16. ВОЗВРАЩЕНИЕ ВО ВРАТА

Врата дали мне мои миллионы, но от них же все мои беды. Прилететь сюда – все равно что встретиться с самим собой. Я встретил себя, молодого, растерянного, пришедшего в ужас, отчаявшегося человека, у которого было только две возможности: отправиться в полет, где можно погибнуть, или остаться там, где никто не хочет жить. Вот последнее не изменилось. Тут по-прежнему никто не хочет жить, хотя люди живут и все время прилетают и улетают туристы. Когда мы причаливали, я сообщил своей программе Альберту Эйнштейну, что сделал философское открытие, именно, что все уравновешивается. На Вратах стало безопасней, зато на Земле гораздо опасней.

– Может, существует закон сохранения несчастья, который определяет среднее количество несчастий на каждого человека, и мы можем лишь отклоняться в том или ином направлении.

– Когда вы начинаете так рассуждать, Робин, – вздохнул он, – я думаю, так ли хороши мои диагностические программы. Вы уверены, что у вас нет болей от последней операции? – Он сидел, вернее, казался сидящим на краю стула и при этом руководил посадкой нашего корабля, но я знал, что вопрос его риторический. Разумеется, он все время следит за моим состоянием.

Как только корабль сел, я достал информационный веер Альберта, сунул его в карман и направился на свой новый корабль.

– Не хочешь оглядеться? – спросила Эсси с тем же выражением, с каким смотрел на меня Альберт. – Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Мне просто хочется взглянуть на новый корабль, – ответил я. – Можем встретиться позже. – Я знал, что ей не терпится побыстрее посмотреть, как работают здесь ее любимые предприятия быстрой пищи. Конечно, я тогда не знал, с кем она встретится.

И вот ни о чем особом не думая, я вошел в люк своей новой, построенной людьми личной космической яхты, и будь я проклят, если не волновался при этом. Сбывались мои детские фантазии. Становились реальностью. И все это мое, и здесь все есть.

Вернее, почти все. Большая каюта с прекрасной анизокинетической кроватью и настоящий туалет за соседней дверью. Забитый продуктами холодильник и что-то очень похожее на настоящую кухню. Два рабочих кабинета, один для Эсси и один для меня, а в их стенах дополнительные койки, если мы захотим общества. Первый построенный людьми двигатель для полета быстрее света, вообще это первый гражданский корабль, способный совершать такой полет, ну, конечно, некоторые части хичи, снятые с исследовательских кораблей, но в основном все сделано людьми. И двигатель очень мощный. Есть место и для Альберта – гнездо для информационного веера с его выгравированным именем. Я поставил его на место, но не активировал, потому что наслаждался одиночеством. Множество вееров с музыкой, спектаклями, книгами, справочниками, со специальными программами, способными сделать все, что мне захочется – и Эсси тоже. Экран, скопированный с одного из больших экранов транспорта «С.Я.», в десять раз больше маленьких нечетких экранов исследовательских кораблей. На корабле есть все, о чем я только мог подумать, и нет у него только одного – имени.

Я сидел на краю анизокинетической кровати – странное ощущение: давление направлено вверх, а не с боков, как в обычной кровати, – и думал об этой проблеме. Хорошее место для таких размышлений, потому что я хотел назвать корабль именем женщины, которая будет делить со мной эту постель. Но ведь я уже назвал ее именем транспорт.

Конечно, это препятствие можно преодолеть. Я могу назвать корабль «Соня». Или «Эсси». Или «Миссис Робинетт Броадхед», хотя это очень глупо.

Дело срочное. Мы готовы к вылету. Нас ничего не удерживает на Вратах, но я не могу лететь в безымянном корабле. Я отправился в рубку управления и сел в кресло пилота. Оно сконструировано для человеческого зада, и это огромное усовершенствование по сравнению со старым стилем.

Ребенком на пищевой шахте я часто сидел в кухне перед микроволновой печью и воображал себя пилотом корабля хичи в каком-нибудь далеком углу вселенной. Сейчас я делал почти то же самое. Я протянул руку, коснулся колес курсового набора, сделал вид, что нажимаю сосок двигателя, я фантазировал. Все в том же отчаянном беззаботном стиле, как ребенок, представлял себя несущимся в космических просторах. Кружил вокруг квазаров. Летел на огромной скорости к соседним галактикам. Проникал в силиконовое облако вокруг центра. Встречал хичи! Входил в черную дыру...

И тут фантазия рухнула, потому что слишком близко подошла к действительности, и я понял, как назову корабль. Моя находка прекрасно соответствует Эсси, но не повторяет название «С.Я.»

«Истинная любовь».

Превосходное имя!

Но почему я так сентиментально, меланхолично настроен? Словно страдаю от неразделенной любви.

Об этом я не хотел думать. Теперь, когда название выбрано, надо кое-что сделать. Отметиться в регистре, проверить правильность заполнения страховочных документов, – мир должен быть извещен о моем решении. Лучше всего это сделать, поручив Альберту. Поэтому я потрогал веер, чтобы убедиться, что он надежно вставлен, и включил его.

Я не привык еще к новому Альберту, и он удивил меня, появившись не в своей голографической рамке и даже не возле веера, но в дверях главной каюты. Он стоял, опираясь локтем в ладонь другой руки, в свободной руке трубка, и мирно оглядывался, словно только что вошел.

– Прекрасный корабль, Робин, – сказал он. – Поздравляю.

– Я не знал, что ты можешь так бродить повсюду.

– В сущности я и не брожу, мой дорогой Робин, – дружелюбно заметил он. – В мою программу входит максимальное приближение к реальности. А появляться словно джин из бутылки – совсем не реалистично.

– Ты аккуратная программа, Альберт, – признал я, и он улыбаясь, ответил:

– И к тому же я все время настороже, если можно так сказать, Робин. Например, я полагаю, что ваша добрая жена в данный момент направляется сюда. – Он сделал шаг в сторону – что совсем необязательно, – и вошла Эсси, тяжело дыша. Выглядела она так, словно пыталась скрыть свое замешательство.

– В чем дело? – спросил я, сразу встревожившись.

Она не сразу ответила.

– Ты, значит, ничего не слышал? – спросила она наконец.

– О чем?

Она выглядела одновременно удивленно и облегченно.

– Альберт? Ты еще не установил связь с информационной сетью?

– Я как раз собираюсь это сделать, миссис Броадхед, – вежливо ответил он.

– Нет! Не делай этого! Вначале нужно внести некоторые поправки относительно Врат... – Альберт задумчиво поджал губы, но промолчал. Я был не столь молчалив.

– Выкладывай, Эсси! В чем дело?

Она села на место коммуникатора, обмахиваясь.

– Этот негодяй Вэн, – сказала она. – Он здесь! По всему астероиду о нем говорят. Удивительно, что ты не слышал. Фу! Я так бежала! Боялась, что ты расстроишься.

Я снисходительно улыбнулся.

– Операция была несколько недель назад, Эсси, – напомнил я ей. – Я не настолько изнежен – и вообще не понимаю, почему я должен расстраиваться из-за Вэна. Ты должна быть больше во мне уверена.

Она пристально взглянула на меня, потом кивнула.

– Это правда, – согласилась она. – Я вела себя глупо. Ну, что ж, пора за работу, – продолжала она, вставая и направляясь к двери. – Но помни, Альберт: никакой связи с сетью, пока я не вернусь!

– Подожди! – воскликнул я. – Я хочу сообщить тебе новость. – Она остановилась, и я гордо сказал: – Я нашел название для корабля. «Истинная любовь». Как тебе нравится?

Она думала долго, и на лице ее совсем не было радостного выражения. Потом сказала:

– Да, очень хорошее название, Робин. Бог благослови этот корабль и всех, кто полетит на нем. А теперь мне нужно идти.

Прошло двадцать пять лет, но я по-прежнему не вполне понимаю Эсси. Я сказал об этом Альберту. Он удобно сидел перед туалетным столиком Эсси, разглядывая себя в зеркало. Пожал плечами.

– Может, ей не понравилось название? – спросил я. – Очень хорошее имя!

– Я тоже так считаю, Робин, – согласился он, отворачиваясь от зеркала, чтобы померцать мне. – Я полагал, что я не вполне понимаю, потому что я машина, а она человек. А что же в вашем случае?

Я смотрел на него слегка раздраженно, потом улыбнулся.

– Ты очень забавен с этой своей новой программой, Альберт, – сказал я ему. – Почему ты делаешь вид, что смотришь в зеркало? Я ведь знаю, что ты видишь не так.

– А что вы видите, глядя на «Истинную любовь», Робин?

– Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? – ответил я, и он вслух рассмеялся. Раньше Альберт тоже мог смеяться, даже шутить, но всегда было ясно, что смеется изображение, картинка. Можно было считать это изображением реальной личности, если угодно – посмотрим правде в глаза: я так обычно и считал, – как, например, изображение в П-фоне. Но не было... как бы это назвать... присутствия. Теперь оно было. Я не мог обонять его. Но его присутствие в комнате ощущалось не только зрением и слухом. Температура? Ощущение массы? Не знаю. Но все равно я чувствовал, что в комнате еще кто-то есть.

– На самом деле ответ, – уже серьезно сказал он, – таков: моя новая внешность есть эквивалент вашему новому кораблю, или новому воскресному костюму. Можете использовать и другие аналогии. Просто хотелось проверить, нравится ли мне эта новая внешность. Гораздо важнее, нравится ли она вам.

– Не скромничай, Альберт, – ответил я. – Очень нравится, но я бы хотел, чтобы ты связался с информационной сетью. Мне бы хотелось, например, знать, как продвигаются дела с поиском террористов.

– Конечно, я выполню ваш приказ, Робин, – сказал он, – но миссис Броадхед выразилась совершенно определенно.

– Ну, я не хочу, чтобы ты вышел из строя, выполняя противоречивые команды своих хозяев. Вот что я сделаю, – сказал я, вставая; у меня над головой загорелась лампа. – Выйду в коридор и сам подключусь к информационной сети. Надеюсь, я не забыл, как это делается.

– Конечно, вы можете это сделать. – Голос его почему-то звучал обеспокоенно. – Но в этом нет необходимости, Робин.

– Конечно, нет, – согласился я, остановившись на полпути к выходу. – Но я любопытен.

– А что касается вашего любопытства, – он улыбался, набивая трубку табаком, но мне показалось, что улыбка слегка принужденная, – что касается этого, то вы должны знать, что до посадки я находился в постоянном контакте с сетью. Новостей нет. Возможно, однако, что само отсутствие новостей интересно. И даже обнадеживающе.

Я все еще не привык к новому Альберту. Снова сел, рассматривая его.

– Вы загадочный сукин сын, доктор Эйнштейн, – сказал я.

– Только когда сообщаю информацию, которая неясна сама по себе. – Он улыбнулся. – Генерал Манзберген до сих пор не получил вашего послания. Сенатор говорит, что сделает все, что сможет. Мэтр Исинжер сообщает, что Квятковский и наш друг из Малайзии не откликнулись на его усилия связаться с ними, а от албанцев получено короткое сообщение:

– Не волнуйтесь.

– Значит, что-то происходит! – Я снова вскочил.

– Что-то может происходить, – поправил он, – и мы можем только дать ему произойти. Во всяком случае, Робин, – он заговорил ласково и льстиво, – я лично предпочел бы, чтобы вы сейчас не покидали свой корабль. И по одной важной причине: откуда вы знаете, что вас не поджидает человек с пистолетом в кармане и вашим именем в списке?

– Террорист? Здесь?

– Здесь или в Роттердаме. Почему одно место предпочтительней другого? Хочу напомнить вам, Робин, что у меня есть опыт в такого рода делах. Некогда нацисты оценили мою голову в двадцать тысяч марок; будьте уверены: я сделал все, чтобы их никто не заработал.

Я остановился в дверях.

– Кто?

– Нацисты, Робин. Группа террористов, захвативших контроль над Германией много лет назад, когда я был жив.

– Когда ты был что?

– Я хочу сказать: когда был жив тот реальный человек, чье имя вы мне дали. Но с моей точки зрения, это отличие недостойно упоминания. – Он с отсутствующим видом сунул в карман набитую трубку и сел так естественно и по-дружески, что я автоматически тоже сел.

– Да, я еще не привык к тебе новому, Альберт, – сказал я.

– Ну, для этого нет лучше времени, чем сейчас, Робин. – Он улыбался, прихорашиваясь. Какая-то в нем появилось вещественность. Старые голограммы показывали его в десятке характерных поз, в мешковатом свитере или в тенниске, в носках натянутых или спущенных, в туфлях или шлепанцах, с трубкой или с карандашом. Сегодня на нем тоже тенниска, но поверх нее один из тех мешковатых европейских свитеров, которые застегиваются на пуговицы и имеет карманы. Такой свитер можно было бы назвать пиджаком, если бы он не был связан из шерсти. К свитеру приколот значок с надписью «Два процента», а короткая щетина на подбородке свидетельствует, что сегодня он не брился. Ну, конечно, не брился! И никогда не бреется, это ведь голографическая проекция компьютерного конструкта, но такая убедительная и живая, что я чуть не предложил ему свою бритву!

Я рассмеялся и покачал головой.

– Что значит «два процента»?

– Ах, – застенчиво сказал он, – это лозунг моей юности. Если два процента человечества откажутся воевать, войн не будет.

– Ты и сейчас в это веришь?

– Я надеюсь на это, Робин, – поправил он меня. – Но должен признать, что новости не очень подкрепляют эту надежду. Хотите узнать остальные новости?

– Наверно, – сказал я, и он снова прошел к туалетному столику Эсси. Сел перед ним, лениво поигрывая ее бутылочками с духами и женскими украшениями; так нормально, так по-человечески, что это отвлекало меня от смысла его слов. И хорошо, потому что все новости плохие. Террористы действовали все активнее. Уничтожение петли Лофстрома было первым шагом в этом, и по всей этой части Южной Америки развернулась кровавая война. Террористы отравили главный резервуар Лондона токсином ботулизма, и теперь лондонцам предстояло помучиться от жажды. Такие новости мне не нужны, и я сказал об этом Альберту.

Он вздохнул и согласился.

– Когда я был жив, жизнь была мягче, – сказал он задумчиво. – Конечно, тоже не совершенная. А вы знаете, Робин, я мог бы стать президентом государства Израиль? Да. Но я понимал, что не должен принимать это предложение. Я всегда был за мир, а государству иногда приходится вести войну. Леб однажды сказал мне, что все политики ненормальные, и боюсь, он был прав. – Он выпрямился, лицо его прояснилось. – Но есть и хорошие новости, Робин! Премия Броадхеда за научные открытия...

– Что, что?

– Вспомните, Робин, – нетерпеливо сказал он, – система премий, которую вы организовали перед самой операцией. Она уже начала приносить плоды.

– Ты решил загадку хичи?

– Ах, Робин, я понимаю, вы надо мной смеетесь, – с мягкой укоризной сказал он. – Конечно, пока ничего такого значительного. Но есть физик на Лагуна Бич... Бекферт? Вы знаете его работы? Тот самый, что предложил систему для достижения плоского пространства?

– Нет, я даже не знаю, что такое плоское пространство.

– Ну, – сказал он, сдаваясь перед моим невежеством – в данный момент, я думаю, это не имеет значения, но сейчас он работает над математическим анализом недостающей массы. Похоже, Робин, этот феномен совсем недавний! Каким-то образом в последние несколько миллионов лет к вселенной была добавлена масса.

– Ах, вот как, – сказал я, изображая понимание. Но я его не обманул.

Он сказал терпеливо:

– Если вы помните, Робин, несколько лет назад Мертвец – женщина – из того корабля, что сейчас называется «С.Я.Броадхед», заставила нас поверить, что этот феномен связан каким-то образом с деятельностью хичи. Мы тогда не обратили на это должного внимания.

– Помню, – сказал я. Сказал почти правдиво. Я вспомнил, что у Альберта появилась дикая идея, будто по какой-то неясной причине хичи заставляют вселенную сократиться до первичного атома, чтобы произошел новый Биг Бэнг и возникла новая вселенная с иными физическими законами. Потом он изменил свое мнение. Он в свое время объяснял мне причину, но я забыл. – Мах? – спросил я. – Что-то имеющее отношение к этому парню Маху? И к человеку, по имени Дэвис?

– Совершенно верно, Робин! – он зааплодировал, радостно улыбаясь. – Гипотеза Маха указывает на причину этого, но парадокс Дэвиса делает невероятным действие этой причины. И вот Бекферт аналитически показал, что парадокс Дэвиса неприложим, если число расширений и сокращений вселенной конечно! – Он встал и принялся бродить по комнате, слишком довольный собой, чтоб сидеть спокойно. Я не понимал, чему он радуется.

– Альберт, – неуверенно сказал я, – ты хочешь сказать, что вселенная нас раздавит, превратит в... как ты это называешь... в флоэму?

– Совершенно верно, мой дорогой мальчик!

– И от этого ты так счастлив?

– Именно! О, – сказал он, остановившись на полпути и глядя на меня, – я понимаю вашу проблему. Но это не произойдет скоро. Не раньше чем через миллиард лет, это точно.

Я сидел, глядя на него. К этому новому Альберту надо привыкнуть. Он не замечал ничего необычного, продолжал счастливо рассказывать о новых идеях, возникших в связи с премиями, и о том, какие мысли приходили ему в голову.

Новые мысли?

– Минутку, – сказал я нахмурившись, потому что чего-то я здесь не понимал. – Когда?

– Что когда, Робин?

– Когда ты об этом думал? Ты был отключен все время до нашего разговора...

– Совершенно верно, Робин. Когда я был «отключен», как вы выражаетесь. – Он померцал. – Миссис Броадхед снабдила меня встроенной базой данных, хардвер. Я не перестаю существовать, когда меня отключают.

– Я не знал этого.

– Вы себе не представляете, какое это для меня удовольствие! Просто думать! Всю жизнь я только этого и хотел. Молодым человеком я плакал из-за невозможности посидеть и подумать – например, реконструировать доказательства хорошо известных математических и физических теорем. Теперь я часто могу это делать, и гораздо быстрее, чем когда я был жив! Я глубоко благодарен вашей супруге за это. – Он наклонил голову. – А вот и она, Робин. Миссис Броадхед? Я только что вспомнил, что еще не выразил вам благодарность за новое программирование.

Она удивленно посмотрела на него, потом покачала головой.

– Дорогой Робин, – сказала она, – я должна кое-что сказать тебе. Минутку. – Она повернулась к Альберту и произнесла три или четыре фразы по-русски. Он серьезно кивнул.

Иногда мне нужно много времени, чтобы понять, но теперь я наконец понял. Происходит что-то такое, о чем я должен знать.

– Послушай, Эсси, – сказал я встревоженно; тем более встревоженно, что я не знал, из-за чего собственно тревожусь, – что случилось? Вэн натворил что-то?

Она серьезно ответила:

– Вэн улетел с Врат, и вовремя улетел, потому что его ждали большие неприятности с Корпорацией «Врата» и со многими другими. Но я хочу поговорить не о Вэне. О женщине, которую я видела в своем магазине. Она очень похожа, дорогой Робин, на женщину, которую ты любил до меня, на Джель-Клару Мойнлин. Так похожа, что я решила – она ее дочь.

Я смотрел на нее.

– Что?.. Откуда ты знаешь, как выглядела Клара?

– О, Робин, – нетерпеливо сказала она. – Двадцать пять лет, а я специалист по обработке информации. Думаешь, я не захотела узнать? Я очень хорошо ее знаю. Все сохранившиеся записи.

– Да, но... у нее не было дочери. – Я смолк, думая, а уверен ли я в этом. Я любил Клару сильно, но не очень долго. Вполне возможно, что в ее жизни были эпизоды, о которых она мне не рассказывала.

– Вообще-то, – практично сказала Эсси, – прежде всего я подумала, что она может быть твоей дочерью. Только теоретически. Но возможно. Она могла забеременеть от тебя. Но теперь... – Она вопросительно повернулась к Альберту. – Альберт? Поиск завершен?

– Да, миссис Броадхед. – Он кивнул. Выглядел он очень серьезным. – В данных о Джель-Кларе Мойнлин нет никаких сведений о ее ребенке.

– И что же?

Он достал трубку и принялся вертеть ее.

– Сомнений в ее личности нет, миссис Броадхед. Она прилетела два дня назад вместе с Вэном и зарегистрировалась.

Эсси вздохнула.

– Тогда, – храбро сказала она, – сомнений вообще нет. Женщина в магазине была сама Клара, а не самозванка.

В этот момент больше всего на свете мне требовалось успокаивающее оздоровляющее присутствие моей старой психоаналитической программы Зигфрида фон Психоаналитика. Мне нужна была помощь.

Клара? Жива? Здесь? И если невозможное возможно, что же мне делать?

Легко сказать себе, что я ничего не должен Кларе, что все долги я уже заплатил. Платой были долгие годы печали, глубокой безнадежной любви, чувство утраты, от которого меня не излечили окончательно три десятилетия. Ее отняли у меня, я не мог перепрыгнуть через пропасть, и единственное, что помогло мне это перенести, – в конце концов я убедил себя в том, что это НЕ МОЯ ВИНА.

Но пропасть каким-то образом оказалась преодолена. И вот у меня верная жена и установившаяся жизнь, и в этой жизни нет места для женщины, которую я обещал любить всегда.

– Больше того, – сказала Эсси, наблюдая за моим лицом.

Я не очень хорошо участвовал в разговоре.

– Да?

– Больше того. Вэн прилетел с двумя женщинами, не с одной. Вторая женщина – Долли Уолтерс, неверная жена человека, с которым мы виделись в Роттердаме, помнишь? Молодая особа. Плачет, краска на глазах потекла. Очень красивая женщина, но не очень умная. Военная полиция США арестовала ее, когда Вэн улетел без разрешения, поэтому я решила с ней поговорить.

– С Долли Уолтерс?

– О, Робин, слушай меня, пожалуйста! Да, с Долли Уолтерс. Но она очень мало могла мне сказать, потому что у военной полиции на нее другие планы. Американцы хотели переправить ее в Высокий Пентагон. Бразильская военная полиция попыталась помешать им. Большой спор, но победили в конце концов американцы.

Я кивнул, показывая, что слушаю.

– Понятно. Американцы арестовали Долли Уолтерс.

Эсси пристально посмотрела на меня.

– Как ты себя чувствуешь, Робин?

– Все в порядке. Я только слегка обеспокоен. Надеюсь, эти трения между американцами и бразильцами не помешают им объединить данные.

– Ага, – сказала Эсси, кивая. – Тогда понятно. Я видела, что ты обеспокоен, но не могла понять, почему. – Тут она прикусила губу. – Извини, дорогой Робин. Я тоже расстроена.

Она села на край кровати, раздраженно поморщилась, когда за нее принялся анизокинетический матрац.

– Прежде всего практические вопросы, – сказала она, нахмурившись. – Что нам теперь делать? Есть несколько альтернатив. Во-первых, лететь исследовать объект, обнаруженный Уолтерсом, как и планировалось. Во-вторых, попытаться собрать больше информации относительно Джель-Клары Мойнлин. В-третьих, поесть что-нибудь и хорошенько выспаться, прежде чем что-то предпринимать, потому что... – укоризненно добавила она, – не забывай, Робин, что ты еще не оправился от серьезной внутриполостной операции. Лично я склоняюсь к третьей альтернативе, а ты?

Я все еще обдумывал этот трудный вопрос, когда Альберт откашлялся.

– Миссис Броадхед? Мне пришло в голову, что не очень дорого обойдется – возможно, в несколько сотен тысяч долларов, – если мы наймем одноместный корабль и отправим его на фоторазведку. – Я смотрел на него, стараясь понять, к чему он ведет. – Таким образом, – объяснил он, – корабль сможет найти объект, в котором вы заинтересованы, определить его местонахождение, наблюдать за ним, а потом доложить нам. Сейчас на одноместные корабли спрос небольшой, и на Вратах есть несколько пригодных к действию.

– Хорошая мысль! – воскликнула Эсси. – Решено, так? Организуй все необходимое, Альберт, и одновременно приготовь нам что-нибудь вкусное для первой еды на... на новом корабле «Истинная любовь».

Я не возражал, и так мы и поступили. А не возражал я потому, что был в шоке. Самое плохое в шоковом состоянии то, что вы не сознаете, что в нем находитесь. Мне казалось, что у меня ясная голова и я все замечаю. Я ел то, что ставили передо мной, и не замечал ничего странного, пока Эсси не уложила меня в большую упругую постель.

– Ты ничего не говоришь, – сказал я.

– Потому, дорогой Робин, что последние десять раз, как я к тебе обращалась, ты молчал, – ответила она, совсем не обвиняюще. – Увидимся утром.

Тут я достаточно быстро сориентировался.

– Ты собираешься спать в каюте для гостей?

– Да. Я не сердита, дорогой, я даже не расстроена. Просто тебе нужно немного отдохнуть.

– Наверно. То есть я хочу сказать, милая, что это хорошая мысль, – сказал я, начиная понимать, что на самом деле Эсси очень расстроена, и даже подумал, что мне нужно взволноваться из-за этого. Я взял ее за руку и поцеловал запястье, прежде чем отпустить, и заставил себя снова завести разговор. – Эсси? Мне следовало посоветоваться с тобой, прежде чем называть корабль?

Она поджала губы.

– "Истинная любовь" – хорошее название, – рассудительно сказала она.

Но, похоже, какие-то оговорки у нее были, и я не понимал, почему.

– Я спросил бы тебя, – объяснил я, – но мне это дело показалось щекотливым. То есть спрашивать человека, в честь которого называешь. Все равно что спросит, что тебе купить ко дню рождения, а не самому придумать.

Она улыбнулась.

– Но, дорогой Робин, ты всегда спрашиваешь меня об этом. Это неважно. Да, «Истинная любовь» – прекрасное название, особенно когда знаешь, что эта любовь ко мне.

Я думаю, Альберт снова подсунул мне снотворное, потому что сразу уснул. Но проспал я недолго. Три-четыре часа спустя я лежал в анизокинетической кровати, сна ни в одном глазу, совершенно спокойный и очень озадаченный.

На периметре Врат, где расположены причальные доки, действует из-за вращения небольшая центробежная сила. Низ становится верхом. Но в «Истинной любви» этого не происходило. Альберт развернул корабль, и теперь та же сила, что удерживает нас от всплытия над поверхностью астероида, нейтрализует и воздействие его вращения; меня слегка прижимает к мягкой постели. Я слышал негромкий гул корабельных систем жизнеобеспечения, они сменяли воздух, поддерживали давление в канализации и выполняли все остальные работы, чтобы корабль жил. Я знал, что стоит мне позвать Альберта, и он появится. Стоило попытаться его вызвать, просто чтобы посмотреть, войдет ли он в дверь или, чтобы позабавить меня, выползет из-под кровати. Вероятно, он мне в пищу подмешал не только снотворное, но и транквилизатор: проблемы больше меня не беспокоили, хотя я понимал, что не решил их.

Какие проблемы решать? Это первая проблема. Мои приоритеты за последние несколько недель так часто менялись, что я не знал, что поставить на самый верх. Трудная болезненная проблема террористов, и ее важно решить не только ради меня; но она несколько передвинулась после рассказа Уолтерса в Роттердаме. Там он представил мне новую проблему. Существует проблема моего здоровья, но она, кажется, решена хотя бы временно. А теперь новая и неразрешимая проблема – Клара. Я могу справиться с этими проблемами. Со всеми вместе и с каждой в отдельности. Вопрос – как? Что мне делать, когда я встану?

Я не знал ответа на этот вопрос и потому не вставал.

Постепенно я снова уснул, а когда проснулся, обнаружил, что я не один.

– Доброе утро, Эсси, – сказал я, беря ее за руку.

– Доброе утро, – ответила она, по-дружески знакомо прижимая мою руку к щеке. Но говорить она начала не о привычном. – Ты себя хорошо чувствуешь, Робин? Прекрасно. Я думала о нашей ситуации.

– Понятно, – сказал я. Я чувствовал, что напрягаюсь; мирная расслабленность куда-то исчезла. – О какой ситуации?

– О ситуации с Кларой Мойнлин, конечно, – сказала она. – Я вижу, что тебе трудно, дорогой Робин.

– О, – неопределенно ответил я, – это случается. – Такую ситуацию мне нелегко обсуждать с Эсси, но ее это не остановило.

– Дорогой Робин, – сказала она; голос ее в полутемной каюте звучал спокойно и мягко, – тебе нельзя держать это в себе. Если закроешь в себе, взорвется.

Я сжал ее руку.

– Ты брала уроки у Зигфрида фон Психоаналитика? Он мне обычно говорил это.

– Хорошая была программа, этот Зигфрид. Пожалуйста, поверь, я понимаю, что творится в твоем сердце.

– Я знаю, только...

– Только, – кивнула она, – тебе трудно говорить об этом со мной, которая в этом случае – Другая Женщина. Без которой не было бы проблемы.

– Неправда, черт побери! – Я не собирался кричать, но, должно быть, во мне действительно что-то заперто.

– Неверно, Робин. Правда. Если бы я не существовала, ты мог бы поискать Клару, несомненно, нашел бы ее и решил, что делать с этой тревожной ситуацией. Вы могли бы снова стать любовниками. А может, и нет: она ведь молодая женщина, Клара. Не захотела бы изношенную развалину со множеством замененных частей в любовники. Нет, это я беру назад. Прости.

Она немного подумала, потом поправилась:

– Нет, неправда. Я нисколько не жалею, что мы любим друг друга. Я высоко это ценю – но проблема остается. Только, Робин! Никто в этом не виноват. Ты ни в чем не виноват, я не виновата и, конечно, Клара Мойнлин не виновата. Так что вина, тревога, страх – все это в твоей голове. Нет, Робин, пойми меня правильно. То, что в голове, может причинять страшную боль, особенно такому совестливому человеку, как ты. Но это бумажный тигр. Подуй на него, и он улетит. Проблема не в возвращении Клары. Проблема в том, что ты считаешь себя виноватым.

Очевидно, не только я мало спал. Эсси явно неоднократно репетировала свою речь.

Я сел и принюхался.

– Ты принесла с собой кофе?

– Только если хочешь, Робин.

– Хочу. – Я подумал с минуту, пока она давала мне кофе. – Ты права, – сказал я, – я это знаю. Чего я не знаю, это, как говаривал Зигфрид, как внести это знание в свою жизнь.

Она кивнула.

– Признаю свою ошибку, – сказала она. – Мне следовало включить подпрограмму Зигфрида в программу Альберта, вместо, допустим подпрограммы изысканной кухни. Я уже думала об изменении программы Альберта, потому что это на моей совести.

– О, милая, это не твоя...

– ...вина, нет. Это центр нашего разговора, так? – Эсси наклонилась вперед, быстро поцеловала меня, потом озабоченно сказала: – Ох, подожди, Робин, я беру назад поцелуй. Вот что я хочу тебе сказать. Ты сам мне это часто говорил. В психоаналитическом анализе сам психоаналитик неважен. Важно то, что происходит в голове пациента, то есть в твоей. Поэтому психоаналитик может быть машиной, даже весьма примитивной; или придурком со зловонным дыханием; или человеком с докторским дипломом... или даже мной.

– Тобой!

Она сморщилась.

– Мне приходилось слышать от тебя и более лестный тон.

– Ты собираешься заниматься со мной психоанализом?

Оно оборонительно пожала плечами.

– Да, я, а почему бы и нет? Как друг. Добрый друг, разумный, готовый выслушать. Обещаю не осуждать. Обещаю это, дорогой Робин. Я позволю тебе разговаривать, драться, кричать, плакать, если хочешь, пока не станет ясно, чего ты хочешь и что чувствуешь.

Сердце мое растаяло. Я мог только сказать:

– Ах, Эсси... – Заплакать я мог бы без особого труда.

Вместо этого я отхлебнул еще кофе и покачал головой.

– Не думаю, чтобы это сработало. – Я испытывал сожаление, и, должно быть, оно отразилось в моем голосе, но я также чувствовал себя... как бы это сказать? Заинтересованным. Технически заинтересованным. Заинтересованным проблемой, которую необходимо решить.

– Почему не сработает? – воинственно спросила она. – Послушай, Робин, я все это хорошо обдумала. Я хорошо помню, что ты мне говорил, и сейчас повторю для тебя. Ты говорил, что лучшая часть сеанса – это когда ты идешь на него, репетируя, что скажешь Зигфриду, представляя себе, что он скажет и что ты ему ответишь.

– Я так говорил? – Поразительно, как много помнит Эсси из нашей болтовни четверть века назад.

– Точно так, – самоуверенно сказала она, – так почему же не я? Только потому что я лично вовлечена?

– Ну, конечно, это делает задачу трудней.

– Трудное нужно делать немедленно, – весело заявила она. – Невозможное иногда требует недели.

– Будь благословенна, – сказал я. – Но... – я немного подумал. – Понимаешь, вопрос не только в выслушивании. Хорошая психоаналитическая программа принимает во внимание не только вербальные выражения. Понимаешь, что я хочу сказать? "Я", который говорит, не всегда знает, что он хочет сказать. "Я" блокирует что-то, потому что выпустить все эти старые чувства значит снова ощутить боль, а "я" не хочет боли.

– Я буду держать тебя за руку, дорогой Робин, когда тебе будет больно.

– Конечно. Но разве ты поймешь все невербальное? Это внутреннее "я" выражается символами. Снами. Фрейдистскими оговорками. Неожиданными отвлечениями. Страхами. Потребностями. Подергиванием и подмигиванием. Аллергиями – все это, Эсси, и еще тысячи подобных вещей, вроде слабости-импотенции, затрудненности дыхания, чесотки, бессонницы. Не хочу сказать, что у меня все это есть...

– Безусловно, не все!

– ...но все это части словаря, который понятен Зигфриду. А тебе нет.

Эсси вздохнула и признала свое поражение.

– Тогда приведем в действие план Б, – сказала она. – Альберт! Включи свет. Заходи!

Медленно в комнате загорелся свет, и в дверь вошел Альберт Эйнштейн. Он не зевал и не почесывался, но казался только что вставшим с дивана пожилым гением, готовым ко всему, но еще не проснувшимся полностью.

– Ты нанял фоторазведочный корабль? – спросила Эсси.

– Он уже в пути, миссис Броадхед.

Мне не казалось, что я дал на это согласие, но, может, и дал.

– А послания отправлены?

– Все, миссис Броадхед. – Он кивнул. – Как вы приказали. Всем высшим военачальникам и членам правительства США, которые в долгу перед Робином. Их просят использовать все свое влияние, чтобы побудить Высокий Пентагон разрешить нам свидание с Долли Уолтерс.

– Да. Так я приказала, – согласилась Эсси и повернулась ко мне. – Так что, видишь, нам остается только одно. Отыскать Долли. Отыскать Вэна. Отыскать Клару. Вот тогда, – голос ее звучал твердо, но выглядела она теперь не так уверенно и очень уязвимо, – тогда мы увидим, что увидим, Робин, и удачи всем нам.

Она двигалась быстро, я не успевал за ней, и в направлении, на которое я не давал согласия. Глаза мои выпучились от удивления.

– Эсси! Что происходит? Кто сказал...

– Сказала, дорогой Робин, я. Это очевидно. Невозможно иметь дело с Кларой как с призраком в подсознании. Но вот с реальной Кларой, лицом к лицу, можно иметь дело. У нас только один путь, верно?

– Эсси! – Я был глубоко шокирован. – Ты послала все эти сообщения? Ты подделала мою подпись?

– Подожди, дорогой Робин, – сказала она, тоже глубоко шокированная. – Какая подделка? Я подписывала сообщения «Броадхед». По-моему, это моя фамилия. Мне кажется, я имею право подписываться своей фамилией. Я права?

Я раздраженно смотрел на нее. Доброжелательно раздраженно.

– Женщина, – сказал я, – ты для меня слишком умна. Мне кажется, что ты заранее знала каждое слово в этом разговоре.

Она самоуверенно пожала плечами.

– Я тебе много раз говорила, дорогой Робин, что я специалист по обработке информации. Знаю, как обращаться с информацией, особенно когда субъектом ее является человек, которого я знаю двадцать пять лет, горячо люблю и хочу, чтобы он был счастлив. Да, я подумала о том, что ты смог бы разрешить, и пришла к неизбежному заключению. Я бы этого не сделала, если бы не необходимость, Робин, – закончила она, вставая и потягиваясь. – И сделаю все, что смогу, включая и такой вариант: я удаляюсь, скажем, на шесть месяцев, чтобы вы с Кларой смогли найти решение.

И вот десять минут спустя, пока мы с Эсси мылись и одевались, Альберт получил разрешение на старт, вывел «Истинную любовь» из дока, и мы были на пути к Высокому Пентагону.

У моей дорогой жены Эсси есть множество добродетелей. Одна из них – альтруизм, от которого у меня иногда перехватывает дыхание. Другая – чувство юмора, и иногда она наделяет им свои программы. Для полета Альберт оделся как лихой пилот – кожаный шлем с разлетающимися ушами, белый шелковый шарф обмотан вокруг шеи, он сидел, вжавшись в пилотское кресло, и свирепо смотрел на приборы.

– Оставь эти глупости, Альберт, – сказал я, он повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся.

– Я только пытался развлечь вас, – сказал он, снимая шлем.

– Ты и развлек. – И действительно, мне стало смешно. И в целом я себя чувствовал хорошо. Единственный способ подавить депрессию от нерешенных проблем – это идти им навстречу. И мы так и поступали. Я ценил любящую заботу жены. Мне нравился полет в прекрасном новом корабле. Мне даже понравилось, как аккуратно голографический Альберт избавился от шлема и шарфа. Они не исчезли вульгарно. Он просто скомкал их и засунул себе между ногами. Вероятно, они исчезли, когда никто этого не видел.

– Управление кораблем занимает все твое внимание, Альберт? – спросил я.

– Нет, Робин. Но у меня, конечно, есть полная навигационная программа.

– Итак, твое появление здесь – просто еще один способ нас позабавить. Тогда забавляй меня по-другому. Поговори со мной. Расскажи о том, что тебя всегда интересует. Ты знаешь. О космологии, и о хичи, и о Значении Всего, и о Боге.

– Если хотите, Робин, – охотно согласился он, – но прежде всего взгляните на поступившее сообщение.

Эсси подняла голову от резюме о настроениях клиентов, а Альберт стер с большого экрана изображение звезд, и на нем появился текст:

Робинетт, мальчик мой, для парня, который заставил бразильцев согласиться, ничего не жалко. Высокий Пентагон предупрежден о твоем посещении; передана просьба принять тебя вежливо. Можешь появляться там в любое время.

Манзберген

– Клянусь Богом, – удивленно и обрадованно сказал я, – они согласились! Передали все данные!

Альберт кивнул.

– Похоже, что так, Робин. Я думаю, вы имеете право быть довольным своими усилиями.

Эсси подошла и поцеловала меня в шею.

– Подписываюсь под этим утверждением, – промурлыкала она. – Превосходный Робин! Человек с огромным влиянием.

– Вздор, – сказал я, улыбаясь. Не мог сдержать улыбку. Если бразильцы передали свои разведывательные данные американцам, американцы смогут сопоставить их со своими и покончить с проклятыми космическими террористами и их проклятым, сводящим с ума ТПП. Неудивительно, что генерал Манзберген доволен мной! Я сам был собой доволен. Это показывает, что когда проблемы кажутся совершенно неразрешимыми, стоит решить одну, и остальные уже не так страшны. – Что?

– Я спросил, заинтересованы ли вы в продолжении разговора, – печально сказал Альберт.

– Конечно. Я думаю, да. – Эсси вернулась в свой угол, но продолжала смотреть на Альберта, а не занялась своими отчетами.

– Тогда, если вы не возражаете, – застенчиво сказал Альберт, – я бы хотел поговорить не о космологии и недостающей массе, а о своей предшествующей жизни.

Эсси, нахмурясь, открыла рот, собираясь заговорить, но я поднял руку.

– Пусть говорит, любимая. Мне кажется, что я тоже не очень настроен сейчас на недостающую массу.

И вот продолжался недолгий счастливый перелет к Высокому Пентагону, а Альберт, откинувшись в пилотском кресле и сложив руки на круглом животике, вспоминал прежние времена в патентной конторе в Швейцарии, и то, как бельгийская королева аккомпанировала его скрипке игрой на пианино; а тем временем моя третьей степени подруга Долли Уолтерс с пристрастием допрашивалась офицерами Высокого Пентагона; а тем временем мой еще-не-друг Капитан скрывал следы своего посещения и горевал из-за утраченной любви; а тем временем моя когда-то-более-чем-подруга Клара Мойнлин была... была...

Не знаю, что делала Клара тем временем. Да и не хотел знать никаких подробностей.

Один из самых небольших артефактов, оставленных хичи, – анизокинетическая сумка. Это простой инструмент, который способен преобразовывать давление, распределяя его в разные стороны. Теория этого процесса оказалась одновременно сложной и элегантной. А использование людьми – гораздо менее элегантным. Наиболее популярный продукт, использующий анизокинетическую технику, – это постельный матрац, чьи «пружины», как утверждалось, повышают сексуальную активность. Сексуальную активность! Сколько времени и ума было затрачено на это!

Видеть себя глазами Робина интересно, но не очень приятно. Программа миссис Броадхед давала мне возможность говорить, действовать и даже мыслить, как подлинный Альберт Эйнштейн, если бы он дожил до того, чтобы выступать в моей роли. Робин, кажется, считает это гротеском. В определенном смысле он прав. Люди – гротескные существа!

Робин не вполне понимает парадокс Дэвиса, но он ведь не понимает и гораздо более известный парадокс Ольберса, который мучил астрономов девятнадцатого столетия. Ольберс утверждал: если вселенная бесконечна, должно существовать бесконечное количество звезд. Это значит, что мы должны видеть не индивидуальные звезды на черном небе, а сплошной купол ослепительно белого звездного света. И он доказал это математически. (Он не знал, что звезды сгруппированы в галактики, а это меняет всю математику). И вот столетие спустя Пол Дэвис заявил: если вселенная действительно циклична, если она все время расширяется и сжимается, то возможно существование части материи, которая не участвует в этом сжатии и таким образом переходит в следующую вселенную; но в таком случае в бесконечное время количество такой материи бесконечно возрастет, и мы снова увидим небо Ольберса. Но он не знал, что количество сокращений, оставляющих часть материи, не бесконечно. У нас как раз происходит самое первое из них.