Вывод о неизбежности роста производства энтропии справедлив лишь для закрытого общества. Если информационноэнергетический обмен не прекращен, будут существовать и обратные процессы^[35].

На макроскопическом уровне закрыть общество можно. Однако в социуме нет силы, способной запретить индивидуальное творчество, личное познание мира. То есть на уровне психики отдельного человека, именно там, где производство энтропии максимально, наиболее вероятны обратные процессы: если СДУ отрицает творчество, то и творчество отрицает СДУ. Возможны два варианта динамики, предопределенность отсутствует.

В романе проблема выбора встает перед творцами — Симагиным и Вербицким. Точкой их соприкосновения, внешним мотивом спора стала биоспектралистика, новая наука, введенная В. Рыбаковым в круг идей и понятий фантастики.

Не случайно Вербицкий делает свое дело при помощи изобретения Симагина. Слова — разменная монета. Можно принять логику Вайсброда, можно обосновать позицию Симагина. Но дело доказало правоту Вербицкого: «Любое новое средство будет использовано в старых целях».

Вербицкий — вершина своего поколения. Потому и оказался способным на предательство. Роткин, например, предать не сможет. Иуда Искариот был апостолом, познавшим Добро, одним из тринадцати. Вербицкий тоже. Был.

«Где время, когда душа кипела, а первая страница столистовой тетради в клетку молила: возьми! вспаши! И обещала то, чего никто, кроме меня, не знает и не узнает никогда, если я не увижу и не расскажу; вспыхивали миры, оживали люди, копеечная ручка была мостом в иную Вселенную… Белая бумага! Как вы не слышите, она же кричит: вот я! Укрась меня самым чудесным, самым нужным узором: словами. Драгоценными, звенящими, летящими словами. Спасающими словами. Побеждающими смерть, убивающими боль, знающими мудрость! (…)

У Андрея остались многие ваши школьные рукописи, я их читала, простите. Я говорила Андрею — такое понимание, такая боль за людей, даже странно для мальчика. А тут этакое…»(2)

«Чем выше творческий потенциал, тем отторжение вероятней».

Вербицкий понимал все. Не Ася ему была важна. Было нужно заставить. Решающий, последний аргумент в споре. Не с биоспектралистикой — поводом, искушением, не с Симагиным. Со своим прошлым.

Итак, Симагин и Вайсброд считали биоспектралистику панацеей. Вербицкий воспринял ее как преступление против человечества и сделал орудием преступления. Интересно, чем эта наука станет в мире Роткиных? У Шекли подобным изобретением пользовались для утонченной проституции — сравнительно безобидное применение.

В. Рыбаков доказал, что работа Симагина, как и всякое открытие, не Спасение. Просто очередная инновация, выброшенная в мир. Как новое, она изначально антиэнтропийна и увеличивает долю свободы человека и человечества. Как всякое изобретение, она неизбежно отчуждается от своих создателей и становится для общества средством, включенным в существующую структуру отношений. Иными словами, происходит лишь интенсификация процессов производства и поглощения энтропии, но равновесие почти не сдвигается.

Почти, потому что какое-то время новое находится в руках того, кто привнес его в мир.

Да, прогресс сам по себе не способен спасти. Но остановка прогресса губительна. Прекращение познания закроет общество, вдобавок творцы, лишенные права создавать, пойдут по пути Вербицкого. А то, что в их руках не окажется очередной биоспектралистики, несущественно. Убивать можно и камнем (Р. Брэдбери. «Ржавчина»).

Распространившиеся в стране антикосмические, антиатомные, антисциентические настроения — не просто истерика, но истерика опасная, провоцирующая рост производства энтропии. С социопсихологической точки зрения нынешняя борьба с прогрессом представляет собой реакцию на позитивизм шестидесятых годов и последующее разочарование. Я назвал бы это явление «комплексом Вербицкого».

Если он не будет преодолен, мы станем обществом, обращенным в прошлое.