Глава 23

Мне снилась свадьба, где магнолии были не белые, а черные и такие блестящие. Черные, как убийца-ворон, усевшийся отдохнуть на ветвях цветущего дерева. Невестой была Люси Адамс в длинной кружевной фате, которая колыхалась, точно саван цвета слоновой кости. Она улыбалась и ждала мужчину, которого я не видел. Она была счастлива. Она так ждала этого часа. Букет в руке поблескивал и переливался черным, как оникс, а лепестки цветов съеживались и увядали прямо на глазах в ярком солнечном свете. И страшно меня пугали, поскольку я понимал – что-то здесь не так. А вот что именно – неясно, и мне оставалось лишь наблюдать за тем, как все стебли все множились у нее в руках, изгибались, переплетались и, наконец, полностью поглотили ее. Какое-то время, пока лицо ее не скрылось за черными щупальцами, она все улыбалась и улыбалась.

Через некоторое время мне начало казаться, что я умер и меня несут на похоронных дрогах к могиле. А после этого стал куда-то падать и ощутил, что стало холодней. Затем острая боль так и пронзила ребра. Потом – еще и еще, и тут я очнулся.

Я проснулся вовсе не из-за любопытства. Узнать, где нахожусь. Ясно, что в каком-то очень скверном месте. Я проснулся потому, что голова моя превратилась в некое подобие разбухшего шара с очень тонкой кожей, походя, наверное, на раздутый пузырь, а потому было очень трудно удержать в ней бултыхающие, точно в сосуде, обрывки мыслей. Обычно, когда моя башка начинала шалить, я сильно надавливал на шрам, и это помогало. Я и сейчас попытался так сделать, но обнаружил, что руки меня не слушаются.

Странно.

Я слышал голоса, улавливал запах сигарного дыма. Одна половина меня силилась проснуться. Другая предпочитала не переносить меня в мир, где голова походит на перезревшую дыню, сладкую и подгнившую, из трещин которой сочится плоть.

Решение принял не я. Мужской голос произнес:

– Вот видите, сэр? Он уже приходит в себя.

С этими словами мужчина ухватил меня за волосы и заставил откинуть голову на спинку стула. Я сел.

В легкие сразу ворвался воздух, но что до остального, просто не помню, сколько времени понадобилось, чтобы я очухался уже окончательно. Как-то не зафиксировал в памяти детали и подробности возвращения сознания. Только одно знал точно: череп мой взорвался и разлетелся на мелкие кусочки, точно корабль под пушечными выстрелами. Минуты или секунды спустя я полностью пришел в себя.

И тут же выяснилось, что руки и ноги мои надежно привязаны к стулу. Крепкими пеньковыми веревками. Тем не менее я попытался вырваться из пут, всем моим существом требуя свободы. Бесполезно. Кончики пальцев, как я заметил, уже похолодели. В комнате тоже было холодно, а сама она походила то ли на кабинет богача, то ли на небольшой вестибюль частного клуба, то ли на библиотеку небольшого университета – кресла с изящными высокими спинками, портреты мужчин в высоких воротничках, которым было явно плевать на меня, толстые тома в кожаных переплетах. Я заметил графины на боковых столиках, гору бумаг на массивном письменном столе с выдвижными ящичками. И еще, моргая, различил в густом дыму, наполнявшем комнату, горящие кончики сигар.

Передо мной сидели трое незнакомых мне мужчин из Таммани-холл. Все одеты так, словно только что вернулись с бала в Касл Гарден – фраки, модные шелковые жилеты с цветочным рисунком. Один высокий худой и лысый, с крупным крючковатым носом, на котором примостилось пенсне. Второй – светловолосый, довольно приятной наружности, хоть и не намного моложе первого; он мрачно поглядывал на карманные часы. Третий – господин с острым взглядом глаз в обрамлении тонких морщинок, крепкой фигурой бывшего боксера и шрамом на переносице – видимо, противник рассек ему кожу.

Карманные Часы бросил на меня взгляд, затем отвернулся.

– Да, не слишком симпатичная получается картина. Ведь там присутствовали люди известные, крупные политические деятели, начальство и прочее. А мы напрасно потратили целых полчаса, и человека, которого вы привезли, вовсе не обязательно было усыплять, а потом еще проламывать ему череп…

– Прощу прощения, но иначе никак не вышло бы. – Бирдсли стоял слева от меня со шляпой в руке; за спиной его маячил Макдивитт, тоже смотрел испуганно. – Этот человек очень опасен.

Нос со Шрамом насмешливо фыркнул.

– Да будет вам, джентльмены. Телосложением похож на моего бухгалтера.

– Это он завалил Шона Малквина, – возразил Макдивит.

Тут Пенсне резко и раздраженно развернулся в мою сторону.

– Просто все мы придерживаемся мнения, что дело это становится утомительным и что абсурдно тратить время на то, чтобы человек этот пришел в сознание. А все потому, что вам было лень заковать его в наручники. Вы уволены. Пошли вон. Если понадобитесь еще, дадим знать.

Макдивитт открыл было рот, желая возразить, Бирдсли помрачнел. Тем не менее оба они тотчас выкатились из комнаты, тяжелая дубовая дверь с тихим щелчком закрылась за ними, и мы остались вчетвером.

Они разглядывали меня. Я, в свою очередь, их тоже. Впрочем, довольно рассеянно. И не только потому, что волосы у меня на затылке были липкими от крови.

Я думал о Джиме и окровавленном ноже. А также о Делии и Джонасе и о том, как меня везли сюда. Когда это было, сколько часов назад?.. Или секунд? Уже прошли? Я бы чувствовал себя жалким и безмозглым испуганным созданием перед этим триумвиратом, если б не ощущал, как неукротимо нарастает гнев.

– Поскольку уж вы привязали меня к этому стулу, полагаю, нам стоит познакомиться. – Бороться в чисто физическом смысле с ними не стоит, решил я. Иначе и умереть недолго. – Я Тимоти Уайлд, полицейский. Медная звезда под номером сто семь, если это вас интересует.

– Мы знаем, кто вы, – холодно улыбнувшись, бросил Пенсне.

– Прекрасно. А кто вы? И почему этот стул?

– Вы ведь не в наших интересах действовали, не так ли? – устало спросил Карманные Часы и снова посмотрел на циферблат.

– А что, разве обязан?

– Да, – ответил Нос со Шрамом. Похоже, все это его сильно забавляло.

– А я почему-то думал, вы хотите, чтобы я раскрывал преступления, чем доселе и занимался в меру своих слабых возможностей и способностей.

Тут Нос со Шрамом расхохотался – визгливо и даже как-то истерично. Но угрозы в его смехе я не почувствовал.

– А он мне нравится, – сказал он.

– А вот мне – нет, – заметил Карманные Часы, затягиваясь сигарой. В самодовольном голосе звучали раздраженные нотки.

– Он уникальный экземпляр, – задумчиво произнес Пенсне. – Однако я подозреваю, что он нам совершенно бесполезен. А вам известно, как я отношусь к бесполезным людям.

В комнате повисло молчание. Довольно зловещее.

Нос со Шрамом подался вперед.

– Вы ведь честный игрок, мой мальчик, верно? Тогда обещайте мне ясно и твердо. Мы хотим, чтобы вы перестали преследовать сенатора Гейтса. Неужели мы так много требуем?

– Я его не преследую, я хочу раскрыть убийство его… служанки.

– Но вы же ограбили его дом! Или, по крайней мере, пытались… Неужели у нас есть время спорить с этим муравьем? – спросил своих коллег Карманные Часы. – Макдивитт и Бирдсли гонялись за вами несколько недель. Они в этом деле люди опытные, мадам Марш их нам рекомендовала, они не раз доказывали свой профессионализм. Все это надо прекратить. Давным-давно пора было бы прекратить.

– Отвечайте на вопрос, мистер Уайлд, – холодно прервал его Пенсне. – Мы хотим, чтобы вы прекратили все это. Неужели так сложно выполнить нашу просьбу?

К этому времени я окончательно закоченел. И ответить на этот вопрос было страшно трудно. Я вспомнил, как в проулке за домом Гейтса за мной по пятам топали двое, вспомнил, как буквально через несколько минут перед домом появились Бирдсли и Макдивитт.

«Бирдсли и Макдивитт гонялись за вами несколько недель».

Так, куда же еще я ходил за это время?..

– Ну, вот, видите? – заметил Нос со Шрамом. – Он умен. Мне всегда нравились умные люди. Да, Уайлд, мы стараемся очистить город от Райтов. Сикас Варкер и Люк Коулз уже на пути к резиденции Хиггинса. Эта семья знает о сенаторе Гейтсе много лишнего. Сам он всегда был излишне сентиментален – и мы пришли к выводу, что это весьма тревожный и опасный знак.

– Не надо! – выдохнул я. – Они… Я уберу их с вашей дороги. Сегодня же утром, обещаю. Все уже подготовлено.

– А как же ваши собственные драгоценные убеждения, мистер Уайлд? – насмешливо спросил Пенсне. – Ведь нам известно, что вы убежденный и страстный аболиционист. Какие у нас гарантии, что вы будете действовать осторожно, что не станете выставлять почтенного сенатора Гейтса эдаким романтичным идиотом, каковым сами мы его в глубине души и считаем? Он ведь весьма значимая в политике фигура. Он – наше богатство. А вы – и не первое, и, судя по всему, не последнее.

– Да, есть люди, которые недовольны тем, что случилось с Шоном Малквином, но я человек вполне разумный, – пытался возразить я.

– Неужели? – насмешливо бросил Пенсне. – Занятно получается. Особенно с учетом состояния кожи ваших рук. Понимаете?

Я не понимал, и думаю, он догадался об этом.

– Нет, само собой, вы можете быть вполне разумным аболиционистом, и тут спорить не о чем. Умеренным, спокойным, вполне адекватным аболиционистом, человеком с незамутненным сознанием. Преданным не только своим идеалам, но и своим нанимателям. А вы готовы в кровь стереть кожу рук, стоит только нам упомянуть о паре негров, из-за которых все остальные считают вас теперь заклятым врагом. Разве это разумно?

Мне не нужно было чувствовать боль, не нужно было видеть, как они обменялись ироничными взглядами, чтобы понять: хлороформ, два или три пинка в ребра и удар по затылку – все это их грязная работа с целью испортить мне игру. Затеяли свою, которая, в целом, была не столь и ужасна, и опасна, в отличие от моей. И мне не нужно было сжигать за собой все мосты, чтобы понять: эти люди уже оценили мою лояльность.

И все равно я должен был раскрыть дело. И быстро.

– Ладно. Оставлю Гейтса в покое, если вы не станете трогать Райтов, – сделал я попытку.

– Сожалею, но у нас тут не переговоры, мистер Уайлд, – строго заметил Пенсне.

– Почему нет? Вы же ничего при этом не теряете.

– Да, и не намереваемся терять. Гейтс оказался в критическом положении. И эта его цветная любовница, якобы законная жена… Виновен ли он в том, что легализовал свой с ней союз, или нет, мы до сих пор так и не знаем. Я просто содрогаюсь при мысли о том, какой скандал может произойти. Это потрясет сами основы партии. Сразу начнут расползаться слухи, самые разрушительные, приводящие к расколу. Нет, об этом и помыслить страшно.

– Я забуду о Гейтсе. Но какая вам разница, где дальше будут жить Райты – в Канаде или Кентукки? – взмолился я.

– Вам-то какое до этого дело? – спросил Карманные Часы.

– Лояльность важна для всех нас, мистер Уайлд, – заявил Нос со Шрамом. – Для нас она имеет первостепенное значение. Во всяком случае, для меня.

– Для меня тоже, – выдавил я, понизив голос. – Как, впрочем, и простая порядочность.

– Нам нужны заверения в личной преданности, мистер Уайлд, – сказал Пенсне и забарабанил пальцами по столу. – И если они потребуют некой жертвенности с вашей стороны, что ж, тем лучше, тогда мы будем точно знать, можно ли вам доверять. Неужели это так трудно понять?

– Нет, не трудно. Но тогда я обману доверие других лиц.

Карманные Часы покосился на циферблат, бросил многозначительный взгляд на Нос со Шрамом, вздохнул. Пенсне снял с носа стеклышки в тонкой оправе и начал протирать их платком. Затем покосился на своего собеседника, дернул плечом.

– Что ж, ладно, хоть лично мне и очень жаль, – разочарованно пробормотал Нос со Шрамом, адресуясь ко мне. – Терпеть не могу убивать умных людей.

– Порой убивать умников бывает очень занятно, – заметил Пенсне.

– Только пусть это будет один из нас. Макдивитт и Бирдсли уже доказали свою несостоятельность. Непременно напортачат, переломают каждую косточку, что вовсе не обязательно. Утомительно и негуманно. Один из нас должен избавиться от него как можно быстрей.

– Я им займусь, – сказал Карманные Часы, и глазки его блеснули. – А вам лучше присмотреть за сбором пожертвований в Касл Гарден.

– Если я умру, будьте уверены, вам это с рук не сойдет, сильно пожалеете, – выдавил я.

Но они словно не слышали.

– Вы же не думаете, что все эти жалкие угрозы и нравоучения имеют хоть какой-то смысл? – философски заметил Пенсне.

– Ну уж определенно, что нравоучительные истории смысл имеют. Как-то видел, что вы отрубили все десять пальчиков у одного кролика, а ногу второго пропустили через мясорубку. Но оба при этом остались живы. – возразил ему Нос со Шрамом. – Да, ценный опыт, но у той истории был рассказчик. А у этой не будет.

– Просто сброшу этого убогого в реку, и он не будет нас больше беспокоить, – проворчал Карманные Часы. За спиной у меня отворилась дверь. – Времени у нас нет, так что никаких опытов с мясорубками не будет.

Дверь затворилась.

– Нет, точно не будет, – произнес какой-то неестественно спокойный голос.

Я зажмурился.

Появление нового персонажа в этой комнате было, несомненно, шоком. Но не для меня. Лишь потому, что я в глубине души и сердца, даже вопреки своим мыслям и опасениям, всегда оставался оптимистом. И к тому же предполагал, что дальше ухудшаться ситуации просто некуда.

Я ошибался.

Валентайн непринужденной походкой вошел в комнату, придвинул поближе к нам стул, снял шляпу, бросил ее на ковер и уселся с таким видом, точно мы все собрались в кафе и ждали, когда нам подадут кофе. Трость с тяжелым набалдашником он прислонил к колену. Я понял, что означает его присутствие – Джим жив, это он сообщил ему о моем похищении, – и облегченно выдохнул.

Но всем остальным своим существом я взывал о помощи. Чувствовал себя глупо, как лиса, угодившая в ловушку и окаменевшая там от страха. И с трудом подавлял желание выкрикнуть: «Помоги мне», «Забери меня отсюда».

– Капитан, – произнес Нос со Шрамом. Достаточно приветливо, но сдержанно. – При всем моем уважении… но вас никто не вызывал.

Вал закинул ногу на ногу и одарил мужчин из Таммани улыбкой. Затем достал из кармана коробок спичек и недокуренную сигару, раскурил ее, подпустив еще дыма к и без того тошнотворной ауре страха, витавшей в комнате. Как всегда, он долго смотрел на пламя спички, прежде чем взмахом руки затушить этот огонек.

– Знаю. Просто счел оплошностью, что такого рода сборище проходит без моего участия. Что за ночь выдалась, а? Не стану обманывать, у меня возникли кое-какие сомнения по поводу места встречи, но ты вдруг исчез и оставил меня в дураках. Искал, но на этот бал явились тысячи… видно, проглядел.

Карманные Часы нервно заерзал в кресле.

– Желательно, чтобы вы ушли, капитан Уайлд. Прямо сейчас. То, что здесь происходит, вас не касается.

Гримаса, исказившая черты брата, когда он расхохотался, казалась почти мучительной.

– Бог мой. Видно, пунш в чашах сегодня вечером оказался испорчен. А ваш виски и медведя с ног свалит. Вы что, просто перепились или окончательно рехнулись?

Побагровев от ярости, Карманные Часы начал подниматься из кресла, но Нос со Шрамом схватил его за руку и придержал.

Пенсне, докурив сигару, раздавил ее кончик в позолоченной пепельнице.

– Совершенно верно. Не вижу смысла ходить вокруг да около. Дело в том, капитан, что ваш брат доставляет нам и себе нешуточные проблемы.

– Есть у него такая привычка, – согласился с ним Вал.

– Мы пришли к еще более неприятному заключению. О том, что в целях безопасности должны устранить эту… помеху.

– Он сам этим занимается – устраняет разного рода помехи. – Вал взмахом руки начертил в воздухе зигзаг. – Я ведь вам уже говорил. Семейка цветных намерена удрать куда подальше, а та несчастная у меня в постели не могла подняться и уйти из дома самостоятельно, верно?

Никто из присутствующих не выразил ни малейшего удивления, услышав, что в спальне у Вала находился труп. Кроме меня, поскольку я не ожидал такого признания. Брат, фигурально выражаясь, нанес мне удар под дых.

– Так ты сказал им, что…

– Прикуси язык, Тим, и держи пасть на замке, – проворчал братец, затем испустил страдальческий вздох и снова заулыбался джентльменам из Таммани. – Мне сказали, Шелковая Марш проболталась. Подумала, что стоит распространить эти новости на весь белый свет. Понятия не имею, откуда ей это известно, но речь сейчас не о том. И бояться тут нечего – мы не того рода парни, чтобы позволить себе запаниковать из-за покойного в моей постели. Хотя лично мне неизвестно, как он туда попал. Суть в том, что вся эта песня затянулась, и людям из оркестра пора по домам. Так что развяжите моего брата, на том и распрощаемся мирно и тихо.

– Ваши родственные чувства достойны восхищения, – заметил Пенсне. – Но ваш брат страшный упрямец. И мы должны от него избавиться.

– Не выйдет, – тихо произнес Вал.

И завертел своей тростью. Она описывала небольшие полукружья, кончик упирался в ковер. А движения руки были еле уловимы. То был один из наименее убийственных жестов в его репертуаре. Но меня это не утешало. Показалось, что вся кровь отхлынула от рук и ног, а сердце колотилось как бешеное.

– Думаю, вы забываете, с кем говорите, – заметил Пенсне, сверкнув глазами и развернувшись к нам римским носом.

– О, нет, совсем напротив, – улыбнулся Вал. – Это вы забыли, с кем говорите.

– Нет, это просто ни в какие… – начал было Карманные Часы.

– Кем это вы себя вообразили, а, капитан Уайлд? – перебил его Нос со Шрамом. Он был разгневан, но слова и выходки Вала явно произвели на него впечатление.

– Я вообразил себя боссом Восьмого участка. – Валентайн, как я заметил, ни разу не взглянул на Карманные Часы, обращался только к Пенсне и Носу со Шрамом. – Считаю себя самым чертовски сообразительным боссом Восьмого участка, когда-либо существовавшим на этом свете. И думаю, что один из вас готовится к переизбранию на должность муниципального советника этой весной. И в нашем округе больше голодающих патриков, чем вы можете представить. От этого факта не отмахнуться. Их многие тысячи, их просто не счесть. А я тот парень, который подкармливает их, находит им постоянную работу, крышу над головой; я тот, кто подкидывает косточку их сопливым шкетам, и они меня просто боготворят. Да все они в реку готовы попрыгать, стоит только мне приказать. И вы вообразили, что я буду говорить им, как люблю и обожаю вас, если вы посмеете хоть пальцем тронуть моего брата? Каждый день, с шестнадцати лет, я вкалывал на эту партию, как раб на галерах. Брался за самую грязную работу. И ради чего? Чтобы моани, и там демократы были готовы башку проломить любому, кто косо на меня взглянет. Так что не советую со мной ссориться. Блюдо из Тимоти Уайлда сегодня в меню не входит. И никогда не войдет. Так что отдайте мне моего долбаного брата, пока я окончательно не потерял терпения.

К концу этой речи Карманные Часы так и кипел от ярости, грудь его вздымалась. Глаза у Пенсне остекленели – наполовину от злости, наполовину от того, что он производил в уме какие-то сложные расчеты. Что же до Носа со Шрамом, тот смотрел на меня, едва сдерживая улыбку.

– Начинаю думать, капитан Уайлд, – медленно произнес Пенсне, – что вы такой же упрямец, как ваш родственник. Неужели вас не заботит, к каким последствиям это приведет?

– Вал, валим отсюда к чертовой матери. – Я был просто не в силах оставаться здесь далее.

Валентайн поднялся, прислонил трость к стулу, выбросил окурок от сигары в камин, достал карманный нож, подошел и начал разрезать веревки у меня на руках и ногах. Узлы оказались такие крепкие, что эти пеньковые канаты лопались с громким звуком. Трое господ из Таммани наблюдали за происходящим: Пенсне – несколько рассеянно, Карманные Часы – с неподдельным интересом, а Нос со Шрамом – злобно ухмыляясь. Кровь вернулась в онемевшие пальцы. Было больно. К тому времени начало казаться, что у меня болит буквально все.

– Я вам нужен, – сказал им брат. – Вы даже не представляете, до какой степени я вам нужен. Я прав или нет?

Нос со Шрамом склонил голову набок.

– Вполне возможно.

– Чего трепаться попусту. Можем обсудить кое-какие новые вопросы. Только ради Христа, налейте мне выпить, так разговор пойдет веселей.

Нос со Шрамом громко расхохотался, потянулся к графину и налил виски в стакан.

Брат подхватил меня под руку, потащил к двери – ноги еще плохо слушались меня, словно одеревенели, – распахнул ее настежь и сказал:

– Выходи через главную дверь, я оставил ее незапертой.

И толчком отправил меня в холл, словно из ружья выстрелил.

И, естественно, я упал. А секунду спустя замок двери за мной защелкнулся.

Я остался один.

Хлороформ, рана на голове, паника – все это сказалось на моем состоянии, и несколько секунд я пролежал точно в ступоре. Голова кружилась. В холле, где я приземлился, был гладко натертый паркетный пол, а свет выключен. Лежа там, я умудрился зафиксировать лишь эти два факта, а затем пытался сообразить, стоит ли подчиняться советам брата и идти к выходу, или же постараться открыть дверь, за которой остался Вал.

Я уже хотел подползти к ней, прислониться плечом, начать ломиться, пока они меня не впустят. Но потом подумал – а может, сыграл свою роль инстинкт, – что это плохая идея.

А затем в полубессознательном тумане я вдруг вспомнил, что дом Не Здесь и Не Там, возможно, в осаде. Уперся ладонями в пол и медленно, с трудом, встал на ноги.

Я шел, цепляясь за стенку; в раненой голове гуляли обрывки каких-то высказываний. Удалось зацепиться за одно – совсем недавно я не уделил ему должного внимания.

Шелковая Марш проболталась… Понятия не имею, откуда ей это известно, но речь сейчас не о том.

И я стал обдумывать это высказывание. Еще со времени визита на Грин-стрит я подозревал: Шелковая Марш знала, где и как умерла Люси. Но с тех пор произошло столько важных событий, что мне как-то некогда было вдуматься в это довольно странное предположение. Скорее всего, о том ей поведал убийца – она выудила у него всю правду, а потом проболталась. Но такой вывод не дает мне ровным счетом ничего.

Есть ли иное объяснение?

Я, вконец обессиливший и одинокий, толкнул дверь и оказался в ресторане, где не было ни души, а в окна просачивался бледный свет звезд. Прежде я никогда не бывал в Таммани-холл, но он являлся весьма популярным местом, где проводились разного рода мероприятия, устраивались концерты и лекции, кукольные спектакли и политические сборища. С высокого потолка над головой свисали люстры – они напоминали мне каких-то ночных хищников. И я как можно быстрее стал пробираться к выходу, минуя растения в кадках и перевернутые стулья. И уже был на середине комнаты, как вдруг меня просто сокрушила одна из возможных версий, объясняющих странную осведомленность Шелковой Марш, – и показалось, что все вокруг рушится, словно линия из костяшек домино, а голова так закружилась, что я врезался в стол.

– Нет, – произнес я вслух и ухватился за край стола. Чтобы успокоиться, не упасть или просто выкинуть эту мысль из головы. – Нет, этого просто не может быть.

Стало нечем дышать. Перед глазами снова поплыли звезды, а все помещение завертелось, закрутилось спиралями, точно некий обитатель психушки в бешеном танце.

А все потому, что я вспомнил кое-что еще.

Это тебя он хочет, только ты ему нужна, говорил я Делии Райт о Джордже Хиггинсе. Хотя и не должен был, не моего ума это дело.

Джорджу нужен лишь плод его воображения, ответила она тогда.

И сказала тем самым, как это обычно бывает, гораздо больше, чем мне было положено знать.

На меня нахлынули воспоминания. О том, как я беседовал с самыми разными свидетелями и ошибочно полагал, что все они не сообщили мне ничего полезного. Я вспомнил самые сильные мотивы, побуждающие человека к убийству. Самые простые. Вспомнил, как раз за разом просыпался после сна, где видел магнолии, с каким-то тревожным чувством, и никак не мог понять, чем оно вызвано. О том, как расспрашивал Шелковую Марш, сидя с ней лицом к лицу, какая же настоящая фамилия Люси – Райт или Адамс.

На этот вопрос было невозможно ответить.

Крепко зажмурившись, я представил себе семерых свободных чернокожих, жизнь которых была так или иначе связана и переплетена с моей, – трех членов комитета бдительности, Люси, ее сына, ее сестру и Жана-Батиста. И с почти истерическим содроганием понял, что не стоит, просто нельзя верить древним предзнаменованиям о появлении черных дроздов. Предвидеть это невозможно, особенно когда речь идет о людях. А никаких не воронах на крыле.

И, однако же, в данном конкретном случае я мог бы почерпнуть все это из детской считалки. Будь я другим человеком. Безумным.

Семь – это тайна, и всем молчок.

– Это нереально, – прошептал я. – Все это совершенно нереально. Все ложь.

Я бросился к двери – она оказалась незапертой, как и говорил Вал. У этого парня наверняка полным-полно самых разных ключей. Я бросился к перекрестку Нассау и Фрэнкфорт, который углом выходил к безлюдному сейчас Сити-Холл-парк, затем выбежал на Чэтем-стрит. Ловить экипаж в такой час – дело безнадежное. Уже почти рассвело; молочник с телегой, полной бидонов, качал воду насосом из колодца близ Гротона – наверняка хотел увеличить свои доходы, разбавив молоко и сливки. А стало быть, уже, наверное, около пяти.

Я опаздывал на встречу на полчаса.

Ничего, может, еще успею.

«Теперь она у Господа Бога или скоро с ним будет», – так сказал Джулиус Делии. «Разве?» – ответила тогда ее сестра. До чего ж похожие были у них голоса…

– Дурак, дурак! – яростно прошептал я и бросился бежать.

Впрочем, найти экипаж оказалось просто, и уже через четверть часа я был в Челси, стоя перед дверью в приют Не Здесь и Не Там, и звезды над головой начали бледнеть. Ночь отступала.

Дверь была открыта.

Я вошел, и шаги показались страшно громкими – такая мертвая тишина царила в доме. Боже, это просто невыносимо, до чего же тихо!

Я остановился в холле.

– Миссис Хиггинс?..

Никто не откликнулся.

– Есть кто дома?

Тишина обволакивала меня со всех сторон, с головы до пят, окутывала белым саваном, затыкая нос, рот и уши. Я словно примерз к полу.

А потом показалось – откуда-то издалека донесся крик. Но такой слабый, что определить направление было невозможно. А может, просто тихо мяукнула кошка? Не в силах выносить больше эту тишину, я пробежал через гостиную, потом – музей, затем торопливо сбежал по лестнице в потаенное подземное жилище.

О том, что я обнаружил там чуть позже, никакого доклада в полицию писать не стал.

А ведь это было важно, страшно важно, что именно и почему там такое произошло. И особенно важна эта история была для меня – даже передать не могу, насколько, потому что не так уж много у меня в жизни по-настоящему близких людей. Один из них, один из самых умных и храбрых мужчин, которых я когда-либо знал, был чернокожим, но свободным, родился в Нью-Йорке и при крещении получил имя Джулиус Карпентер. Нет, нельзя сказать, что он был мне как брат, – просто потому, наверное, что таковой у меня уже имелся. Но этот человек был мне нужен, как никто другой, он был моим близким другом. С первого же дня знакомства он всегда был так добр ко мне, причем без видимых усилий; рядом с таким человеком всегда начинаешь чувствовать себя менее одиноким в этом мире; он никогда ничего от меня не требовал, не создавал мне никаких проблем. Он всегда находился в таком ладу с самим собой, и глупо было бы задаваться вопросом, почему мы испытывали такую привязанность друг к другу. Однажды ему приказали отказаться от своего имени, но он не стал этого делать. И я никогда этого не забуду.

Джулиус Карпентер погиб ранним утром 1 марта 1846 года. Был смертельно ранен выстрелом в грудь, и я нашел его еще теплым, распростертым на полу в маленькой подземной гостиной.

В трех футах от него лежал еще один труп – Сикаса Варкера. Голова у него была разбита кочергой от камина.

Длинный Люк Коулз, раскинув руки, лежал, привалившись к дальней стене, в голове у него зияла дырка от пули.

Делия неподвижно сидела посреди ковра и озиралась по сторонам. В руке она держала револьвер «кольт», в прежней жизни он принадлежал Варкеру. Однажды я забрал его у него, а потом отдал.

– Я же говорила… что поубиваю всех, кто только посмеет прикоснуться к Джонасу, – сказала она, подняв на меня глаза.

Я опустился на колени на ковер рядом с ней. И ответил не сразу – ужас просто сковал. И потом, говорить с ней было проблематично и почти невозможно по еще одной причине.

Я даже не знал ее настоящего имени.