2

Чапай, мужик хоть и простоватый, но довольно въедливый, был теперь непосредственным командиром рядового Назарова.

Кто дал старшине такую кличку – неизвестно, но она прилипла к нему, как потная гимнастёрка к телу.

«Что с него возьмёшь? – говорили солдаты. – Чапай, он и есть – Чапай!»

Кто служил в армии, тот знает, что для простого солдата, страшнее старшины, зверя нет. От него зависит всё – и твоё благополучие, и твой желудок.

Поэтому спорить со старшиной – себе дороже.

Чапай – старшина от рождения. Он, если во что упрётся, то или стену повалит, или перешагнёт.

Граматёнки у него особой не было, но по долгу службы и по необъяснимому желанию поучать, любил проводить в любое свободное время политзанятия. Солдатам на полном серьёзе разъяснял, что вот скоро советский человек будет сажать яблони на планете Маркс. Что планета Маркс, земля коммунистического будущего – она и цвет имеет красный, как звезда на пилотке, и будут жить там только одни пролетарии – человеческий гегемон. Которые никогда не позволят, чтобы американские вонючки топтали нашу красную землю Маркса.

Он почему-то упорно называл Марс Марксом, хотя его, на свой страх и риск, не раз поправляли солдаты.

Конечно, старшина был дурак, что не мешало ему говорить свысока глупые сентенции.

Солдаты втихомолку посмеивались над Чапаем, но напрямую побаивались – это было равносильно выплёскиванию кипятка против ветра.

Всякий старался не быть у старшины «на глазу», а если кто попадался, то вёл себя с подчёркнутой услужливостью, что больше всего унижало Чапая, но он до этого умом не доходил.

Рядовой Назаров тоже старался подладиться под старшину: рассказывал вдохновенные байки о своей, якобы забубенной, гражданской жизни, о похождениях по женским общежитиям, о воровских законах, к которым он, правда, не имел никакого отношения.

Эти байки располагали к Назарову новоявленного командира, который до призыва кроме таёжных сосен в глухом кержацком селе, ничего не видел.

Теперь при любом удобном случае старшина хозвзвода давал Кириллу всяческие послабления, иногда приглашал к себе поговорить о политике, о планете «Маркс», мол, хорошо бы там вместе с яблонями кедровник насадить, чтоб местные пролетарии и трудовое крестьянство орешками в свободное время баловались.

В Армии как: война войной, а обед вовремя!

Когда пришла пора поездки в город за продуктами, то Чапай, конечно, взял с собой Кирилла – город, и всё прочее при городе, для солдата без пристрастного командирского глаза, великое удовольствие.

До железнодорожной станции, где располагались армейские продовольственные склады, расстояние незначительное, всего каких-нибудь 150–200 километров, но по выжженной и гладкой, как стол, степи это было сродни плаванью в океане без компаса.

Можно сутками блуждать и не найти своей стартовой точки.

А кататься на станцию приходилось часто: холодильников в степи нет, а мясо солдату положено по нормативу, от которого так просто не отмахнешься.

Правда, с мясом дело обстояло совсем плохо – невыносимый зной превращал мясо в питательный корм для опарышей. Поэтому порционные куски перед закладкой в котёл дежурные по кухне солдаты промывали раствором марганцовки, иначе дизентерии, или чего похуже, не избежать.

Советские солдаты – не царёвы слуги, моряки-потёмкинцы, которые подняли бунт из-за плохой солонины.

Махнув рукой на опарышей, советские хлебали такой наваристый борщ алюминиевыми ложками так, что за ушами потрескивало, сноровисто выбрасывая на пол белых и толстых, разваренных, как макаронины червей.

Вот и полетели с Чапаем на станцию весёлые – Кирилл, да ещё один тонкий, как бикфордов шнур, солдат по прозвищу Кощей, москвич по призыву и полублатной по жизни на гражданке.

Кощей был прожорлив, как удав, и такой же потный и холодный телом. Правда, перед дембелем, когда из него выгнали полуметрового солитера, он так раздался вширь, что даже голос изменился – был тонкий и визгливый, а стал бархатный. Даже отцы-командиры потом долго удивлялись такой человеческой трансформации.

До станции солдаты добрались благополучно.

Чапай сам сидел за рулём, а Кирилл с Кощеем забрались под тент в кузове, где устроили себе сквознячок, и на ходу блаженствовали, пока Чапай жарился в раскалённой кабине ЗИЛа.

И загрузились они хорошо.

Мешки с сухарями и перловой крупой, коровья туша в брезенте на полу, две канистры воды, заправленные из наливного колодца здесь же на станции, сыто булькали фляжки на ремне, тоже под завяз.

На полигоне – вода первое дело, всё выбрось, а воду оставь!

Пока ребята грузили продукты и заправлялись водой, старшина раза три или четыре отлучался перекусить в дощатый, сбитый наспех, буфет, и с каждым разом – веселее и веселее.

Пока Чапай оттягивался после буфета в холодочке под широким брюхом ЗИЛа, трёхосного неимоверно неповоротливого грузовика, жрущего бензин, как мерин овёс – сколько не давай, всё мало, – Кощей сумел незаметно нырнуть в продмаг.

Солдатам водку не продавали, но на этот раз, продавщица сжалилась над худобой и отпустила ему бутылку теплой оранжевой на цвет перцовки.

На станции толпилось много офицеров, и удачливым солдатам пить на глазах у всех было небезопасно.

Кощей на ходу кивнул своему напарнику на большой дощатый туалет, стоявший на отшибе, и Кирилл, прихватив банку неучтённой тушенки, побежал к сортиру, расстёгивая на ходу солдатский ремень, давая понять, что ему туда – крайне необходимо.

Конечно, в туалете было, как в туалете, – мерзко и гнусно, но охота пуще неволи.

Пока Кощей стоял на карауле, Кирилл, вытащив штык-нож, вспорол покрытую густым слоем тюленьего жира жестяную банку с тушёнкой, и они – один в дозоре, один у бутылки, по очереди, отплёвываясь и кашляя, кое-как выцедили тёплую, пахнущую керосином, водку.

Похватав с широкого лезвия штыка, покрытые янтарным желе сочные куски говядины, кинули в очко порожнюю посуду и как ни в чем не бывало, пошли к уже загруженной машине.

Чапай сидел теперь у широкого рубчатого ската «ЗИЛа», прислонившись очумелой головой к раскалённому стальному диску колеса. Было видно, что ему теперь плохо – загребая растопыренными горстями горячую пыль, он машинально шарил возле себя, словно что-то потерял.

Когда солдаты подошли к старшине весёлые и независимые, Чапай уставился на них белёсыми, в красных паутинках, глазами и сразу, оценив ситуацию, вскочил, ударившись головой о балку кузова.

Обхватив грязной пятернёй затылок, он в три этажа матерно выругался и, согнувшись, короткими перебежками кинулся к рулю.

Солдаты едва успели вскарабкаться в кузов, как машина, подпрыгнув на месте, петляя по-заячьи, рванулась в степь.