3

Хладнокровный и бесстрастный Кох, разобравшийся в этих опасностях, вовсе не думал о себе как о герое; ему даже не пришло в голову опубликовать результаты своих опытов. В наше время почти невозможно представить, чтобы кто-то, сделавший важное и великое открытие, держал о нем рот на замке.

Но Кох просто ушел с головой в это исследование, и совершенно не важно, осознал ли скромный немецкий сельский доктор красоту или важность проводимых им в одиночку экспериментов. Он ушел с головой в исследование. Дети на далеких фермах неистово орали, но он не приходил к ним; крестьяне со стреляющей болью в зубах долгие часы мрачно дожидались его в приемной, и в конце концов ему пришлось передать часть своей практики другому доктору. Фрау Кох видела его очень редко, молча страдала и надеялась, что Роберт разочаруется в своем зловонном зверинце. Но в данный момент пациенты и жена были для него словно жителями обратной стороны Луны, новая загадка стала сверлить его мозг, отравляя существование и не давая спать по ночам: «Каким же образом эти крохотные, слабые бациллы сибирской язвы, так быстро высыхающие и погибающие на моих стеклышках, передаются от больного животного к здоровому?».

Среди ветеринаров и фермеров Европы существовала масса диких суеверий относительно таинственной силы этого страшного мора, висевшего невидимым мечом над некоторыми пастбищами и стадами. Эта болезнь казалась им слишком ужасной, чтобы зависеть от такого ничтожного, жалкого создания, как бацилла величиной в одну двадцатипятитысячную часть дюйма.

«Вполне возможно, что ваши микробы убивают наши стада, герр доктор, – говорили Коху скотоводы, – но как же получается, что на одном пастбище коровы и овцы чувствуют себя прекрасно, а стоит их только перевести на другое поле с отменным кормом, как они тут же мрут как мухи?»

Кох знал об этом неприятном таинственном факте. Он знал также, что в Оверни, во Франции, были такие ужасные зеленые горы, куда ни одно стадо нельзя было пустить без того, чтобы овцы одна за другой, а затем и целыми дюжинами не стали падать от этой черной болезни. А в окрестностях Боса были прекрасные плодородные луга, на которых овцы быстро жирели и вслед за тем так же быстро погибали от сибирской язвы. Пастухи по ночам дрожали от страха у костров и говорили друг другу: «Наши поля прокляты!»

Это озадачивало Коха – как могут эти крошечные бациллы выносить холодную зиму и жить целыми годами в полях и на горах? Как это может быть, если он видел, как микробы постепенно мутнеют, распадаются и исчезают из виду при размазывании маленьких, кишащих бациллами кусочков селезенки на стеклышке? А когда он смывал потом эту высохшую кровь и впрыскивал ее мышам, они продолжали по-прежнему весело бегать и резвиться в своих клетках; эти страшные бациллы, которые два дня назад были свирепыми убийцами, сами теперь были мертвы.

«Как же они умудряются выживать в полях, если на моих стеклышках погибают за два дня?»

И вот однажды он увидел под микроскопом весьма любопытное зрелище, которое дало ему ключ к разрешению этой загадки. Сидя на простой табуретке в своей примитивной лаборатории в глухой деревушке Восточной Пруссии, Кох справился наконец с тайной проклятых полей и гор во Франции.

Как-то раз он продержал свою висячую каплю с бациллами двадцать четыре часа при температуре мышиного тела. «Ну, теперь там полным-полно прекрасных длинных нитей и бацилл», – подумал он, заглядывая в трубу микроскопа.

«Что это?» – воскликнул он.

Наружные очертания нитей потускнели, и каждая из них по всей своей длине была усеяна крохотными, ярко блестящими овалами, которые делали ее похожей на сверкающую нитку бисера.

«Черт побери! Похоже, какие-то другие микробы попали в мою висячую каплю», – пробормотал он с досадой, но когда внимательнее присмотрелся к ним, то понял, что это не так, потому что крохотные блестящие бусинки находились внутри нитей, и именно бациллы, составлявшие нити, превратились в бусинки. Он высушил эту каплю и заботливо спрятал ее в шкаф; затем, приблизительно через месяц, он случайно еще раз посмотрел на нее в микроскоп. Странные нитки бисера все еще были на месте и сверкали ярче прежнего. Тогда ему вдруг пришла в голову мысль проделать маленький опыт. Он взял каплю чистой водянистой влаги из бычьего глаза и поместил ее на этот сухой мазок бацилл, превратившихся месяц тому назад в бусинки. К своему величайшему изумлению, он увидел, что эти бусинки снова превратились в бацилл, а затем и в обыкновенные длинные нити. Это было крайне удивительным!

«Сверкающие бусинки снова превратились в обыкновенных бацилл сибирской язвы, – размышлял Кох. – Вероятно, это споры микроба, стойкая форма, способная переносить сильный жар, и холод, и высыхание… Возможно, таким способом бациллы и сохраняются в полях, превращаясь в споры».

Тогда Кох провел целый ряд остроумных, хорошо продуманных опытов, чтобы убедиться, насколько его поспешная догадка правильна. Тщательно прокипяченными ножами и пинцетами он искусно извлекал селезенку из брюшной полости погибшего от сибирской язвы мышонка и, предохранив ее от возможного заражения микробами из воздуха, держал эту селезенку целые сутки при температуре мышиного тела; после этого, естественно, каждая ниточка микробов превращалась в блестящие споры.

Затем он провел опыты, доказавшие, что эти споры в продолжение нескольких месяцев остаются живыми, готовыми тотчас же превратиться в смертоносных бацилл, стоит только поместить их в каплю водянистой влаги из бычьего глаза или ввести острой щепочкой под кожу здорового мышонка.

«Такие споры никогда не образуются в теле живого животного, они появляются в нем только после его смерти, если держать его в теплом месте», – решил Кох и блестяще доказал это, помещая иссеченную селезенку на несколько дней в ящик со льдом, после чего вещество селезенки оказывалось для мышонка столь же безвредным, как бифштекс.

В 1876 году, когда ему было уже тридцать четыре года, Кох решил наконец выбраться из своего медвежьего угла и объявить миру о том, что именно микробы – истинная причина болезней. Он надел свой лучший сюртук и очки в золотой оправе, упаковал микроскоп и несколько висячих капель со смертоносными бациллами сибирской язвы, а также прихватил с собой закрытую платком клетку с сотней здоровых белых мышей, которые в поезде вели себя довольно шумно и беспокойно. Он отправился в Бреславль, чтобы продемонстрировать там микробов сибирской язвы; для начала он решил показать их профессору ботаники Кону, который иногда писал ему ободряющие письма.

Профессор Кон, восхищенный чудесными опытами, о которых Кох уже писал ему раньше, весело посмеивался при мысли о том, как этот «выскочка» огорошит высокое собрание университетских светил. Он разослал всем выдающимся специалистам по медицине приглашение пожаловать вечером на доклад доктора Р. Коха.