на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



4

На мне длинная юбка-плиссе и одна из тех белых ситцевых «крестьянских» блуз с очень низким вырезом на груди. Уж не знаю, зачем такой. Ненавижу подобные блузы. Такое чувство, что стоит наклониться – и всё вывалится наружу. Определенно, мужская выдумка. Вот Венди время от времени любит так одеваться, а я… нет, не мое это.

Как и хождение босиком. Особенно здесь. Стою на тропинке, но земля под ногами сырая, топкая, так и лезет сквозь пальцы. В каком-то смысле даже приятно, вот только никак не отпускает ощущение, будто какая-нибудь тварь, неразличимая в грязи, вот-вот подберется и скользнет по ноге, и потому идти никуда неохота, но и на месте торчать тоже как-то не хочется.

Куда ни взгляни – повсюду вокруг болото. Ровные низкие топи, лишь кое-где темнеет ракита или ольха, увешанная клочковатыми бородами мха. Очень похоже на испанский мох с фото из заповедника Эверглейдс, однако здесь точно не Флорида. По всем впечатлениям – скорее, Англия, если это имеет хоть какое-то значение.

Знаю: стоит сойти с тропинки – тут же увязну по колено.

Между тем там, вдали, в стороне от тропы, виднеется тусклый огонек. Меня так и тянет к нему: любой свет в темноте как будто зовет, приглашает к себе, однако рисковать увязнуть глубже или идти через тихие воды, поблескивающие в звездном свете, желания нет.

Вокруг сплошь топи, тростники, камыши, куга да мятлик. Хочется одного – оказаться дома, в собственной кровати, но проснуться не удается. В воздухе витают зловещие запахи гнили и стоялой воды. Такое чувство, словно в тени этих причудливых деревьев в клочьях мхов таится что-то ужасное – особенно в густых зарослях частухи и высокой, острой осоки у подножий ракит. Кажется, будто со всех сторон за мной наблюдают чьи-то глаза, будто из-под воды смотрят, таращатся на меня темные уродливые твари, вроде жаб – проворная, призрачная болотная нечисть…

Вдруг слышу: кто-то движется, шуршит в камышах, хрустит тростником – совсем рядом, всего в нескольких футах. Сердце рвется прочь из груди, но, придвинувшись ближе, я вижу: это всего лишь птица, попавшаяся в какую-то сеть.

– Тише, – говорю я ей, делая еще шаг.

Стоит коснуться сети, птица отчаянно бьется, начинает клевать пальцы, но я продолжаю негромко говорить с ней, и, наконец, она успокаивается. Сеть сильно спутана, работать приходится не спеша, чтобы не поранить птицу.

– Лучше не трогай его, – раздается голос рядом.

Оборачиваюсь и вижу за спиной, на тропинке, старуху. Откуда она появилась, не знаю. Стоит поднять ногу, грязь жутко чавкает, но ее приближения я даже не слышала.

С виду она – точь-в-точь ссохшаяся, сморщенная старая ведьма, нарисованная Джилли в подарок Джорди, когда он вдруг принялся разучивать на скрипке песенки со словом «ведьма» в названии: «Ведьма в печи», «Ведьма-старуха убила меня», «Денежки ведьмы» и бог знает, сколько еще.

Старуха, совсем как на том рисунке, морщиниста, невысока ростом, сгорблена и… суха. Суха, точно печная растопка, точно страницы старых книг. Как будто жизнь выжала ее досуха. Волосы жидкие, руки – как прутики. Но стоит взглянуть ей в глаза… в глазах ее столько жизни, что становится малость не по себе.

– Помощь таким, как он, принесет тебе только печаль, – говорит она.

– Нельзя же так его и бросить, – отвечаю я.

Старуха смотрит на меня долгим взглядом и пожимает плечами.

– Что ж, будь по-твоему, – говорит она.

Делаю паузу, но сказать ей, похоже, больше нечего, и потому я вновь принимаюсь освобождать птицу. Однако теперь сеть, еще минуту назад безнадежно спутанная, словно бы распутывается сама, стоит только дотронуться. Осторожно обхватываю туловище птицы, освобождаю ее, вынимаю из пут и бросаю в воздух. Птица вьется надо мной, описывает круг, другой, третий, каркает и летит прочь.

– Здесь опасно, – говорит старуха.

Надо же, я и забыла о ней! Возвращаюсь на тропу. Ноги – в пахучей темной грязи.

– Что же здесь опасного? – спрашиваю старуху.

– Кабы Луна еще гуляла по небу, – отвечает она, – тебе не грозило бы ничего. Стоило ей засиять, темные твари сбивались с ног, спеша убраться прочь – уж так не по нраву был им ясный лунный свет. Они обманули ее, завлекли в ловушку и с тех пор осмелели, да так, что опасаться следует всякому. И тебе, и мне. Лучше бы нам уйти.

– Завлекли в ловушку? – повторяю я, будто эхо. – Луну?

Старуха безмолвно кивает.

– Где же она теперь?

Старуха указывает на тот огонек далеко в болотах, что я видела раньше.

– Ее утопили под Черным Камнем, – поясняет она. – Я покажу.

Прежде, чем я успеваю сообразить что происходит, старуха берет меня за руку и тащит за собой, сквозь тростники и осоку. Грязь под моими ногами оглушительно чавкает, но это ее, похоже, ничуть не тревожит. Вот мы – у края чистой воды, и здесь она останавливается.

– Смотри же, – говорит она, вынимая что-то из кармана передника и бросая в воду.

Мелкий камешек – галька или еще что-то вроде – падает в воду без звука, не оставив на ней ни следа. Вода начинает мерцать, и в этом тусклом неверном свете на поверхности возникает изображение. Какой-то миг мы словно смотрим на топи с высоты птичьего полета, затем фокус резко смещается, и перед нами – край большого тихого омута. Над водой стоит на часах огромная сухая ракита. Бог весть, как мне удается разглядеть это – вокруг все так же темно, – но грязь вдоль берегов черным-черна. Она словно поглощает, засасывает бледный неяркий свет, пробивающийся из-под воды.

– Тонет, – говорит старуха. – Луна тонет.

Вглядываюсь в изображение на поверхности и вижу под водой женщину. Волосы тянутся в стороны, колышутся, будто корни кувшинок. Ее тело прижато ко дну большим камнем, на виду только грудь, плечи да голова. Плечи ее слегка покаты, шея изящна, точно у лебедя, только не так длинна. Лицо ее безмятежно, словно во сне, но ведь она под водой, а значит, несомненно, мертва.

И с виду очень похожа на меня…

Поворачиваюсь к старухе, но прежде, чем успеваю сказать хоть слово, со всех сторон возникает движение. Тени отделяются от деревьев, поднимаются из затхлой стоялой воды, из бесформенных сгустков тьмы превращаются в жутких тварей. Руки, ноги, головы, злобные огоньки в белесых глазах…

Старуха тащит меня назад, на тропу.

– Просыпайся, живо! – кричит она и резко, изо всех сил щиплет меня за руку.

Вскрикиваю от боли… Миг – и я снова дома, сижу в собственной кровати.


предыдущая глава | За темными лесами. Старые сказки на новый лад | cледующая глава