«Окопная Мадонна» входит в поздний цикл «масонских» рассказов Киплинга. Произведения эти очень странные, находящиеся на стыке нескольких жанров — включая и детективный. На русский язык они не переводились. Впрочем, постоянным читателям «Книжного клуба» известно одно произведение из этого цикла: рассказ «Поцелуй фей» (см. сборник «Шерлок Холмс и не только», 2011). Кстати, там тоже фигурирует доктор Кид, да и личности рассказчиков, от которых ведется повествование, по-видимому, совпадают. Масонские ложи, правда, разные — но они у тогдашних англичан играли роль клубов, так что доктор Кид и рассказчик, в послевоенном Лондоне посещавшие одну ложу, через несколько лет, переехав в провинциальный Беркшир, вполне могли стать членами другого «масонского клуба».

В данном рассказе загадки начинаются прямо с названия. Почему — «Окопная Мадонна», если в самом тексте о Мадонне нет ни слова? Но современникам, пережившим Первую мировую, не надо было ничего объяснять. Так называемая «Окопная Мадонна» — один из персонажей военных легенд: загадочная женская фигура, которая якобы время от времени появляется перед окопами или даже в них самих и молится за всех солдат, вне зависимости от того, под какими знаменами они сражаются.

Следующая загадка связана с эпиграфом из поэмы Суинберна «Les Noyades» (во всем мире она известна именно под этим французским названием, а на русский язык опять-таки никогда не переводилась). Собственно «Les Noyades», «нойяды» — один из самых ужасных эпизодов якобинского революционного террора 1793 года: депутат конвента Жан-Батист Каррье, представлявший якобинскую власть в городе Нант, даже не отправлял арестантов на гильотину, а набивал ими старые баржи и топил в Луаре. Сам Каррье, в полном смысле слова «тыловая крыса» и вообще крайне отвратительная фигура, в поэме знаменитого английского поэта-романтика Элджернона Чарльза Суинберна (1837–1909) превратился в трагического злодея, который влюбляется в прекрасную аристократку, пытается спасти ее от репрессий своих же соратников — и в результате подвергается вместе с ней «революционной свадьбе» Такая «свадьба» — еще один тип расправы, которую якобинцы под его руководством якобы творили в Нанте (правда, в отличие от вполне реальных «нойяд», это, похоже страшная легенда: эпоха Французской революции порождала их не менее обильно, чем Первая мировая война) Описание ее выглядит так: «контрреволюционеров» связывали попарно, лицом к лицу, обнаженными — одежда пригодится революционному народу! — причем, с революционным юмором, пары старались составлять из мужчин и женщин; а потом сбрасывали их в Луару, даже без барж. Реально Каррье был без всякой романтики отправлен на гильотину, причем в Париже и лишь через год после завершения террора в Нанте, — но образ «смертной свадьбы» навсегда вошел в культурный багаж британских ценителей Суинберна.

В число окопных легенд Первой мировой входит и история «ангелов Монса». Якобы 26 августа 1914 года в ходе жестокой битвы при Монсе (Бельгия) небольшой британский отряд, оказавшийся в безвыходной ситуации, был спасен благодаря вмешательству небесных сил: между ним и гораздо более многочисленными немцами внезапно встала шеренга ангелов — и германские войска, устрашившись, отступили.

Доктор Кид называет этот случай «галлюцинация», сторонники аномальных явлений числят его по своему ведомству. На самом же деле первоисточником данной легенды послужила статья Артура Мэчена, довольно известного журналиста и писателя (кстати, создавшего ряд интересных детективов), который в тот момент совершенно официально выступал как сотрудник пропагандистского отдела. Вся эта история сочинена Мэченом абсолютно «из головы» — но, тем не менее, вскоре начали публиковаться «воспоминания очевидцев», по их словам бывших в тот день под Монсом и видевших ангелов своими глазами. Трудно сказать, что это было: слишком эмоциональные, с путаницей дат, воспоминания тех, кто читал или слышал в пересказе историю Мэчена, — или действительно порожденные ею галлюцинации, что вполне возможно в той обстановке непрерывного стресса, страха и боли.

Вообще, пропагандистские статьи Мэчена несколько раз порождали такие легенды. Самая известная из них — история призрачных английских лучников времен Столетней войны, которые на сей раз не просто «заслонили собой» соотечественников-англичан, но и открыли из своих луков смертоносную стрельбу по наступающим немцам.

Продолжая разговор о реалиях Первой мировой, скажем, что должность Стрэнджвика (батальонный ординарец) отнюдь не «штабная», а тем более не тыловая: такой ординарец находится при командном пункте батальона и исполняет функции вестового, то есть постоянно доставляет поручения командования на передний край, да и сам батальонный штаб обычно расположен фактически на передовой. Из-за необходимости постоянно перемещаться под обстрелом потери среди таких ординарцев были даже выше, чем среди «просто» окопников.

Что до прозвища немецких солдат «джерри», то этот рассказ Киплинга — один из первых, где фигурирует такое наименование. Применительно к солдатам оно все-таки стало распространенным скорее после войны, а непосредственно в ходе боевых действий так называли немецкие стальные шлемы, но, кажется, еще не немцев как таковых. Возможно, Кид и Стрэнджвик (или сам Киплинг) невольно проецируют на свои воспоминания терминологию первых послевоенных лет; но не исключено, что прозвище «джерри» действительно вошло в окопный обиход уже начиная с зимы 1917–1918 гг.

«Двойное зрение» (Second sight или, по-гэльски, An Da Shealladh), которым был наделен капрал Грант — якобы имеющий место феномен предвидения. Традиционно считается, что в первую очередь он позволяет предсказывать смерть окружающим (не самому провидцу: обстоятельства его собственной гибели от него скрыты), причем если такое пророчество уже озвучено, то попытка что-либо изменить приведет к еще более трагическим последствиям; более того, если уж обладатель «двойного зрения» рассказал о том, что увидел, — этим самым он не столько предупредил о беде, сколько ее накликал. Способность к «двойному зрению» приписывалась прежде всего кельтским народам, в том числе и горным шотландцам. А фамилия Грант — не просто шотландская, но и принадлежит одному из наиболее «упертых» горных кланов, многие члены которого даже в Викторианскую эпоху отказывались признавать себя британцами. Собственно, и в знаменитом романе «Дети капитана Гранта» (Жюль Верн перед его написанием специально изучил шотландскую специфику) сложность поисков связана с тем, что капитан Грант отправился в южные моря с целью основать колонию для недовольных английским владычеством шотландцев — и не уведомил Адмиралтейство о своем маршруте.

Цитата из «1-го послания к коринфянам», которую Стрэнджвик сперва запомнил так неправильно, что город Ефес (Ephesus) ему услышался как «офицеры» (officers), в любом случае представляет собой одну из самых загадочных строк в «Деяниях апостолов». По-видимому, апостол Павел говорит о случае, когда его выставили на арену для растерзания дикими зверями, — однако, во-первых, эта казнь, Damnatio ad bestias, которой позже очень часто предавали первых христиан, обычно не применялась для римских граждан (а Павел такое гражданство имел), во-вторых же — непонятно, как ему в таком случае удалось спастись. Так или иначе, для христианского сознания эта формула — символ веры в вечную жизнь, ради которой можно вынести любую опасность…

А вот нарушение обещания жениться в описываемое время было серьезным противоправным поступком. Невеста или ее родители могли подать в суд и получить довольно крупную сумму в качестве компенсации морального ущерба — не говоря уж о том, что после такого суда репутация «нарушителя» оказывалась запятнана. В Викторианскую эпоху такой штраф часто вообще оказывался разорительным (причем за неуплату его могли и в тюрьму посадить), а пятно на биографии — несмываемым. После Первой мировой эти санкции заметно ослабли, но по-прежнему оставались значимыми.

Впрочем, это, конечно, уже нечто из числа «угроз мирного времени», которые для фронтовиков, прошедших через реальную битву на Сомме или выдуманную Киплингом битву при Сампуа, даже не вполне воспринимались как угрозы…