6
На следующую ночь стою у окна, смотрю наружу и вдруг слышу за спиной шорох. Оборачиваюсь… Я больше не в собственной квартире. Вокруг что-то вроде старой конюшни. У стены – большая аккуратная копна сена. К низкой потолочной балке подвешен фонарь, воздух приятно пахнет пылью, в стойле в дальнем углу тихонько пофыркивает лошадь, а может, корова.
Под фонарем, в полудюжине футов от меня, стоит парень. Просто стоит, смотрит. Выглядит просто потрясающе. Не слишком худ, но и не слишком мускулист. Открытое, дружелюбное лицо, широкая улыбка, а уж глаза… умереть и не встать. Васильковые, с длинными темными ресницами… Длинные темные волосы зачесаны на затылок, только одна прядь свисает на лоб – да так, что невольно хочется протянуть руку и поправить.
– Прости, – говорит он. – Я не хотел тебя напугать.
– Все окей, – отвечаю я.
И это правда. Наверное, я уже попривыкла к таким внезапным появлениям.
– Меня зовут Джик Ворон, – с улыбкой говорит он.
Сама не знаю, отчего, но чувствую внезапную легкую слабость в коленях. Хотя… кого я хочу обмануть? Прекрасно знаю…
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
Я отвечаю, что подошла к окну собственной квартиры и взглянула в небо в поисках Луны, но тут же вспомнила, что несколько дней назад она была в последней четверти и сегодня ее не увидеть.
Он согласно кивает.
– Она тонет, – говорит он.
Мне тут же вспоминается старуха из прошлого сна. Выглядываю в окно и вижу снаружи все те же топи. В болотах темно и жутко, далекого огонька над женщиной на дне омута, что я видела вчера, отсюда не разглядеть. Меня пробирает дрожь. Джик с озабоченным видом подходит ко мне, снимает с балки поблизости попону и накидывает ее мне на плечи. Руку, удерживая попону, не убирает, а мне и в голову не приходит протестовать. Наоборот, я придвигаюсь к нему ближе, будто мы вместе всю жизнь. Странно. Чувствую разом и сонный уют, и небывалое возбуждение.
Он тоже смотрит в окошко. Его бедро прижимается к моему, рука на плече приятно тяжела, от его тела пышет жаром.
– Раньше, – продолжает он, – она гуляла по небу каждую ночь, пока не ослабнет так, что едва не угаснет. Тогда она уходила из нашего мира в иной – говорят, будто в Волшебное царство, или хотя бы туда, где во тьме не шныряет болотная нечисть, где можно вновь обрести юность и вернуться к нам. Мы проводили три ночи во тьме, и в это время ночь принадлежала злу, но после мы снова видели, как появляется из-за горизонта ее фонарь, как все болотные страхи разбегаются от его света прочь, и снова могли навещать друг друга, покончив с дневными заботами.
Его висок касается моего, голос становится сонным.
Мне вспоминается мамин рассказ о том, как живет Луна эти три дня. О том, что время в Волшебном царстве течет по-другому, и потому, пока мы проживаем всего день, там для Луны проходит целый месяц.
– Я порой думаю: скучают ли о ней там, в ином мире, – помолчав, откликается он.
Не знаю, что и сказать, но тут же понимаю: наш разговор – не из тех, что непременно требуют слов.
Он поворачивается ко мне, склоняет голову, смотрит мне прямо в глаза. Тону в васильковых глубинах… Миг – и я в его объятиях, и мы сливаемся в поцелуе. Он медленно, шаг за шагом, ведет меня к копне сена. Стелем на нее попону, и на сей раз я рада, что на мне снова длинная юбка и крестьянская блузка: снять их – минутное дело…
Его пальцы и губы так нежны! Они порхают по всему телу, точно крылья бабочек. Не знаю, как и описать все, что он со мной делает. Нет, ничего такого, чего не делали прежние любовники, но Джик… рядом с ним я вся горю. Кожа пылает, покрывается мурашками, медленно вскипающий между ног жар вдруг разливается огнем по всему телу, до самых кончиков каждого нерва.
Слышу собственный стон, и вот он – во мне, внутри, тяжело дышит над ухом. Он – все, что я вижу, чувствую, слышу. Бедра трутся о его бедра в восхитительном, совершенном ритме, и вдруг…
Я просыпаюсь в собственной постели. Простыни скомканы, рука между ног, палец – там, в том самом месте, гуляет взад-вперед, взад-вперед…