Глава 30

Спустя сутки Марши попрощались с Шарлоттой и покинули Клуни. Они должны были ехать, хотя Флер уезжала от подруги с очень большой неохотой. Но им с Певерилом надо было возвращаться в Пилларз; в любом случае, Шарлотта ожидала приезда в Клуни мужа с двумя младшими дочерьми.

К некоторому изумлению Шарлотты, в четверг в замке появился Вольпо, причем один. Он объяснил, что его светлость выслал его вперед и передал миледи письмо от хозяина. Оно было написано в самых любезных тонах. Милорд спрашивал, не могла бы Шарлотта отпустить свою личную служанку в Лондон, чтобы забрать Беатрис и Викторию.

Зная о вашей неприязни к Нанне, я уволил ее. Вы можете выбрать новую няньку по своему усмотрению, и тем самым вы не будете удручены присутствием в доме человека, который относится к вам враждебно. Вольпо выехал раньше, чтобы подготовить мои апартаменты, и утром я буду с вами, любовь моя. Прошу принять этот букет как выражение моего искреннего желания начать новую жизнь и быть вам преданным и любящим мужем.

Шарлотта с удивлением прочитала письмо мужа. Как все это непохоже на Вивиана, подумала она. Однако она приняла все как должное и только обрадовалась, что за остальными девочками поедет Гертруда. Она с огромным облегчением приняла известие, что ей больше не придется видеть угрюмое лицо мерзкой Нанны, которая с каким-то садистским удовольствием разлучала ее с Элеонорой.

Шарлотта даже слабо улыбнулась Вольпо, который привез ей от милорда великолепный букет оранжерейных гвоздик. И постаралась убедить себя, что слуга ответил ей искренней улыбкой, а не угрожающей ухмылкой, от которой ее всегда бросало в дрожь.

Она отослала Гертруду на вокзал, чтобы та отправилась полуденным поездом в Лондон; затем наведалась в магазин игрушек в Харлинге и купила там две красивые куклы для Беатрис и Виктории. Элеонора ездила с ней.

— Нам надо как следует встретить твоих любимых сестричек, — весело сказала Шарлотта старшей дочке.

Элеонора очень старалась порадоваться вместе с матерью, но в ее нежном маленьком сердечке занозой сидело тайное желание, чтобы папа и две ее сестренки никогда не возвращались в Клуни.

Этим вечером Шарлотта поужинала рано. Затем, немного поиграв на фортепиано, отправилась спать.

До чего спокоен и тих огромный дом без Вивиана и обычной компании его неугомонных друзей, которых он так любил приглашать сюда. Сладостное спокойствие и умиротворение! Сейчас Шарлотта благодарила Господа и за то, что вокруг нее не суетится Гертруда, что она осталась одна в своей спальне и сама заботится о себе.

Вновь почувствовав себя окрепшей, она разглядывала свое отражение в псише^[43]. В длинном пеньюаре из белого кашемира, украшенном кружевами по воротнику и манжетам, она выглядела высокой и стройной. Ее лицо сильно похудело, и она больше не казалась такой юной, как раньше. В свои двадцать семь лет она смотрелась вполне зрелой женщиной, с печальной серьезностью во взгляде и линиях рта. Тем не менее весь ее облик вновь обрел былую красоту, а страдания, которые она претерпела за последнее время, добавили ее внешности утонченности и благородства.

Из зеркала на нее смотрели большие проницательные глаза; они казались ей глазами какой-то незнакомки. Она с трудом верила в то, что некогда была Шарлоттой Гофф, маленькой девочкой, учившейся, сидя на коленях Элеоноры Чейс, и слепо боготворившей Вивиана, словно молодого бога.

Уже лежа в постели и почти заснув, она услышала скрип приближающейся кареты на подъездной аллее и лай собак.

Шарлотта всегда спала чутко, и сейчас сразу уселась на кровати, зажгла спичку и поднесла ее к свече, стоящей в серебряном подсвечнике. Она прислушалась. Сердце ее учащенно забилось.

И снова раздался лай собак, а затем — мужские голоса и стук в дверь.

Шарлотта нахмурилась. Кто мог быть этим посетителем, приехавшим в столь поздний час? Ее украшенные драгоценностями часы на каминной плите показывали почти одиннадцать часов вечера.

Она встала и накинула на себя пеньюар. Затянув пояс, подошла к дверям опочивальни и открыла их. Увидев мерцание света и услышав внизу голоса, она быстро двинулась по коридору. Неужели это Вивиан вдруг решил так неожиданно вернуться в Клуни? Это очень похоже на него — выбирать для приезда самое необычное и неудобное время.

И тут она услышала голос, от которого кровь прилила к ее лицу и шее. Да, этот хорошо поставленный низкий голос, который произнес:

— Мне бы хотелось видеть леди Чейс…

— Доминик… Доминик Ануин! — прошептала Шарлотта сдавленным голосом.

Боже, что же он делает в Клуни, причем в такой час? Последний поезд из Лондона бывает на вокзале Харлинга в девять часов вечера. И он спрашивает ее. Что случилось?

Шарлотта была потрясена. Но какими бы ни были причины этого посещения, сознание того, что Доминик находится здесь, внизу, в вестибюле, поразило ее до глубины души. Она забыла, что одета лишь в ночной пеньюар, и стремительно побежала по широкой лестнице вниз, остановившись на полдороге, чтобы увидеть Доминика. Он стоял у подножия лестницы в плаще, со шляпой в руке и говорил с Вольпо, который, похоже, и открыл ему двери. Вольпо извинялся перед гостем за свое ночное облачение, поверх которого он успел накинуть сюртук.

Но сейчас Доминик уже не слушал, что говорит. Вольпо. Его взгляд был устремлен вверх, на Шарлотту, он следил за тем, как она спускается по ступеням. Еще ни разу он не видел ее такой: с распущенными волосами, которые роскошным водопадом ниспадали ей на плечи. «Как она прелестна и несказанно грациозна в своем белом пеньюаре!» — подумал он.

Вольпо тоже посмотрел на хозяйку и поклонился.

— Если позволите, миледи, я удалюсь, — произнес он.

Она не ответила. Казалось, она была неспособна видеть или слышать кого-нибудь, кроме Доминика. Вольпо с усмешкой выскользнул из вестибюля. Он оставил зажженную лампу, а затем затворил за собой обитые сукном двери, ведущие в буфетную. Оказавшись вне поля зрения хозяйки и гостя, он с ликующим видом потер руки и остановился в раздумье. Итак, все прекрасно, его план срабатывал. Теперь ему нужно лишь слушать и ждать.

Наконец Шарлотта достигла последней ступеньки лестницы. Она остановилась рядом с человеком, лицо которого так часто стояло перед ее мысленным взором. Сейчас для нее было не важно, где она находилась и что делала. Она проговорила:

— Мистер Ануин… Доминик… вы всегда желанный гость в моем доме, но почему вы выбрали для визита столь необычный час? Я не понимаю…

Он извлек из кармана листок бумаги.

— Вот, я получил это письмо. Сегодня после обеда курьер доставил мне его в Парламент, — ответил он.

Она пристально смотрела на него, отмечая, до чего усталым он выглядит, если не сказать — почти изможденным, словно та тяжелая работа, которой он занимается в палате общин, выжала из него все силы, и физические и душевные. Однако его глаза по-прежнему были молоды и блестели, как всегда. Она почувствовала знакомое ощущение при его появлении — словно он заполнил собою все пространство дома, а не просто небольшое место в нем.

— Какое отношение имеет это послание ко мне? — осведомилась она.

Он пристально посмотрел на нее и ответил:

— Так оно же пришло от вас…

— От меня? — удивленно переспросила она. — Этого не может быть. Я не писала вам, Доминик.

— Но… не понимаю, ничего не понимаю… Прочтите его, Шарлотта, — произнес он с недоумением. — Должен признаться, оно весьма удивило меня, однако я прибыл именно тогда, когда вы и просили. Я не мог поступить иначе.

От теплого взгляда его глаз, от ласкового низкого голоса Шарлотта почувствовала, словно ее охватил водоворот таинственного возбуждения, сбивая с ног.

Она ощутила озноб, ибо в вестибюле огромного дома стоял нестерпимый холод. Она повернулась к Доминику, не выпуская записки из рук.

— Следуйте за мной, — промолвила она тихо. — Мы не можем стоять здесь, на сквозняке. Пойдемте в библиотеку. Возможно, там еще не погас камин.

Он последовал за ней, по дороге снимая плащ.

— У вас есть спички? — спросила она.

— К сожалению, нет.

Она оглядела библиотеку. Занавеси были задернуты, вся библиотека погружена в темноту, если не считать слабого красноватого мерцания, исходящего от каминной решетки. Дрова уже догорали.

— Давайте тогда принесем из вестибюля лампу, чтобы зажечь новые поленья, — сказала она.

Он вышел и вернулся с лампой. Она попросила поставить ее на каминную плиту. Шарлотта поворошила кочергой горящие угли, которые ярко вспыхнули.

— Я положу еще дров, — сказала она.

— Позвольте мне, — проговорил Доминик и наклонился за поленьями, лежащими в медной чаше рядом с камином. В этот момент их головы почти соприкоснулись: его темноволосая, тронутая сединой, и рыжеволосая головка женщины. По-прежнему стоя на коленях, они одновременно повернулись, глаза их встретились. Теперь каждый ощущал теплое дыхание другого, ведь они находились так близко друг к другу в этом розоватом мерцании медленно занимающегося огня. Словно заглянули в сердце и душу друг другу и теперь, зачарованные, не могли отвести взгляда.

В огромном замке воцарилась тишина. Теплая, тягучая тишина. Для Шарлотты это был миг полнейшего покоя, для Доминика же — миг откровения, урагана чувств, могучего и невероятного, как сон. Обычно сдержанный и замкнутый, он полагал, что способен только на легкое, мимолетное и быстропреходящее восприятие женской красоты и обаяния. Он считал, что после смерти Доротеи его сердце умерло… по крайней мере умерли чувства такого рода.

Но сейчас, этой безумной ночью, находясь наедине с Шарлоттой и в такой близости к ней, еще не понимая, кто и что привело его сюда, он постепенно терял свое железное самообладание. Прерывистым шепотом он произнес ее имя:

— Шарлотта!

По-прежнему не сводя с него взгляда, положив на обнаженное горло руку, она отозвалась:

— Доминик!

Она произнесла его имя каким-то странным, изменившимся голосом.

Он бросился к ней и поднял ее с полу. В одно мгновение она перестала быть леди Чейс и супругой другого человека, а стала его собственной Шарлоттой, его целиком, тающей от его прикосновения. И, не говоря ни слова, он страстно поцеловал ее в губы. Она едва не лишилась чувств. Какая-то сладостная волна завладела ею, все поплыло у нее перед глазами. Этот миг для Шарлотты был напоен пьянящей страстью. Теперь она поняла, что любит Доминика страстной, удивительной любовью, порожденной новой, безумной надеждой и давним мучительным отчаянием.

Для нее это был первый истинный поцелуй пробудившейся чистой любви. Она снова стала той Шарлоттой, какой была много лет назад: скромной, восторженной девушкой, которая могла отдать так много, но сразу же лишилась всего, выйдя замуж за ужасного человека, лорда Чейса. Доминик ласково прижимал ее к себе; ее губы были чуть приоткрыты, принимая его поцелуй. И он понял, что к нему пришла последняя, но самая значительная любовь в его жизни.

Этот сладостный и все же горестный поцелуй длился всего мгновение. Затем Шарлотта отстранилась от него, тяжело вздохнув, прижимая ладони к горящим щекам.

— Боже милосердный, что же мы делаем?! — прошептала она.

Он погладил ее по голове.

— Простите меня, Шарлотта, простите, дорогая. Я не имел права делать это!

— Но я люблю вас, Доминик.

— Я люблю вас, Шарлотта!

От этих таких простых и сердечных слов она вспыхнула радостью. Затем тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Этого не может быть. Никогда!

— Это я должен был сказать, с моею несчастливой судьбой. Но я люблю, люблю вас всем своим существом, всем сердцем и душой. И я действительно не понимал этого до сегодняшнего вечера.

— Я полюбила вас с первого дня, с того момента, когда взглянула в ваше лицо, — сказала она и, отняв ладони, посмотрела на него. Он заметил слезы в ее глазах.

— Я почти понял это, когда получил ваше письмо, ибо бросил все — самые важные дела — и тут же устремился сюда, к вам!

Теперь камин пылал вовсю. Но там, где горела всего одна маленькая лампа, огромная библиотека была погружена в полумрак. Шарлотта задрожала. Ее руки были холодны как лед.

— Это письмо, — сказала она. — Да. А откуда у вас это письмо, которое, как предполагается, написано мною?

— Предполагается? — переспросил он изумленно и вопросительно посмотрел на нее. — Где же оно? Пожалуйста, прочтите его, Шарлотта… я не знаю вашего почерка, поэтому ни о чем не могу судить. Прочтите же его и скажите, что оно означает.

Она с удивлением посмотрела на пол и увидела на алом ковре белый листок бумаги. Наверное, его выронил Доминик, когда обнимал ее. Она подняла листок и, поднеся его к лампе, внимательно прочитала. Когда она дочитала его до конца, черты ее лица застыли в удивлении и страхе.

Вот что якобы написала она:

Доминик!

Я считаю вас своим самым дорогим и единственным другом среди мужчин. Мне нужна ваша помощь. Нужна срочно, и единственное, о чем я прошу, это сохранить все в тайне. Очень важно, чтобы никто не узнал об этом. Сейчас я нахожусь в Клуни одна. Вивиан все еще находится в Лондоне и не вернется до завтра. Прошу вас, приезжайте ко мне ночью. Сядьте на последний поезд до Харлинга. Он прибывает сюда в девять, однако, прошу вас, остановитесь в гостинице… где угодно… только не приходите в Клуни до половины одиннадцатого. Затем приезжайте сюда — и постучите в парадные двери. Вас впустит один из моих слуг. Весьма сожалею, что вынуждена просить вас делать все это тайно. Только не подведите меня! Я объясню все при встрече. О Доминик, только не подведите меня! Приезжайте, умоляю вас.

Шарлотта

Она дважды перечитала это необычное послание, во второй раз — вслух. Доминик, лицо которого было наполовину в тени, нахмурил брови, проследив за ее взглядом, и произнес:

— Мне не все ясно. Обратите внимание, каким слогом написано это письмо. Да, но как я мог пренебречь посланием, которое пришло от вас? Признаюсь, я был обескуражен. Я даже вообразить себе не мог, в каком положении вы оказались, если решили таким образом написать мне. Вначале, правда, я не был уверен, что должен откликнуться на вашу просьбу. Но потом из-за моего глубокого расположения к вам понял, что должен ехать. Я был уверен, что, как вы и написали, вы все объясните мне при встрече.

Шарлотта покачала головой с очень озадаченным и смущенным видом.

— Но я не могу вам ничего объяснить, ибо я не писала этого письма, Доминик.

— Не писали?!

— Клянусь.

Она показала на подпись.

— Это подпись не моя, — продолжала она. — Я пишу «Ш» с завитушкой покрупнее, а две буквы «т» в моей подписи пересекаются, а не пишутся раздельно, как здесь. Я не посылала этого письма и никогда не собиралась обращаться к вам подобным образом.

— Должно быть, я сошел с ума, поступив так… как я поступил только что, — прошептал он.

Но она не слышала. Она вновь изучала письмо.

— Я очень напугана, — наконец проговорила она. — Я не узнаю этого почерка, но начинаю понимать, что письмо наверняка написано человеком, который очень хотел, чтобы вы приехали сюда ночью.

— Но кто это? — воскликнул он.

— Да, кто? — Она снова внимательно посмотрела якобы на ее подпись. Кто действительно мог совершить такую чудовищную вещь — призвать к благородству Доминика Ануина и выманить его в Клуни глубокой ночью? — Мне страшно, — повторила она.

Нежность охватила Доминика, и он приблизился к ней.

— Дорогая, любимая, не бойтесь. Никто не причинит вам вреда. Но я должен немедленно уехать отсюда.

Она с тревогой посмотрела ему в глаза.

— Нет… подождите… надо раскрыть эту тайну. Положение очень серьезное. Возможно, это чья-то ловушка, — прибавила она.

— Но кому нужно разыгрывать подобные шутки?

Она молчала, лихорадочно обдумывая множество самых невероятных предположений. Пока она ничего не могла понять. Человек, написавший Доминику от ее имени, может быть только тем, кому хорошо известно об их тайной взаимной симпатии и о его чувствах к ней. Не какой-то добрый друг устроил это ночное свидание. Это наверняка враг — кто-то, кому угодно причинить вред Доминику и обвинить ее. Лицо Шарлотты смертельно побледнело, голова закружилась. Только один человек мог желать этого. И его имя огненными буквами запрыгало перед ее широко открытыми глазами. Вивиан.

Почерк был не Вивиана, но он вполне мог уговорить кого-нибудь взяться за перо, продиктовать ему это письмо и утром отослать в палату общин.

Она покачнулась от охватившей ее слабости.

— Тот, кто нас так разыграл, наверняка Вивиан, — хрипло проговорила она.

Доминик посмотрел на ее красивое побледневшее лицо.

— Успокойтесь, дорогая, этого не может быть.

— Нет, может. Вы не знаете Вивиана Чейса. Он дьявольски коварен, порождение самого сатаны. Это наверняка с его стороны какой-то гнусный заговор.

— Не может быть, — не веря ее словам, проговорил Доминик.

— А я говорю вам, что может. Теперь я очень многое начинаю понимать. Моя личная служанка Гертруда… он вынудил ее покинуть Клуни на сегодняшнюю ночь, но Вольпо-то находится здесь! — Ее зубы стучали от страха. — Вольпо — это слуга-португалец, который впустил вас в замок. Он коварнее всех на свете! И именно он послан сюда на место Гертруды… чтобы шпионить за мной. Несомненно, это все придумал он и поджидал вас здесь. Уверяю вас, Доминик, все это говорит о коварном и мерзком заговоре.

— Но для чего? — недоуменно спросил Доминик.

— Чтобы избавиться от меня и уничтожить вас, — ответила она.

Доминик посмотрел в ее широко раскрытые глаза, затем коротко рассмеялся.

— Дорогая, вы нервничаете и поэтому пришли в такое смятение. Это невозможно, милая Шарлотта. Зачем Вивиану надо так подло вести себя с вами, со своей женой и матерью своих детей? Или со мной, кого он едва-то знает и кто не причинил ему никакого вреда?

— Вы не знаете Вивиана… знали бы вы, как я живу с ним… до чего он ревнив!

— Не надо говорить мне этого. Я не могу слышать подобные вещи, — произнес Доминик. — Ваше лицо… я думал о вас все эти долгие месяцы и годы. Я всегда помнил о вас. Помнил о тех нескольких случаях, когда мы встречались и беседовали… тогда меня охватывало странное, но всепоглощающее чувство, что мы очень близки и что, наверное, в другой жизни мы встречались и любили друг друга. Много раз я всей душой мечтал о том, чтобы вы были свободны, свободны для меня… для нашей любви… для нашего брака…

Она глубоко вздохнула, глядя в его глаза, и выражение ее напряженного лица заметно смягчилось.

— Слава Богу, что я хотя бы услышала эти слова. Воспоминания о них станут моим утешением до конца жизни.

— О дорогая, разве это возможно, чтобы вы меня полюбили… вы, такая молодая! — проговорил он. — Я же почти вдвое старше вас, я старый, усталый человек. Да это нелепо…

— Для меня вы никогда не были ни старым, ни усталым. Вы всегда были моим идеалом! — тихо сказала она.

Он схватил ее руки и начал осыпать их долгими страстными поцелуями.

— Шарлотта, Шарлотта, о любовь моя… я молю Бога, чтобы он помог мне положить конец всем вашим мучениям, чтобы я мог любить и заботиться о вас вечно!

Шарлотта высвободилась из его рук и испуганно оглянулась в сторону вестибюля. Она услышала серебристый перезвон часов. Наступила полночь.

— Вам надо уходить… немедленно, Доминик. Я сошла с ума, позволив вам остаться здесь, когда я в одном лишь пеньюаре! Господи! Немедленно уходите, пожалуйста!

Он надел плащ.

— Да, я, конечно, уйду, но так дальше продолжаться не может. Я не хочу больше получать фальшивые письма, которые могут причинить вред вам. Эта загадка должна быть раскрыта. Мы должны узнать, кто затеял эту интригу. Я по-прежнему слабо верю в то, что ваш супруг, лорд Чейс, способен поступить столь низким и бесчестным образом, — неуверенно прибавил он.

— Вивиан не знает, что такое честь, — произнесла Шарлотта.

В этот самый момент Вольпо бесшумно прокрался в вестибюль и, ответив на условный свист, подражая крику ночной птицы, открыл входные двери, чтобы впустить в дом своего хозяина.