Несколько дней спустя вечером в доме профессора Гранариуса Анна с досадой укоряла Жюля: – Вы изменяете теплице, вы ведете рассеянный образ жизни; говорят, что, насмотревшись на рост кошенилей, вы полюбили красное и мысли ваши заняты некоей девицей Пингвуазо… – Что вы, милая Анна! что вы! – возразил Жюль не без смущения. – Разве вы не знаете, что я люблю вас… – О нет! – сказала Анна. – У вас, ученых, да и вообще у Людей, разум – враг любви! В природе никто не думает о деньгах, все слушаются только инстинкта и так неукоснительно движутся по раз и навсегда намеченному пути, что, хотя жизнь течет очень однообразно, никаких несчастий в ней не случается. Ничто не могло заставить это крохотное существо в пурпурно-золотых одеждах, сверкающее таким множеством брильянтов, какого не имел сам Сарданапал, взять в жены существо, не рожденное под теми же небесами, что и он сам; он был готов погибнуть, лишь бы не жениться на той, кто с ним не схожа, в ком он не может обрести родственную душу; а вы!.. вы намереваетесь жениться на рыжей особе, у которой нет ни образования, ни фигуры, ни идей, ни манер, у которой огромные ступни и веснушки, которая носит перекрашенные платья, которая будет по двадцать раз в день ущемлять ваше самолюбие и с утра до вечера терзать ваш слух дурно сыгранными сонатами. С этими словами Анна села за фортепиано и принялась играть вариации на «Последнюю мысль» Вебера[674] так виртуозно, что удовлетворила бы даже Шопена, если бы Шопен мог ее услышать. Неудивительно, что ее игра восхитила Пауков-меломанов, качавшихся в своих гамаках на потолке профессорского кабинета, а Цветы прильнули к окну, чтобы лучше слышать чарующую музыку. – Какой ужас! – сказала Анна. – Животные гораздо умнее, чем ученые, которые сажают их клетки. Жюль ушел объятый тоской: талант и красота Анны, величие ее прекрасной души заглушали в его мозгу звяканье монет Пингвуазо.Х. В которой мадемуазель Анна воспаряет до выводов самых возвышенных