Что вы хотите, мы — простые люди

Принявший меня породистый мужчина оказался точной копией покойного президента, погибшего от руки неизвестного убийцы. Одно лицо, провались я на этом месте! Высокопоставленные представители буржуазной власти похожи друг на друга как две капли воды — можно подумать, что при нынешней системе их просто штампуют. Очевидно, эра выдающихся лидеров, по крайней мере в этой завалящей стране, отошла в прошлое; дарованные небом вожди-златоусты, политики крупного калибра, способные олицетворять собой освободительные идеи или трагические, злодейские мифы, окончательно перевелись.

Собеседник мой лишен обаяния, он отнюдь не яркая личность. Говорят, что он не оратор, не мастак придумывать лозунги и боевые кличи и, помимо всего прочего, он — рогоносец. Это всего-навсего человекообразный и жизнестойкий агрегат, отражающий современное состояние итальянской буржуазии.

Президент в темном костюме, при галстуке.

Он ведет меня к своему столу — рабочему месту мыслителя. Проходя мимо персонального алтаря, опускается на колени и произносит несколько слов молитвы. Сейчас я вам объясню почему: первейшая отличительная черта и первооснова президентской породы, независимо от того, соблюдает ли президент церковные обряды или нет, это то, что он религиозен. Сие необходимо, так как злая воля в политике всегда должна проистекать от злой воли божественного провидения, которое испокон веков славится переменчивостью своих настроений и капризами.

Тут я должен вас по-честному, в духе Мандзони, предупредить: дальше началось такое, что еще немного — и старухе Мэри бы несдобровать.

Я вас знаю, на политику вам начхать — проголосовали и с плеч долой. А посему смотрите себе телевизор, встретимся во время следующего раунда. Важно одно: чтобы вы не меняли газету (вы сами знаете, что это ничего не даст).

Во время интервью, которое я вынужден добросовестно воспроизвести, президент с застывшей на губах, натянутой улыбкой беспрерывно гладил темноволосые головки своих детишек. Прежде всего он поинтересовался, сколько детей у меня, сказал, что он восхищается моей страной, несмотря на то, что у нас разрешен развод, и спросил, сколько у меня было жен. Всего одна? Он пришел в такой восторг, что, поддавшись внезапному порыву, поцеловал мне руку и попросил написать, сообщить моим умным читателям, что революция в Италии получилась как раз такая, какую хотела и планировала секретная служба моей великой родины.

— Желательно, чтобы наша политика, в полном ее объеме, вписалась в политику международную, — сказал он и торжественно добавил: — Клянусь, что Италия сохранит верность своему суверену. Наши настроения созвучны реакционному движению, охватившему Западную Европу. Именно в этом плане нам рисуется европейское единство.

— На какую именно модель реакции ориентируется ваша революция?

— Во всяком случае, не на голлизм, не на черных полковников, не на франкизм, не на салазаризм и даже не на фашизм. Мы берем лучшее от каждого из этих движений. Пишите, пишите... и подчеркните, что в Италии, во всяком случае в той ее части, которая находится под нашим контролем, ничего нового не произошло. Мы говорим одно: дайте нам спокойно работать. Мы, буржуазия, клерикалы и не клерикалы, ведем ту же политику, к какой мы приступили тридцать лет тому назад, точнее — в прошлом веке, когда мы добились объединения Италии, и даже раньше; мы хотим гарантировать стране спокойный сон в атмосфере строгой демократии. Сказать, что мы пошли по правому или по фашистскому пути, это провокация, которую мы гневно отвергаем; вот если вы скажете, что фашизм у буржуазии в крови, — это совсем другое дело. Но — не будем об этом... Кроме как у нескольких студентов, вы не увидите у нас ни фашистских эмблем, ни черных рубашек, ни резиновых дубинок. Разумеется, фашисты пользуются теми же правами, что и другие граждане, — они такие же итальянцы, как мы все! К тому же они, несомненно, патриоты — любят свою родину и готовы в любой момент встать за нее грудью. Они у нас нынче пионеры, вызвались — и с каким энтузиазмом, совсем как когда-то, вы меня понимаете? — насаждать цивилизацию на юге!

— Разве иного выхода, как изменить существовавший порядок, у вас не было? Отвечайте же!

— Когда это мы меняли существующий порядок? Кто вам сказал? Мы — гаранты существующих установлений. Но, простите, они не должны превращаться в смирительную рубашку, сковывать лучшие силы страны. Да, мы вносим изменения в конституцию. Старая конституция — она прекрасна, слов нет!—но оказалось, что для такой страны, как наша, она слишком вырвалась вперед. Каким образом привести в соответствие передовую конституцию с отсталой страной? Осадив назад конституцию. Помимо всего прочего, это ведь проще, не так ли?

— Каковы главные поправки, которые вы намереваетесь внести в государственное устройство?

— Сейчас скажу: урезать права парламента, чтобы покончить с таким злом, как «партикратия» и «волокитократия» — засилье партий и волокиты, расширить права представителей закона. Гражданские права должны быть пропорциональны весу гражданина в обществе — будет больше порядка, больше уважения к властям и государству, а главное, произойдет качественное наращивание демократии.

В последние годы мы слишком уж размахнулись, надо быть экономнее, зарезервировать самые высокие нормы демократии для тех граждан, которые в состоянии извлекать из нее конкретную пользу. Таковы основные задачи революции... В сущности, какая это революция? Друг мой, мы всего-навсего восстановили порядок, социальный мир и целостность системы. Но так уж, к сожалению, повелось: если не назовешь себя революционером, политического капитала не приобретешь. Почему бы и вам, в вашей стране, простите за нескромный вопрос, не провернуть такую же революцию, как наша?

— Для нас это не актуально. У нас хлопот с рабочими мало, совсем мало.

— Да, у вас работяги прирученные, настоящие волы. Ваши предприниматели горя не знают...

— Ну, а какие причины, вкратце, развязали революцию?

— В политическом плане пришлось привести в чувство подрывной красный экстремизм — нам это было больно, потому что, в сущности, породила его наша же собственная политика. Но зато второе наше детище, черное, мы уберегли. На волне энтузиазма, коль на то пошло, обработали более вредный участок — красную левую. Кстати, операция еще не завершена. В экономическом плане мы потеснили рабочих и профсоюзы; эта публика слишком много о себе возомнила.

— Каковы будут отличительные черты правительства, которое придет на смену теперешнему — временному и, поскольку оно не опирается на большинство, незаконному?

— Судьбе — она, как известно, циник и мошенник — было угодно ослабить большинство определенно демократических партий...

— Но кому, черт возьми, дано право определять, кто демократ, а кто нет?

— Как кому? Нам! Кому же еще? Демократ только тот, кто действует по-нашему. Мы рассчитываем, что на основе парламентских выборов создастся солидное демократическое большинство. Будущее правительство продолжит линию прежних правительств, иначе говоря, будет придерживаться практики непререкаемого демократического централизма с креном вправо, в сторону его верных слуг, тоже, конечно, демократов, но готовых на все, и с неусыпным вниманием к левым, дабы иметь возможность добиваться равновесия и им соответственно манипулировать. Это будет правительство, ограниченное определенными демократическими рамками, в пределах которых окажутся все подлинно реформаторские и одновременно притормаживающие силы. Самое же важное — то, что оно будет стабильным, прочным и однородным по отношению к истинно централистской политике, доходящей в своей неповоротливости до инертности.

Дабы не формировать двусмысленных смешанных комиссий из представителей большинства и оппозиции и не ввязываться в реформы, которые, как правило, следует откладывать, мы пока эту последнюю, то есть оппозицию, нейтрализовали. С другой стороны, сами посудите: зачем нужна оппозиция, если все, что она предлагает, должно быть отвергнуто? Лучше пусть вовсе не путается под ногами, не так ли?

Результаты выборов нас несомненно порадуют, в противном случае будем гонять народ к урнам до тех пор, пока он не даст нам карт-бланш, так сказать вексель на предъявителя, который, впрочем, нам и без того полагается. Мы хотим править без помех.

— А какова ваша программа?

— Прежде всего реформы, которые постепенно... не будут проводиться, если они затрагивают чьи-либо законные интересы. Денационализация всех государственных предприятий, подлинная политика увеличения крупных доходов; вытекающее отсюда самоограничение заработков и регулирование права на забастовку, новое увеличение объема производства, основанное на снижении стоимости рабочих рук, развитие потребления предметов не первой необходимости и сдерживание социальных капиталовложений. Моральная поддержка средних слоев, так называемого «молчаливого большинства»: надо помочь среднему буржуа стать классическим образцом благонамеренного гражданина; в сущности, у итальянцев — врожденное стремление стать средним слоем. Затем неуклонное увеличение числа акционеров из народа, чтобы все могли почувствовать себя капиталистами. Школу надо передать попечительским советам, куда войдут служители церкви, педагоги и предприниматели; число университетских студентов ограничить; здравоохранение передать в ведение врачей; областную автономию ослабить; закон о выборах в органы местного самоуправления видоизменить в направлении мажоритарной системы. Дать больше прав силам порядка и армии.

Как вы имели возможность убедиться, программа обширнейшая; чтобы ее осуществить, понадобятся годы и годы. В конце концов — я вам уже говорил — не прошло и тридцати лет с тех пор, как мы у власти.

— Каковы будут ваши отношения с левыми?

— С марксистами, разумеется, диалог, но только в тюрьме, в помещении для свиданий. Шутки в сторону, напишите, что мы позволим воссоздать лагерь левых сил, однако при условии, что он будет поистине демократическим и взаимозаменяемым по отношению к правым.

— Очень хорошо. Что вы намереваетесь сделать в области культуры?

— Перефразируя известное высказывание, отвечу вам, что, когда при мне речь заходит о культуре, я хватаюсь за кошелек.

По поводу средств информации он ответил так:

— Печать надо оберегать, а ее незаменимую работу гарантировать. Все газеты будут финансироваться правительством, оно же будет ими руководить. Мы, политические деятели — демократы, обязаны взять выполнение этой общественной функции на себя; предприниматели устали гробить деньги на это сомнительное дело. Высвободившиеся капиталы будут вложены в частные радиотелевизионные компании, к вящему удовольствию радиослушателей и телезрителей, которые получат в свое распоряжение множество соответствующим образом настроенных каналов.

— Ваш любимый девиз?

— Бог и плебс.

— Ваше суждение о свободе?

— Свобода — это благо, которое надо отстаивать и ревностно охранять. В этой связи я часто и с удовлетворением вспоминаю впечатление, создающееся о вашей стране, бесспорном эталоне свободы, у иностранца, который захотел посетить эту обетованную землю и заполняет для получения въездной визы анкету. Впечатление лучезарное и благодаря такому признаку, как грубая и унизительная дискриминация, вполне четкое. О, эти три вопросика, на которые может ответить даже ребенок!

Президент уверяет, что они выгравированы золотыми буквами в требнике его памяти, и растроганно справляется, не хочу ли я вместе с ним просмаковать их еще раз, декламируя вслух, как «Отче наш»:

1. Являетесь ли вы, или являлись в прошлом, членом организации или группы, которая проповедует, поддерживает или распространяет доктрину, ставящую своей целью ниспровержение, с помощью силы или насилия, законного правительства или любого другого законного установления, убийство лиц, находящихся на государственной службе, или противозаконное уничтожение собственности?

Отвечать хором: да или нет.

2. Являетесь ли вы, или являлись в прошлом, сторонником или членом коммунистической партии или иной организации, с ней связанной?

Отвечать хором: да или нет.

3. Являетесь ли вы, или являлись в прошлом, членом какой-либо организации, конфедерации, федерации, ассоциации политического, профсоюзного, культурного или иного характера, связанной с коммунистической партией или каким-либо образом ею контролируемой?

Отвечать хором: да или нет.