XXXVI. Рапорт
Фейдо де Марвиль сидел в своем кабинете напротив главного секретаря Беррье. Их разделял стол, заваленный бумагами. Тут были все рапорты главных агентов, и начальник полиции с секретарем просматривал их. Фейдо взял несколько тетрадей и положил на стол перед Беррье. Тот подвинул к себе тетради, быстро пробежал глазами и взглянул на начальника полиции.
Фейдо встал.
— Открыто объявить себя на ее стороне, — сказал он, — помогать ей освободиться от мужа — это было бы прекрасно, если бы я был уверен в продолжительности ее успеха… но если это мимолетное увлечение, интрижка…
— Причем не первая, — заметил секретарь.
— После смерти герцогини де Шатору король не любил никого… серьезно.
— Да, розовый трон прекрасной герцогини еще не занят.
— Появится ли у нас на этот раз королева по левую руку?
— Ах, если бы это можно было знать наверняка!
— Я через час был бы у нее, а муж ее остался бы в Лионе.
— Перечитаем эти рапорты! — сказал он.
Беррье снова взял бумаги.
— «Вчера утром, — читал он, — герцог Ришелье послал Сен-Жана, своего доверенного слугу, к мадам д’Этиоль. Сен-Жан был принят тайно. Он просил ее назначить свидание его господину в тот самый день, прибавив, что герцог собирается поговорить с ней о деле крайне важном. Мадам д’Этиоль ответила, что не может принять герцога у себя, но что собирается на прогулку по саду Тюильри и в два часа будет в большой аллее. Ришелье отправился на свидание к мадам д’Этиоль. Между ними состоялся разговор, результатом которого стала договоренность».
Фейдо улыбнулся.
— Деланд вовсе не глуп, — заметил он.
— Я продолжаю, — сказал Беррье.
— «Рассветало, когда герцог потребовал карету. Король, видимо, был раздосадован необходимостью столь быстрого отъезда и дал это понять в выражениях, которые вселили радость в сердце мадам д’Этиоль и вызвали краску на ее лице. Король взял с нее обещание, что скоро у них будет новое свидание. Если ужин был весел, возвращение должно было быть печальное. Сен-Жан, доверенный слуга герцога, видел, что происходило внутри кареты через щель, которую он сделал и которая оказывает ему большие услуги. Эйлали ждала мадам у калитки сада. Мадам д’Этиоль вернулась домой, не возбудив ни малейшего подозрения. В полдень д’Этиоль пожелал видеть свою жену — его впустили.
— Как вы провели ночь? — спросил он.
(Не обвиняйте меня, монсеньор, что я фантазирую: я передаю буквально слова, услышанные Эйлали.)
— Хорошо! — ответила мадам д’Этиоль. — Со вчерашнего вечера я чувствую себя лучше.
— Вы кажетесь, однако, немножко бледны.
— Это последствия кризиса.
— А мне нездоровилось почти всю ночь.
— Что вас так беспокоило, месье?
— Вчера вечером я ужинал с друзьями… Я чувствовал себя очень хорошо, ел с отменным аппетитом, но этот Морлиер заставлял меня слишком много пить.
— Фи! — сказала мадам д’Этиоль, презрительно отвернувшись.
— Милая моя, это совсем не то, что вы думаете… у меня вдруг сильно заболел желудок, я думал, что у меня воспаление.
— Вы должны лечиться.
— И вы тоже, милая моя.
Д’Этиоль простился с женой. Сегодня вечером мадам д’Этиоль опять поедет в Версаль с герцогом».
— Этот рапорт очень точен и умно составлен, — заметил начальник полиции.
— Вот рапорт Леду, — продолжал Беррье.
— «Турншер, чтобы избежать огласки и не допустить скандала, отправил д’Этиоля в Лион под предлогом чрезвычайно важного дела. Норман д’Этиоль отбыл в три часа пополудни; вскоре он прибыл в Лион, потому что на дороге были приготовлены сменные лошади. Он отправился к маркизу де ла Валетту, главному контролеру провинции. Шевалье де ла Морлиер захотел проводить д’Этиоля до Масона, чтобы, по его словам, во время путешествия убедить д’Этиоля в превосходстве бургундских вин».
— Он в хороших руках, — сказал, улыбаясь, начальник полиции.
— Вот третий рапорт, Армана. Он сообщает, что вчера вечером мадам д’Этиоль, получившая свободу после отъезда мужа, уехала в Версаль с герцогом Ришелье и…
— И?.. — спросил Фейдо, видя, что Беррье остановился.
— Она еще там, — прибавил секретарь.
Наступило молчание.
— Что вы думаете об этом, Беррье? — спросил начальник полиции.
Секретарь приблизился вплотную к своему начальнику и посмотрел ему прямо в глаза.
— Вы хотите, чтобы я был откровенен? — спросил он.
— Будем говорить яснее, — сказал Фейдо де Марвиль. — Если мадам д’Этиоль сделается фавориткой, вы надеетесь со временем стать начальником полиции?
— Признаюсь в этом откровенно.
— Какое вознаграждение буду я иметь?
— Какое вы хотите?
— Я променяю это место только на главное интендантство.
— На лангедокское, например. Это ваша родина.
— Это было бы для меня удобнее всякого другого, но я приму и провансальское, потому что моя жена родом из Марселя.
— Если успех будет сопутствовать мне, я обязуюсь употребить все силы, чтобы исполнить ваше желание, и даю вам слово, что приму ваше место только после вашего назначения.
— Решено, любезный Беррье. Я питаю к вам такое доверие, какое и вы питаете ко мне. Теперь в случае, если вы потерпите неудачу, что я буду должен сделать для вас?
— Предоставить мне место главного откупщика. Я хочу заняться финансами. Турншер будет в восторге от моего покровительства и будет сам мне покровительствовать.
— Даю вам слово. Я убежден, что успешным все же будет ваш вариант.
— Так повидайтесь сами с мадам д’Этиоль, если убеждены в ее победе.
— Я не верю в свои успехи на посту начальника полиции. Вот уже год мне ничего не удается, дело Петушиного Рыцаря чрезвычайно повредило мне в глазах короля… Я понимаю неудовольствие его величества…
Дверь кабинета отворилась.
— Монсеньор д’Аржансон, — доложил посыльный.
— Министр! — с живостью сказал Фейдо, вставая. — Все, о чем говорили, решено? — спросил он Беррье.
— Да, если вы этого хотите, — ответил секретарь.
— Хочу.
— Что ж, начнем действовать. Я прямо от вас иду к мадам д’Этиоль.
— Идите и действуйте.
Министр вошел, Беррье низко поклонился и вышел.