ее смеха, но чувствовалось, что шутку он понял и оценил. – Может, ради эксперимента, проверки на толерантность и способность к адаптации? Чтоб посмотреть, какую степень близости к вам способен вынести человек? Или наоборот?

– Нет.

– Тогда зачем?

Последовала пауза. Внезапно, без видимой причины, Эстар накрыла стремительная волна страха и дурноты. Может ли он почувствовать и это? Глаза ее потемнели, и она поспешила прикрыть их ладонью. Едва не поперхнувшись, она быстро сказала:

– Если ответ существует, пожалуйста, не говори. Не надо.

Он продолжал молчать, и через несколько секунд Эстар сделалось лучше. Она глотнула вина из нового бокала, подплывшего к ней по воздуху, и спросила, не глядя на хозяина:

– Это я установила такой… барьер против знаний подобного рода? Или это сделал ты?

– Эстар, – донеслось до нее из невероятной дали, из-за всех трех футов обеденного стола. – Эстар, ваша раса склонна порой требовать от себя слишком мало или слишком много. Если на твой вопрос есть ответ, ты отыщешь его в свое время. Тебя пугает не сам ответ, а его суть. Подожди, пока этот страх не пройдет.

– Как же он может пройти? Удерживая меня здесь, ты обрекаешь меня на него.

Но эти слова были ложью – теперь она прекрасно понимала это сама.

В течение считаных часов она говорила с ним куда больше, чем с любым из собственных собратьев. Она расслабилась в его обществе настолько, что едва не позволила себе лишиться чувств – а ведь такое случалось в ее жизни всего дважды, в обществе Левина и Лиры, и оба раза Эстар сопротивлялась этому с ужасом, в беспричинном страхе перед потерей сознания.

Пришелец сидел напротив. Нет, и столовый нож, и стены комнаты были знакомыми и привычными, однако во всем вокруг чувствовалась неуловимая странность, причин которой Эстар не могла ни разглядеть, ни понять умом. И он – его жуткое, кошмарное уродство, замаскированное одеждами…

Вдруг, вновь без видимой причины, Эстар ударилась в слезы. Она проплакала на его глазах целых три минуты, смутно ощущая некое бесстрастное, не имевшее ничего общего с сопереживанием сострадание. Рыдая, она наконец-то пришла к уверенности, что он и в самом деле не читает ее мыслей. Ее мыслей не читал даже дом, вовремя доставивший ей стопку салфеток. Через три минуты она извинилась и оставила его. На сей раз он ей не препятствовал.

Вернувшись к себе, она с радостью обнаружила приготовленную постель и тут же легла, предоставив видимым и невидимым механизмам освобождать ее от одежды. А ранним утром, едва проснувшись, вызвала бусину, упавшую сверху, словно капля дождя, и велела ей отыскать сказку, рассказанную инопланетянином накануне. С хозяином решила больше не встречаться, пока сам не позовет.

Прошел день.

Ночь.

Еще день.

Все это время она думала о нем. Написала короткое эссе – анализ его внешности, его скупых жестов, его врожденного уродства, о котором Эстар, пусть даже бессознательно, не могла забыть ни на миг. И голоса – искаженного, но все же такого завораживающего…

Еще ночь.

Эстар не могла уснуть. Пришелец так и не призвал ее к себе. Гуляя под звездами в своем саду, она нашла зеленую розу, мягко освещенную небольшой лампой, и долго смотрела на свет, сочащийся сквозь упругие нежные лепестки. Казалось, она сама окутана таким же сиянием – облаком света, легко пронизывающего ее сопротивление насквозь.

«Как поразительно, необоримо обаяние того, – писала она, – к чему тянуло всю жизнь: быть понятой, принятой, и, таким образом, обрести душевный покой. Избавиться от ощущения уникальности, замкнутости, одиночества».

Еще день.

Эстар обдумала возможность побега. Выйти из сада, спуститься с горы, отыскать в глуши какой-нибудь пункт связи или транспорт… План претворился в грезы наяву, и он отыскал ее.

Еще ночь.

Еще день.

В тот день она оставила притворство, и он внезапно появился в ее саду. Она не поняла, как он вошел – просто прошла меж топиаров и увидела его. В знак приветствия он без малейшей неловкости подал ей руку – шестипалую, затянутую в перчатку. Эстар ответила тем же. Они заговорили. Они говорили весь день и часть вечера. Он играл для нее музыку родной планеты. Эстар не понимала ее, однако эти пылкие ноты раз за разом трогали какие-то струны ее души.

Эстар никогда не могла понять, чего ей нужно от самой себя. Она рассказывала ему о том, о чем, казалось бы, давно позабыла. Он обучил ее настольной игре своей планеты, а она научила его земной игре с цветными пятнышками света.

Однажды поутру она проснулась от собственного пения. Она пела во сне! Мало этого, она сама сочинила фрагмент мелодии и несколько музыкальных фраз! Эстар принялась работать над музыкой, даже не вспоминая об одиночестве – ведь музыка была с ней. Хозяину о музыке не сказала ни слова, пока он не спросил сам – только после этого она сыграла мелодию и для него.

Стыд Эстар испытывала крайне редко, и то не сознательно – скорее, на гормональном уровне. Приток элементов, воздействующих на нервы – и вспоминаются Левин, Лира, Рада. Рано или поздно должно было произойти что-то новое: все, что происходило сейчас, лежало в стороне от жизни, не имело с ней никакой связи.

К этому времени Эстар узнала имя пришельца. Земного эквивалента оно не имело, и она не могла ни написать, ни даже произнести его вслух – разве что повторять в мыслях. Так она и делала…

Она любила его. Она полюбила его с первой же встречи, с первой минуты там, под цветущими вешними деревьями. Полюбила, и встретила эту любовь с радостью сродни той, с какой дневные создания встречают утро нового дня.

Конечно же, он знал об этом. Если не из ее мыслей, то видя, как, отыскав его, она спешит к нему по дорожке сада. Видя, как она преображается рядом с ним. Видя расцвет ее творчества. Ее счастье.

Во что же она превратится со временем?

Родным Эстар написала лишь три коротких послания, не шедших ни в какое сравнение с объемом их писем.

Когда лето на лужайках вокруг дома приблизилось к концу, во всем прочем мире настала весна, и Эстар, как обещала, отправилась навестить отца.


предыдущая глава | За темными лесами. Старые сказки на новый лад | cледующая глава