Глава 7
КОНСТАНЦИЯ ТОБИАС
— Где ты был? — накинулся на Спенсера Уилл Бейкер, когда тот появился в понедельник утром. — Я искал тебя везде.
— Понимаешь, я… — открыл рот Спенсер и тут же замолк. — Я тут решил проехаться кое-куда.
— Проехаться?
— Да, в Коннектикут. — Спенсер сделал паузу и почувствовал, что бледнеет. — Уилл, мне надо тебе много чего рассказать. Я отыскал мать Кристины, Кэтрин Синклер.
— Кого? Господи, Трейси! И ты ради этого затеял такую поездку, когда расследование фактически на нуле? Вначале этот парень, Альберт, теперь мать Кристины. Плюс ко всему ты выглядишь — краше в гроб кладут. Что с тобой творится такое?
Спенсер швырнул на стол ключи от машины.
— Ты слышал, что я тебе сказал, Уилл? Хоть единое слово, из того, что я сейчас сказал, ты слышал?
— Я слушал тебя очень внимательно. Но какое отношение имеет мать Кристины ко всему этому дерьму, в котором мы копаемся? Послушай, мне тоже нужно рассказать тебе кое-что.
— Как тут дела? — спросил Спенсер, снимая куртку. Защищаться у него не было никаких сил.
Уилл схватил Спенсера за руку и потащил в холл. Через приоткрытую дверь комнаты для допросов Спенсер увидел Френки Абсалома.
— Откуда он взялся? — спросил Спенсер.
— Он приехал вчера вечером. Я звонил тебе, звонил…
— И в чем дело? Он что, сообщил что-то новое?
Уилл многозначительно расширил глаза и жарко прошептал:
Видимо, да, Спенсер. Но он ни с кем, кроме тебя, говорить не желает.
Спенсер сделал движение войти в комнату, но Уилл утащил его обратно.
— Сначала зайди к шефу. Он хочет тебя видеть.
— Немедленно?
— Думаю, что да.
Как только Спенсер закрыл за собой дверь, Кен Галлахер шлепнул на свой пластиковый стол стопу полдюжины газет.
— Трейси, где, черт возьми, ты вчера околачивался?
— Я был…
— Бейкер звонил тебе домой, наверное, тысячу раз. Абсалом сказал, что ему срочно нужно поговорить с тобой, а тебя нигде нельзя было найти! — Судя по всему, Галлахер был взбешен. — Он сказал, что не будет говорить ни с кем, кроме тебя. Так все-таки, где же ты был, черт возьми?
— Так ведь именно это я хочу сказать вам, сэр…
— Так скажи! Черт бы тебя побрал, я думал, ты проводишь расследование. Ведь это же убийство!
— Я проводил расследование и провожу, — тихо произнес Спенсер. — Я ездил повидаться…
— Ты знаешь, что это из-за тебя мы были вынуждены продержать Абсалома здесь всю ночь?
— Почему?
— Трейси, вопросы здесь задаю я. — Шеф помолчал несколько секунд, но потом ответил: — Потому что мы не знали: а вдруг в наших руках оказался убийца. Ну а теперь скажи: где ты был?
— В Коннектикуте, — быстро выпалил Спенсер, боясь, что его прервут снова.
— Зачем?
— Я ездил поговорить с матерью убитой девушки.
— С матерью убитой девушки? — Галлахер вздохнул и затих.
— Да, сэр, — поспешил продолжить Спенсер. — Она очень больна, живет в пансионате для выздоравливающих в Норуолке. Это на юго-западе штата Коннектикут, на берегу пролива Лонг-Айленд…
— Трейси! — воскликнул шеф. — Ты что, думаешь, я затих, потому что приготовился тебя слушать? Да я просто потерял дар речи… У меня нет времени слушать это дерьмо. Возможно, у нас тут рядом сидит убийца, а ты рассказываешь мне о какой-то матери. Да на хрена она мне сдалась?
— Сэр, — произнес Спенсер, заставляя себя оставаться спокойным, — это не просто чья-то мать. Это мать убитой девушки. Есть весьма тревожные предпо…
— О'Мэлли! Может быть, я еще не совсем ясно выразился? — Галлахер сунул под нос Спенсеру газеты. — Что это?
— Не знаю, шеф, — ответил Спенсер. — А что это?
— Это, это и это. — Галлахер показывал первые полосы газет, тыча указательным пальцем в заголовки. — Посмотри. Мы в каждой газете. Ты читал это?
— Нет, сэр, — тихо ответил Спенсер, подняв глаза от газет. — Я был слишком занят, чтобы читать газеты, сэр.
— О'Мэлли, перестань приставать ко мне со своим «сэр, сэр, сэр»… — Галлахер повысил голос. — Уезжая в четверг, я думал, что все под контролем.
— А все и так под контролем, — ответил Спенсер, подумав: «Кроме меня, который, видимо, через минуту из-под контроля выйдет».
— В самом деле? Тогда скажи мне: что это? — Галлахер вытащил из стопки ведущую местную газету и начал читать передовую: — «Расследование, проводимое управлением полиции Хановера, топчется на месте. Источники сообщают, что никаких идей о том, кто мог совершить это преступление, у них нет, так же как и улик».
Затем Галлахер показал Спенсеру похожие передовые в «Дартмуте», «Конкорд монитор», «Манчестер юнион лидер» и «Бостон глоб».
Спенсер посмотрел шефу в глаза:
— Ну и что?
— Трейси, — произнес Галлахер с угрозой в голосе, — перестань морочить мне голову. Я представил тебя к повышению, думал, что ты покажешь себя…
— Шеф Галлахер! — Теперь уже Спенсер повысил голос. — У меня нет сейчас времени «показывать себя». — Он тяжело дышал. — Я провожу расследование убийства. Что могут знать эти газеты? Они перепутали. Это у них нет никаких идей. Мы не собираемся предоставлять им свидетельства, которыми располагаем. По закону, мы прежде должны предъявить кому-нибудь обвинение. Шеф, вы должны согласиться, что такие действия единственно правильные.
— Только прошу тебя, О'Мэлли, не надо меня опекать. Газеты выставляют нас в неприглядном виде, а это наш город. Я не хочу выглядеть смешным в глазах наших людей, в глазах колледжа и Конкорда, чтобы они думали, что мы не справляемся с нашей работой.
— А кто говорит, что мы не справляемся с нашей работой? — Спенсер стиснул зубы. — Это газеты не могут выполнять свою работу.
— Но ведь они получили эту информацию от кого-то, а?
— Да, сэр. Я понятия не имею откуда. Может быть, логичнее было бы прессе по вопросу хода расследования переброситься хоть парой слов с нами?
— Трейси, можешь быть уверен: в канцелярии окружного прокурора эту муть тоже читали! — прогремел Галлахер. — Он тоже думает, что мы не можем выполнять нашу работу. Декан Дартмутского колледжа, сам лично, звонил Дейву Питерсону и хотел знать, что делается для того, чтобы найти убийцу девушки.
— И что, ему удалось связаться с окружным прокурором? — поинтересовался Спенсер. — Уверен: на месте его не оказалось. С его заместителем — та же самая история.
— Нет, сегодня утром они все были в канцелярии! Я говорил с Питерсоном, он уже весь дымится. И послал сюда целую кучу народа.
«А ведь какое это было бы облегчение, — подумал Спенсер, — если бы приехал помощник окружного прокурора (и не один), стал бы осуществлять надзор за расследованием, а еще лучше, если бы меня вообще отстранили, тогда я бы смог снова начать объезжать город, пить кофе у Лу и, можно было бы, наверное, начать регулярно питаться и посещать «Таверну Мерфи». Можно было бы снова всю зиму бездельничать, не думая ни о Кристине, ни о ее разрушенной семье».
Спенсер так подумал, но шефу ответил совсем другое:
— Ладно, а где были помощники окружного прокурора, когда они действительно были нужны? В пятницу они играли в гольф, в субботу и воскресенье — святое дело, у них выходной. — Это был выпад и против самого шефа. — В противоположность мне и Уиллу, которые работали не останавливаясь начиная с четверга.
— И без всяких результатов! Я, например, не считаю твою поездку в Коннектикут работой.
Спенсеру стало жарко.
— Каких результатов вы хотите, сэр? — спросил он.
— Я хочу, чтобы был назван подозреваемый и, разумеется, задержан.
— Отлично, я хоть сейчас могу назвать и задержать подозреваемого, если вы хотите. Но для того чтобы задержать настоящего убийцу, потребуется много больше времени.
Шеф Галлахер вскочил на ноги. Спенсер стоял не двигаясь. Галлахер молчал и смотрел на Спенсера. Спенсер голову не прятал. После нескольких секунд этой томительной паузы Спенсер слегка поклонился и натянуто улыбнулся.
— Я прошу меня извинить, шеф, но мне надо идти допрашивать свидетеля.
— Они скоро будут здесь, О'Мэлли. И тогда ты уже не будешь допрашивать никого.
Спенсер воспринял это как угрозу:
— Так мне идти беседовать с Франклином Абсаломом? Или вы отстраняете меня от дела, шеф?
— Я не говорил, что отстраняю тебя от дела, О'Мэлли.
Вошел Уилл и молча замер в дверях, но потом решился нарушить тишину:
— Спенсер, звонит Питерсон. По-видимому, он получил какую-то новую информацию. Он хочет, чтобы ты подождал допрашивать Френки, пока не приедут их детективы.
— Почему?
— Наверное, ему показалось, что мы двигаемся недостаточно быстро.
— То есть надо теперь их ждать, чтобы с ними начать двигаться быстрее?
— Мы действительно двигались недостаточно быстро, — упрямо повторил Уилл.
— Для кого недостаточно? — ощетинился Спенсер. — Сегодня понедельник, а нашли ее в четверг во второй половине дня.
— Для колледжа, — сказал Галлахер. — Для Дартмута. Декан и президент колледжа испытывают большое давление со стороны студентов и их родителей. Мертвая девушка найдена рядом с общежитием, а заключение коронера ясно указывает, что это убийство. Газеты пишут об этом уже с пятницы. Все боятся, что в городе появился маньяк.
— Но вы объяснили им, что изнасилована она не была?
— Это не имеет значения. Уже известно, что за семьдесят два часа до смерти она имела половой контакт. А для напуганных обывателей это одно и то же.
— Согласен, погано, — сказал Спенсер. — Но это не моя вина.
— Никто и не говорит, что твоя.
— Но все-таки, как стало известно газетчикам, что она имела половой контакт?
Уилл пожал плечами:
— Должно быть, кто-то в канцелярии коронера видел протокол вскрытия.
— Замечательно. Просто чудесно! — воскликнул Спенсер. — Послушайте, я пойду и поговорю с Френки. Помощники окружного прокурора допросят его снова, если захотят.
Уилл покачал головой. Спенсер прошел мимо него, затем взял тайм-аут на пять минут и, чтобы успокоиться, направился к автомату с содовой водой, который стоял рядом, в помещении пожарной команды.
Спенсер вошел в маленькую белую комнату и закрыл за собой дверь. Он подошел к Френки Абсалому и поздоровался с ним за руку.
— Извини, Френк, что заставил тебя так долго ждать. Или мне лучше называть тебя Френки?
— Френки. Но как вам удобнее, так и называйте. Я к этому отношусь спокойно.
Спенсер сел.
— Меня продержали здесь всю ночь, — тихо произнес Френки, — потому что я отказался говорить с ними. Они думали, что это сделал я. Наверное, так?
— А это сделал ты?
— Конечно, нет! Но все же почему они продержали меня здесь всю ночь?
— Мой напарник, Уилл, очень недоверчивый. Тебе надо было поговорить с ним. Он бы тебя тогда отпустил.
— Да, понимаю, — громко произнес Френки, а затем снова тихо добавил: — У вас классное имя. Случайно не в честь Спенсера Трейси?
— Мои родители верны своим пристрастиям, — сказал Спенсер. — Если бы я родился девочкой, мама назвала бы меня Кэтрин [40].
Френки мягко рассмеялся:
— Да, и меня мама назвала Френки после постановки «Френки и Джонни» [41].
Спенсер улыбнулся:
— Но ведь во «Френки и Джонни» Френки — девушка.
— В этом-то и вся ирония, — сказал Френки.
Спенсер не мог удержаться от смеха. Френки сидел, взгромоздив ноги на стол, и был одет в тщательно отутюженные свободные клетчатые брюки, черно-белую пеструю вязаную фуфайку и черную бейсболку, надетую козырьком назад. Он выглядел как спортивный фанат, но ухоженный и даже холеный.
— Френки, не мог бы ты снять ноги со стола? Чтобы мы могли потолковать серьезно.
Френки убрал ноги.
— Значит, рассказывай, — улыбнулся Спенсер, делая глоток черного кофе. — Рассказывай.
— Но я уже все вам рассказал. Тогда по телефону, помните? Снова, что ли?
— Френки, тебе придется рассказывать одно и то же, по крайней мере, раз шесть, пока мы будем иметь дело с тобой. А потом еще будет суд, и тебе придется выступать перед большим жюри — это раз, отвечать на вопросы прокурора — это два и еще раз для адвоката — это три. Все твои рассказы будут запротоколированы, и, если в твоих показаниях обнаружится несоответствие, то есть если они не будут сходиться, защита может потребовать подвергнуть тебя судебному преследованию. Так что будь осторожен и одновременно искренен. Расскажи, как все это происходило.
— Хорошо, мне все понятно. — Френки понизил голос, его раскованные манеры исчезли. — Но я не хочу чувствовать себя доносчиком.
— Ты из-за этого не хотел возвращаться в Дартмут? — спросил Спенсер.
— Не хотел возвращаться? О нет. — Френки кивнул. — Хм, действительно да, что-то в этом роде… Я почувствовал во всем этом что-то нехорошее. Я думал, что лучше мне остаться дома и переждать.
— Вот как? Переждать, значит?
— Не очень долго. Я и сейчас себя чувствую так, как будто предаю своих друзей. Вы знаете, за такие дела мафия на меня надела бы железный ошейник.
— Но, Френки, здесь нет мафии, и твои друзья не крестные отцы. Никаких железных ошейников не будет, я тебе обещаю.
— Да. Но все равно я предаю своих друзей.
— Френки, ты же понимаешь, мы все являемся винтиками в колесах машины закона. Таковы правила обитания в нашей Вселенной. Поэтому давай начнем действовать сообразно этому. Рассказывай.
Френки снял бейсболку, внимательно ее осмотрел, а затем надел снова.
— Вы что, собираетесь прочитать мне лекцию на тему, что, мол, негоже замалчивать то, что знаешь, пока дьявол разгуливает по земле? — спросил он.
— Конечно, не собираюсь, — сказал Спенсер. — Но если ты считаешь, что тебе такая лекция необходима…
— Не думаю, что она мне необходима, детектив О'Мэлли.
Спенсер не спускал глаз с Френки:
— Надо понимать так, что, когда мы с тобой разговаривали по телефону, ты сообщил мне не все. Верно?
Френки кивнул:
— Верно.
— Френки. — Спенсер встал. — Господи! Что же ты? Это не очень хорошо с твоей стороны.
— Я извиняюсь. Я был так ошарашен и расстроен, ваш звонок тогда просто застал меня врасплох. Я не знал, что делать. Приношу извинения.
Спенсер сел снова и призвал его к разговору:
— А как я могу быть уверен, что на этот раз ты рассказал мне все?
— Потому что я расскажу. Увидите. — Френки опустил голову так низко, что бейсболка чуть не слетела на пол. Он поправил ее. — Я чувствую себя предателем.
— Ты все делаешь правильно. Понимаешь? Правильно.
— Это вы так говорите. Детектив Бейкер говорит так же. Но когда он говорит, я не чувствую, что это правильно.
— Френки, это ты убил Кристину Ким?
— Нет, да что вы! Конечно, нет. Вы что, смеетесь надо мной? Я даже зарезать курицу не могу. Я не смог бы этого сделать, даже если бы очень хотел. Пожалуйста, не надо так говорить, а то мне неприятно.
— Тогда говори: что произошло? Ты видел на мосту кого-то еще?
Френки поднял удивленные глаза:
— Да. А откуда вы знаете?
Спенсер не улыбался и не получал никакого удовлетворения от того, что оказался прав. Все это ему очень не нравилось.
— Это была Конни?
— Господи! Да. Но вы-то как знаете?
— Я все время подозревал, что Конни выйдет на улицу, чтобы найти Кристину, — сказал Спенсер. — Она очень туманно объясняла, где находилась в это время, но в комнате ее очень долго не было. Продолжай.
— Хм, вот так оно и было. Когда я возвратился из туалета и надел куртку, чтобы идти домой, то посмотрел в окно снова.
— Зачем ты это сделал?
— Я хотел увидеть, возвращается ли назад Кристина. Или она решила снова пройти по перилам. Или что-то еще. Я просто посмотрел в окно.
— В котором часу это было?
— Может быть, в час двадцать пять. — Френки снова опустил голову. — Я увидел Конни, — тихо проговорил он. — Я увидел Конни. Она шла по мосту, очень быстро, назад к Хинману.
Спенсер успокоился и откинулся на спинку стула.
— Она была одна?
— Да, одна.
— Как она, говоришь, шла?
— Быстро.
— Я имею в виду, она смотрела прямо перед собой, вперед или оглядывалась? Была ли она близка к тому, чтобы побежать?
— Нет, ничего из того, что вы сказали. Может быть, только близка к тому, чтобы побежать.
— Значит, прямо перед собой она не смотрела и не оглядывалась. Так, что ли?
— Я не заметил. В положении ее головы я не заметил ничего необычного. Мне кажется, она смотрела прямо перед собой.
— Понятно. И это все, что ты видел?
— Все. Клянусь. — Френки истово перекрестился.
— Ну-ну, полно тебе, — сказал Спенсер. — Чего ты так переживаешь? Ты же всего лишь свидетель.
— Я не видел, чтобы она что-нибудь делала. Ничего! Это правда.
Спенсер внимательно посмотрел на Френки:
— Я и не говорил, что ты видел.
— Ну я и не видел. Нет.
— Френки, у нас мало времени. Помощники окружного прокурора куда круче меня, можешь не сомневаться. И они уже в пути, чтобы надеть на тебя железный ошейник.
— Но вы же обещали не надевать на меня железный ошейник.
— Только если ты мне все расскажешь.
— Я рассказываю вам все. Все, — повторил Френки.
— Что ты сам об этом думаешь? О том, что она была на мосту?
Френки чувствовал себя явно неуютно. Когда он заговорил, в его голосе чувствовалась нервозность.
— Ничего. А что, разве я должен что-нибудь об этом думать?
— Не надо задавать вопросы, Френки. Я не знаю, должен ты об этом думать или нет. Как тебе известно, этот мост ведет в лес. Прежде всего, почему Конни оказалась на мосту? Ты об этом подумал?
— Нет. Я об этом не подумал, — сказал Френки, смущенно заерзав на стуле.
Спенсер внимательно за ним наблюдал:
— Ну и что дальше, Френки?
— Ничего.
— Что еще?
— Ничего. Так все и было. Я собрал свои книги и пошел домой. Я только подумал: следствию важно знать, что я видел на мосту Конни.
— Ты был прав. Мне действительно это важно. Но все-таки мне кажется, что есть что-то еще.
— Ничего.
— Френки, ты от меня что-то скрываешь.
— Нет.
— Хорошо, ты видел Конни. Это случилось через двадцать минут после того, как ты в последний раз увидел Кристину и она на твоих глазах скрылась из виду. Ты не задавался вопросом, куда исчезла Кристина? — За это время она уже могла войти в дом.
— Но она не вошла. И ты уехал домой рано утром в среду, не попрощавшись ни с кем, ни со своими друзьями из студенческого братства, ни с Альбертом. Ты не позвонил Кристине, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Ты уехал домой и не возвратился после Благодарения. Когда я позвонил тебе два дня назад, ты принялся горевать, но могу поспорить, удивлен ты не был.
Френки играл отутюженной складкой на своих брюках, не поднимая глаз на Спенсера.
— Могу поспорить, ты не был удивлен. Разве не так? — нетерпеливо повторил Спенсер.
Френки слабо покачал головой:
— Нет.
Спенсер смотрел на Френки некоторое время, а затем произнес:
— А то, что ты увидел на мосту Конни, — это тебя удивило?
— Нет, не удивило. — Френки выглядел так, как будто его только что приговорили к смертной казни.
«Как и меня», — подумал Спенсер, а вслух спросил:
— Почему же?
— Понимаете, детектив О'Мэлли… — Френки замолк на середине фразы и снова заерзал. — Я видел ее там и прежде.
— Где это там?
— На мосту.
Спенсер сделал паузу, пытаясь сформулировать следующий вопрос:
— Ты имеешь в виду, так поздно ночью? Во время снежной метели? Выходящей из леса? Что из перечисленного?
— Видел ее на мосту прежде. Во время снежной метели. Поздно ночью.
— И тоже одну?
Здесь Френки поколебался.
— Не одну? — спросил Спенсер. — С кем-то еще?
— Что-то вроде, — вздохнул Френки. — Черт, я не хочу этого делать.
— Френки! — воскликнул Спенсер. — Ты зашел слишком далеко. Понимаешь, слишком. Теперь нельзя останавливаться.
— А это все записывается на пленку?
— Да.
— И Конни это услышит?
— Несомненно. Что она делала на мосту, когда ты видел ее там прежде?
— Послушайте, это не очень-то хорошо, — проговорил нерешительно Френки. — Это неправильно. Это не сделает нашу Вселенную лучше, вовсе нет…
— Френки, позволь мне спросить тебя. Это ты толкнул беспомощную, раненую девушку в снег? Это ты сел ей на грудь и прижал подушку к ее носу и рту, пока она не задохнулась, а затем оставил ее мертвую и пошел домой? — Спенсер сделал паузу. — Твоя приятельница убита. Кто-то убил ее своими руками, даже не применяя оружия. Это ужасная несправедливость. И что, это ничего, по-твоему, не стоит?
— Стоит. Но Кристине уже все равно. Ничего уже не поправишь.
— Ничего, кроме восстановления справедливости. Виновный должен быть наказан.
— Ну и что? От этого я не буду чувствовать себя лучше. Человек умер — ему уже все равно, а я должен во имя справедливости доносить на живого? Кроме того, единственное, что я видел, только то, что на этот раз Конни возвращалась в Хинман.
— На этот раз?! — воскликнул Спенсер.
— Это было в прошлом году зимой. — Френки продолжал, теперь он уже не мог остановиться. Голос его стал низким, как у настоящего заговорщика. — Примерно в феврале. Да, это было перед зимним карнавалом, который бывает в середине месяца.
— И что же? Что? — Спенсер почти кричал.
Френки понизил голос еще на порядок и подался вперед.
— Конни, — прошептал он, — тогда столкнула Кристину с моста.
Из Конкорда прибыли помощники окружного прокурора. Оба в темно-серых костюмах. Джон Артел и Дафна Сайлас, молодые, серьезные и нетерпеливые. Они были похожи друг на друга, как близнецы, и прибыли они якобы для того, чтобы помочь Спенсеру в расследовании, но сам Спенсер понимал это иначе.
Спенсера в отношении помощников окружного прокурора беспокоило не то, что они будут принимать участие в расследовании. Они всегда принимали участие в делах особой важности. В конце концов, они представляли общество, и в его интересах отправить виновного за решетку. Так что помощники окружного прокурора должны принимать участие в расследовании. Их бригады были внушительные, они имели большой бюджет, и Спенсер полагался на их экспертов все время, когда занимался поисками хулиганов и воров.
Но не убийц.
На этот раз их присутствие Спенсер принял на свой счет. Они здесь не потому, чтобы ему помочь, а затем, чтобы вытеснить его, занять его место. Они здесь, потому что ему не доверяют. И Галлахер вместе с ними. Это было убийство первой категории, и их амбиции взыграли. Убийство означало высокопрофессиональную работу. Убийство — это также в какой-то степени и политический инструмент, которым можно будет воспользоваться в избирательной кампании. Они приехали сюда, чтобы победить.
Все собрались в большой комнате для заседаний. Спенсер держал в руках магнитофон с записью его разговора с Френки, обдумывая, как лучше рассказать этим людям о его беседе с матерью Кристины.
Но у Дафны, кажется, был свой план.
— Мы собираемся, — сообщила она деловым тоном, — подробнейшим образом допросить двух мужчин, которые знали жертву…
— Каких двух мужчин? Кристина Ким была знакома больше чем с двумя мужчинами, — произнес Спенсер, глядя на Джона Артела. — Если только вы имеете в виду каких-то особенных мужчин.
— О'Мэлли! — прогремел Галлахер.
Дафна и Джон даже не улыбнулись.
— Послушайте, — проговорил Спенсер мягче, пытаясь улыбнуться, — прежде чем прослушать запись допроса Френки Абсалома, я хотел бы вам рассказать о Кэтрин Синклер.
— О ком? — спросила Дафна.
Уилл замотал головой, делая знак Спенсеру: мол, не надо, не надо.
— О матери убитой девушки…
— Я считал, что ее фамилия Ким? — сказал Джон.
— Так оно и было. По мужу. Ее девичья фамилия — Синклер. Ее мать рассказала мне…
— Хорошо, я уверена, что это очень интересно, детектив, — прервала его Дафна, — но нам нужно как можно скорее допросить Говарда Кима…
— Говарда Кима? Ее бывшего мужа?
— Да.
— Хм, вы можете найти его сейчас в похоронном бюро. Он оформляет похороны своей бывшей жены. Он пробудет здесь несколько дней, потому что еще предстоят похороны на кладбище Пайн-Нолл. Лучше всего, конечно, допросить его прямо на кладбище.
У Дафны Сайлас с чувством юмора было слабовато. Она если и имела его, то тщательно скрывала.
— Как насчет Френки Абсалома? У него есть алиби?
— Да, — вмешался Уилл. — Его видели, когда он занимался и потом ушел из библиотеки около часа тридцати.
— Почему бы вам, ребята, не допросить девушек из баскетбольной команды? — сказал Спенсер. — Я слышал, некоторые ее там недолюбливали.
— Вот как? — оживилась Дафна.
— Прошу тебя… — Галлахер кашлянул в кулак, чтобы привлечь внимание Спенсера.
Тот умолк. Но не надолго.
— Я предлагаю вам сейчас прослушать эту пленку. Там можно найти кое-что любопытное. У нас есть время, потому что все равно нужно ждать звонков Ландерса и Инниса. Или вы предпочитаете сначала дождаться результатов заключения патологоанатома и анализа отпечатков пальцев, взглянуть сначала на них, а потом заниматься всем остальным?
— Я думаю, мы могли бы посмотреть на них вместе, — сказала Дафна, и ее губы тронула легкая улыбка. Спенсер внимательно на нее посмотрел. Если бы Дафна Сайлас не была такой сухой и правильной, он мог бы подумать, что она проявляет к нему отнюдь не служебный интерес.
Во время прослушивания записи допроса Френки на лицо шефа Спенсеру смотреть не хотелось. Галлахер выглядел как человек, который только что услышал, что выиграл четыре миллиона долларов или уж, по крайней мере, получил повышение по службе и существенную прибавку к жалованью. Даже всегда сдержанный Уилл и тот чуть ли не засуетился. Дафна и Джон оставались спокойными, но их глазки посверкивали.
— Это же потрясающий материал, Трейси, — сказал Галлахер.
— Да, я рад, что вы так считаете, сэр, — отозвался Спенсер.
Дафна встала:
— Джон, позвони доктору Иннису. Скажи ему, что нам нужны результаты анализа крови немедленно. — Она повернулась к Спенсеру: — Отличная работа, детектив.
Спенсер улыбнулся.
Эд Ландерс позвонил первым и сообщил результаты анализа отпечатков пальцев. Повсюду в комнате Кристины было найдено большое количество отпечатков, принадлежащих, кроме нее, по крайней мере, еще троим. Все они идентифицированы как отпечатки Конни Тобиас, Джеймса Шоу и Альберта Мейплтопа. Но отпечатки на бутылке «Южного комфорта» принадлежали только Кристине и… Конни.
Последнее почему-то привело Уилла в восторг.
— Она ходила по перилам этого моста, только когда выпьет. Правда, Трейси? — сказал он, обращаясь к Спенсеру. — Эту бутылку принесла ей Конни, чтобы та выпила, чтобы она, наконец, вышла на этот мост, понимаешь?
— О, Уилл, — устало произнес Спенсер. — Такая скудная информация — и такие серьезные выводы. Во-первых, никто не видел, как Конни приносила бутылку Кристине.
— Да, но Френки видел Кристину на мосту. И он видел там также и Конни, — сказал Галлахер.
— Да, Конни очень ревнивая, — согласился Спенсер. — У них был своего рода любовный треугольник…
— Ну и что, ты хочешь сказать, что свидетельства Френки не столь безупречны? — громко спросил Галлахер.
— Я этого не говорю, сэр, — сказал Спенсер. — Но их безупречность не должна нас отвлекать. Иначе мы можем пропустить какие-нибудь другие версии.
— Какие такие другие версии? — недовольно проворчал шеф.
Спенсер посмотрел на Уилла. Ему показалось, что тот не на его стороне.
Спенсер открыл рот и хотел снова попытаться влезть с Кэтрин Синклер. Ему хотелось сказать: «Подождите, выслушайте меня внимательно. Выслушайте!» Но ничего из того, что он собирался им рассказать, не вызывало у них ни малейшего интереса.
Шефу нужно было позвонить. Джон Артел тоже собрался позвонить. Уилл похлопал Спенсера по спине. Дафна сидела напротив Спенсера и смотрела на него.
И в этот момент из факса поползла лента с анализом крови.
Где-то посередине процедуры прочтения протокола, посмотрев на торжествующие лица присутствующих, Спенсер извинился и направился к выходу. Уилл последовал за ним.
— Что с тобой? — прошептал Уилл. — Что, черт возьми, на тебя нашло?
— Ничего, — сказал Спенсер, быстро хватая со своего стола ключи и натягивая куртку. — Я скоро вернусь.
— Спенсер! — воскликнул Уилл. — Что, черт возьми, происходит? Мы же ведем расследова…
— Нет, дружок, в этом-то вся и проблема, — усмехнулся Спенсер. — Это вам всем кажется, что расследование убийства уже закончено и можно приступать к составлению обвинительного заключения. Что же касается меня, то я нахожусь еще где-то только в середине пути.
— О'Мэлли, что это ты тут бормочешь? Ты что, сам не видел все эти улики? Ты не слышал, что сказал тебе Френки?
— Я видел все улики. Я слушал Френки.
— Так куда же, черт возьми, ты сейчас направляешься?
— Я направляюсь поговорить с Конни Тобиас, — ответил Спенсер.
По пути в общежитие Хинман Спенсер вспомнил вдруг о фирменной картошке у Молли, которую не поел вчера в первый раз за все воскресенья, которые он проводил у Молли, потому что вчера он был далеко отсюда, в Норуолкской государственной больнице для хронических больных. Единственное, что поддерживало вчера его силы и помогло продержаться на ногах до сих пор, — несколько чашек черного кофе, и виски «Джек Дэниеле», на который он наткнулся поздно ночью, когда возвратился из Коннектикута.
Спенсер знал, что времени у него не много.
Конни у себя комнате не оказалось. Не было ее ни у Джима, ни у Альберта.
Спенсер решил, что, скорее всего, Конни обедает, поэтому направился в кафе «Коллиз». Это был большой зал с окнами трехметровой высоты. Сев за один из круглых столов, Спенсер стал ждать.
Констанция Тобиас была милой, симпатичной девушкой, которая двигалась по правильному пути. Она была из Колд-Спринг-Харбора, а оттуда появляются только такие девушки — любвеобильные, с детства избалованные лаской, хорошо воспитанные, образованные. В Колд-Спринг-Харборе деревья выше самых высоких домов, а между платанами проглядывает сияющий пролив Лонг-Айленд. В Колд-Спринг-Харборе подъездные дорожки к домам обычно бывают длиной в одну восьмую мили, в домах обязательно отдельное жилье для горничных, две гостевые комнаты, и семь ванных с туалетами, и бассейны с подогретой подсвеченной водой, и теннисные корты, и стены из французского кирпича, и крытые шифером крыши. В Колд-Спринг-Харборе Конни Тобиас красила волосы, чтобы выглядеть светлой блондинкой и нравиться Альберту Мейплтопу, а на оцарапанную щеку накладывала тональный крем «Ланком».
В школе, где учился Спенсер, ему никогда не приходилось встречать таких девушек, как Конни. В школе, где он учился, девушки такого уровня не появлялись. Он видел их в других местах. Редко, правда. Это были девушки особого рода. Они, несомненно, считали, что слишком хороши для таких, как Спенсер, когда проходили мимо, высоко задрав нос, в своих белых свитерах, с книгами под мышкой.
Иногда Спенсер думал, что стал дорожным полицейским этого округа только потому, чтобы штрафовать всех этих девиц за превышение скорости, когда они гоняли на своих фешенебельных машинах. Иногда, когда настроение было хорошее, он их отпускал, только слегка пожурив.
Но за то, что произошло, даже в те времена, штрафом отделаться было никак нельзя. Это ведь не превышение скорости выше восьмидесяти миль в час.
Тут светит такое наказание, что лучше и не думать.
Появилась Конни в обтягивающих джинсах и розовом свитере с высокой талией. Рядом шли какое-то девушки, которых Спенсер не знал. Она увидела Спенсера, остановилась и улыбнулась. Спенсер кивнул и поднялся. «Она, наверное, где-то внутри себя надеется, что я здесь случайно и жду не ее, но по лицу видно, что она знает, кого я жду. Только ее».
Спенсер медленно приблизился к ней.
Конни приняла храбрый вид и затараторила:
— Детектив О'Мэлли, я могу пообедать? Я не ела с семи утра.
Да, это она с вызовом поглядывает на него из окна своей черной шикарной машины и жеманно, с претензией на флирт заигрывает: «Что я такого сделала, офицер? Я что, ехала слишком быстро?»
— Нет, Конни, — твердо произнес Спенсер. — Вы не будете обедать. Я должен с вами поговорить.
— Хорошо, конечно. Я готова. Но может быть, после обеда?
— Нет, — сказал Спенсер, повышая голос. — Сейчас. Обедайте, и будем говорить.
Он застал ее врасплох.
— Надеюсь, во время нашего разговора я не потеряю аппетита? — спросила она, пытаясь улыбнуться.
— Такое не исключено, — ответил Спенсер.
Его собственный желудок урчал и болел от пустоты. Стоять за едой было некогда, поэтому он взял только чашку кофе. На этот раз он влил туда огромное количество молока и положил несколько кусочков сахара.
— Конни, — произнес он, — я не собираюсь ходить вокруг да около. Примерно через полчаса, а может быть, и раньше здесь появится начальник полиции с ордером на ваш арест.
— Арест? — спросила Конни тихо, почти шепотом. — Арест за что? — Она вяло откусила от своего гамбургера.
Темно-вишневый стол, за которым они сидели, был круглый. Спенсер подумал, что мебель в этом студенческом кафе почти такая же, как в комнате для допросов в управлении полиции. Здесь просто было немного уютнее.
— Конни! Френки Абсалом, вы его помните?
— Конечно, помню, — отозвалась она. — Ведь он наш друг.
— Френки видел вас на мосту в ту ночь, когда погибла Кристина.
— Ну и что? — мгновенно выпалила Конни.
Спенсер постарался вернуть ее на землю и с нажимом сказал:
— Конни, он видел вас на мосту через несколько минут после того, как Кристина исчезла из виду, и, когда он увидел вас, вы уже возвращались назад из лесу.
Конни молчала.
Спенсер отвел от нее взгляд и напомнил ей кое-что из того, о чем она уже говорила.
— Вы рассказывали, что в ночь со вторника на среду выходили из общежития. Вы помните, куда ходили?
— Думаю, что да.
Спенсер поднял глаза:
— Значит, помните? Я же вас спрашивал, где вы были в ночь со вторника на среду, десятки раз и десятками разных способов. И вы ни разу не упомянули, что ходили на мост. Это была очень важная деталь, которую вы опустили. Не так ли?
— Я не упоминала об этом потому, что это не имело никакого значения и ни на что не влияло.
Спенсер пытался говорить тихо:
— Не вам об этом судить, Конни. Не вам. Вы считаете, что это не имело никакого значения? Напрасно. Очевидно, ваши высокообразованные родители не научили вас, что, когда требуют подтвердить свое алиби, вы не должны опускать ни малейшей детали, особенно если были на месте совершения преступления. Этого ни в коем случае нельзя было делать, даже если вам показалось, что это ни на что не влияет.
— Спрашивается, какое отношение имеют мои родители ко всему происходящему? — бросила она, и Спенсер подумал, что это правильно. Действительно, какое они имеют отношение вообще ко всему? Но он вспомнил платаны в Колд-Спринг-Харборе, за которыми прятался пролив Лонг-Айленд, и подумал, что они имеют отношение, и большое. «…Но к тебе, Констанция Тобиас. Они сделали тебя такой, какая ты есть, и поэтому ты сидишь сейчас здесь и думаешь, что ты выше закона и, уж конечно, выше меня».
— Позвольте мне объяснить. Вы исчезли на сорок минут, и никто не видел вас нигде, кроме Френки, который был вблизи места совершения преступления. Вы не хотите мне рассказать, чем занимались на этом мосту?
— Я уже вам все рассказала.
— Нет, не рассказали. Вы никогда мне об этом не рассказывали.
— Я искала Альберта, — сказала она отворачиваясь.
— На мосту?
— Да.
— И вы его там нашли?
— Нет.
— А как насчет Кристины? Ее вы видели?
— Нет, — сказала она, беря гамбургер дрожащей рукой.
Спенсер засмеялся:
— Что вы делаете, Констанция? Вы хотите сказать, что не собираетесь ничего мне рассказывать? Ну что ж, прекрасно. В таком случае я ухожу.
— Я не убивала ее! — воскликнула Конни. — Лейтенант, детектив, кто вы там по званию, я ее не убивала.
— Нет? Ну и чудесно. На судебном заседании вас обязательно приведут к присяге. Хотелось, чтобы вы это прочувствовали.
— Судебное заседание? О чем вы говорите? Я ее не убивала! Говорю вам, не убивала! — Она почти кричала, так что студенты, сидящие за столами поблизости, подняли головы и посмотрели на нее.
«Не часто бывает такое, — подумал Спенсер, — чтобы в Дартмутском колледже во время обеденного перерыва в кафе «Коллиз» студентка объявляла во всеуслышание о своей непричастности к убийству. Возможно, студенты вообще видят такое в первый раз».
— Расскажите, как это было, — снова спросил Спенсер, стараясь быть как можно мягче. — Расскажите.
Конни начала плакать и, всхлипывая, продолжала «качать права»:
— У меня есть право пригласить адвоката. У меня есть право не отвечать ни на чьи вопросы, пока со мной не будет адвоката.
— Ах, вот чего вы хотите! Ну что ж, действительно, у вас есть такое право. Но учтите: тех, кому предъявлены обвинения в совершении убийства, под залог не выпускают.
— Меня еще пока никто ни в чем не обвинял, — подавленно проговорила Конни. — Кроме вас.
Спенсер вздохнул:
— Мисс Тобиас. Неужели я похож на подлеца? Я здесь, чтобы помочь вам. Почему вы все так сами себе осложняете? Если вы не виновны, расскажите мне все как есть, и тогда я буду на вашей стороне. Это моя работа.
— Я не виновна, — быстро произнесла Конни.
— Почему я должен вам верить?
— Потому что это правда.
— Правда? — Спенсер искал подходящие слова. — Вы, видимо, не все еще поняли из того, что я сказал. — Он сделал паузу, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
— Почему вы так на меня смотрите? — спросила Конни. — Как будто думаете, что я виновна.
Спенсер грустно покачал головой:
— Вы не хотите мне помочь. А жаль. Почему вы не хотите, мне все рассказать? Я вам неприятен? Или, наоборот, у меня слишком мягкие манеры? Почему? Я всегда считал себя неплохим следователем, но с вами сущая морока. До сих пор ни один из вас ни единого слова, способного пролить свет на существо проблемы, добровольно не произнес. Джим не сказал мне, почему, когда увидел черные ботинки Кристины, бросился бежать и ничего не сообщил нам. Альберт не рассказал мне правду о ней и о себе. И вы не рассказываете мне, что делали на мосту.
— Я расскажу вам. Ладно? Но если я вам расскажу, вы мне тогда поверите? — взмолилась она.
— Не знаю, Конни, — спокойно произнес Спенсер. — Давайте начнем. Но вы не должны начинать с того, что потеряли голову от ревности и все такое прочее. Хорошо? Потому что это все очень серьезно. И если вы признаетесь в совершении преступления, которого не совершали, то будете потом рассказывать сами себе эту историю в тюрьме до конца жизни. Так что говорите, но осторожно. И думайте! Думайте обо всем.
Конни уставилась на Спенсера, временно лишившись дара речи.
— Но это ведь не все, — сказала она, выдавливая слова. Ее пальцы дергали попеременно то брови, то веки. Даже смотреть на это было тяжело. — Послушайте, я все поняла… Я вышла туда… — Спенсер увидел, какие она проделывает над собой огромные усилия.
— Я вышла туда, — продолжила она, — чтобы искать Альберта.
— Альберта?
— Да, Альберта.
— Но почему он должен был оказаться на мосту?
— Потому, — выдавила из себя Конни, сражаясь за то, чтобы суметь произнести каждый звук, — что, где появлялась она, там обычно оказывался и он.
— А-а-а. Понятно.
— Я очень тяжело все это переносила…
— Да, это мне очень понятно.
— Я пошла туда, потому что подумала, что он, возможно, с ней. И это меня взбесило.
— Насколько взбесило, Конни? — спросил Спенсер. — Насколько?
Она отодвинула тарелку с едой, вернее, оттолкнула, но слишком далеко, и тарелка упала на пол. Они оба посмотрели на нее, но поднимать не стали. Конни продолжила:
— Не прикидывайтесь тупым. Я пошла туда, чтобы уличить его. Вернее, их обоих.
— Уличить их в чем?
— Не знаю. Наверное, в том, что они где-нибудь занимаются сексом.
— Занимаются сексом на морозе? Вам приходилось прежде заставать их за чем-нибудь подобным?
— Когда они целовались. В общем, что-то такое. Я вся была на пределе. Вы даже представить себе не можете, чем это было для меня. Постоянно изводиться подозрениями. Он отсутствует у себя в комнате, и ее нет в своей комнате. Его нигде нельзя найти, и ее нигде нельзя найти. Или… она в библиотеке, и он в библиотеке, она прогуливает Аристотеля, и он тоже рядом. Она в кафе «Коллиз», значит, и он там же.
Спенсер хранил молчание.
— Понимаете, я сходила с ума от ревности. Я даже не могла собраться с мыслями. Детектив, я не могу даже этого отрицать — я счастлива, что ее нет, я желала ее смерти очень долгое время. Она сводила меня с ума. Вот что было у меня на душе. Она всегда стояла между Альбертом и мной. Даже если она была где-то поблизости, одно это уже сводило меня с ума.
Спенсер вслушивался в слова, произносимые Конни, пристально вглядывался в ее искаженное лицо и не находил в себе сил поверить ей.
— Конни, вы все еще не понимаете. Ведь то, что вы только что мне сказали, вместе с уликами, которые мы имеем, означает для вас пожизненное заключение. — Он сделал паузу. — Без Кристины Ким, но все равно пожизненно.
— О чем вы говорите? Я же вам сказала, что не убивала ее. Я ведь только говорю, что счастлива, что ее нет.
— Конни, но вам никто не поверит, — сказал Спенсер, а затем медленно добавил: — И я вам не верю.
— А я утверждаю, что это правда. Зачем мне врать?
— Зачем вам врать? — «Она что, действительно идиотка?» — подумал Спенсер. — Зачем вам врать?
Кажется, до нее что-то дошло.
— Хорошо-хорошо. Но я вас уверяю, что на сей раз это чистая правда. Я ее не убивала. Я только искала его.
— Чтобы убить?
— Не надо смеяться. Чтобы уличить.
— Уличить в чем? И зачем?
— Ну, чтобы убедиться самой раз и навсегда, что все это правда.
— Правда? — Спенсер засмеялся. — Констанция, вы не могли… Я просто не верю, что вы могли пребывать в таком неведении. Я никогда не видел их вместе и все же еще три дня назад не сомневался, что это правда. Я знал, что это правда, поговорив только один раз с вами и один раз с Альбертом. Вам же следовало об этом знать много раньше. Зачем вам это все было нужно? — Спенсер был зол на Конни за то, что она позволяла Альберту предавать ее, а Кристину — лгать. — Почему вы не порвали с ним и не покончили со всем этим? Зачем вам надо было оставаться с ним?
— Зачем? — Вопрос этот, казалось, Конни одновременно и удивил, и смутил. — Потому что я люблю Альберта, вот почему. Я люблю его больше всего на свете. Потому что я не верила всему этому долгое время. И до сих пор еще не совсем верю. Он всегда смотрел мне прямо в глаза и говорил так искренне. Я не могла поверить, что он может так поступать со мной, так врать мне…
— Поверьте теперь, хотя бы мне, — сказал Спенсер. — Это правда.
— Откуда? Откуда это вам известно?
— Это рассказала мне она. И он тоже рассказал.
— Он вам рассказал? — выдохнула Конни. Она боролась с собой, и это отражалось на ее лице. — Я… Я не могу… не могу поверить, что он вам это сказал, — произнесла наконец она.
— Почему? Конечно, он не хотел мне этого говорить. Я должен был спросить его двадцать раз. Но это нормальное положение для всех вас. Вы тоже на первые девятнадцать вопросов отвечали отнюдь не так правдиво.
— Все равно это больше не имеет никакого значения, — сказала Конни.
— Вы ошибаетесь, Конни. Это очень важно, — вздохнул Спенсер.
— Нет. Я имею в виду, что это не имеет значения сейчас. Пусть все останется между мной и Альбертом по-прежнему. А потом все будет так, как будто она никогда не существовала. Понимаете?
— О, понимаю, — сказал Спенсер, делая усилие, чтобы не раздражаться. — Но она существовала, она была живой. Вы можете себе представить, Констанция, что это значит — быть живой, такой молодой и вдруг умереть?
— Я пытаюсь об этом забыть, — всхлипнула Конни. — Я знаю, что это должно когда-нибудь забыться. Вот почему я считаю очень хорошей идеей передачу ее денег «Красным листьям». Потому что она больше никогда не будет присутствовать рядом с нами. Понимаете? Нам не нужны ее деньги, чтобы покупать на них дом, оплачивать свадебное путешествие и прочее. Если мы возьмем ее деньги, это будет означать, что она все время будет присутствовать в нашей жизни.
— Все равно теперь она навсегда останется вплетенной в вашу жизнь, хотите вы этого или не хотите.
Конни не поняла того, что сказал Спенсер, или предпочла не понять.
— Да и не была она мне никакой подругой, — произнесла она печально. — Ну что это за подруга, спрашивается? Подруги так не поступают.
— Конни, — медленно произнес Спенсер, подчеркивая каждый звук, — вы ошибаетесь: друзья и подруги именно так и поступают. Потому что это от них не зависит. Такое случалось во все времена. Это описано в книгах. Но если человек говорит, что любит, если он собирается на девушке жениться и обманывает ее — вот это и есть подлость. Разве можно так поступать, если любишь?..
— Вот именно это я и имела в виду. Альберт любит меня. Я не могу поверить, чтобы он мог причинить мне такую боль.
— Но он это сделал, Конни. Кристина вам ничем не обязана, а Альберт обязан всем, и все же он лгал вам и обманывал с самого начала.
Конни побледнела, ее рот задергался, она вскричала:
— Я не верю этому! Не может быть, чтобы с самого начала!
Спенсер собирался сказать: «Вы уж поверьте мне, Конни, именно с самого начала», но не сказал, а устало опустился на стул. Не было здесь Уилла, некому было положить руку на плечо Спенсера.
— А эти царапины на вашей щеке, Конни, откуда они?
— Я же говорила вам: я играла со своим братом…
— Конни!
Она заерзала на стуле.
— Конни, — произнес Спенсер несколько тише. Он чувствовал, как в передней части его лба расширяются вены и в них неровными импульсами бьется кровь. — Конни, ваша кровь, ваша кровь обнаружена под ногтями Кристины. Мы обнаружили вашу кровь под ее ногтями, а у вас на щеке имеются следы, что свидетельствует: поцарапала вас она.
— У нее под ногтями? — спросила Конни.
Спенсер не сомневался, что она готова и это отрицать.
Он придвинулся ближе. Вид у него сейчас был никудышный — изможденный, бледный, с ввалившимися глазами, он с большим трудом держал себя в руках.
— Меня интересуют некоторые детали того, что произошло в ту снежную ночь со вторника на среду. Итак, вы повалили ее на землю и прижали к ее лицу подушку. Вы приняли решение ее убить. Но ей все же каким-то образом в последнем усилии удалось дотянуться своей единственной действующей рукой до вашего лица. Она не хотела сдаваться, она сопротивлялась и вцепилась ногтями в вашу щеку, и вам пришлось прижать подушку еще сильнее, сильнее, сильнее, пока ее рука не опала и Кристина не перестала трепыхаться. Так позвольте спросить вас: вы поднялись сразу или посидели некоторое время, взгромоздившись коленями на ее грудь, чтобы убедиться, что она действительно мертва?
— Я не знаю, о чем вы говорите?! — воскликнула Конни испуганным голосом. Она почти закричала.
— Констанция, — тихо произнес Спенсер, — ваша кровь найдена под ее ногтями. Вы понимаете, что это значит?
По лицу Конни Спенсер мог видеть, что она поняла.
— Послушайте, — произнесла она нерешительно. — Все было совсем не так. Мы с ней действительно были близкими подругами. Все стало катастрофически ухудшаться в последнее время. А последний год, — добавила она, шмыгая носом, — вообще, наверное, был самым худшим периодом в нашей жизни.
— Особенно для нее, — сказал Спенсер.
— Для нас обеих. Я просто не могла этого выносить. Мне хотелось верить им, ей и Альберту, я пыталась, но это мне давалось все труднее и труднее. Наши отношения — я, Альберт и она — начали выходить из-под контроля.
Спенсер ждал.
— Но эти царапины на моем лице… Я не… Это случилось не в лесу. Это произошло в ее комнате. Вернее, в коридоре у ее двери. Мы подрались.
— Когда?
— Во вторник вечером. Примерно около полуночи.
— Около полуночи, вы сказали?
— Да.
— Вы же говорили мне, что не видели ее после одиннадцати?
— Да, говорила.
Спенсер отставил в сторону свой кофе.
— Конни, я бы советовал вам позвонить родителям и попросить их нанять адвоката.
— Вы думаете, мне действительно нужен адвокат? — спросила она запинаясь. — Но я говорю вам правду.
— Правду? Это правда? Я уже не знаю, что это такое — правда. Мне кажется, этого понятия больше в природе не существует. Вы трое заставили меня сомневаться в подлинности моего собственного имени.
— Вы сказали, что я взгромоздилась коленями на грудь Кристины! — воскликнула Конни очень громко. — Так вот, этого не было. Я не убивала ее. Это же просто смешно. Вы сами знаете, что я ее не убивала.
Спенсер медленно покачал головой и постарался придать особый вес своим словам:
— Вы так считаете, что я это знаю? Нет. Я не знаю ничего. В любом случае мне доказывать вам ничего не придется. Это вам придется доказывать двенадцати присяжным.
Конни затихла, но снова собралась с силами и упрямо повторила:
— Но вы должны мне поверить, детектив: я этого не делала.
Какой бы там фасад она ни имела, сейчас все это рухнуло. Где-то позади остался залитый солнцем Колд-Спринг-Харбор, но она не скоро его увидит, а может быть, никогда. Ее добропорядочные родители двадцать один год внушали, втолковывали ей и брату, что они могут делать все, что захотят, главное — сосредоточить свои помыслы на этом, а затем громко отстаивать свою правоту. Да, Констанция делала то, что хотела. Она сосредоточила свои помыслы на этом, а затем, когда не добилась успеха, пыталась снова и снова настоять на своем.
— Неужели вам нравится меня мучить? — продолжила Конни. — Я говорю вам, что это правда. Мы действительно подрались. Я не знаю, как это случилось, но я вдруг бросилась на нее. Она пыталась меня оттолкнуть, на несколько секунд все вышло из-под контроля, но только на несколько секунд. Я была на нее очень зла. Понимаете?
Спенсер подался вперед, ему хотелось схватить ее за плечи.
— Настолько зла, что смогла убить ее?
— Я говорила вам, я же говорила вам несколько раз! Почему вы мне не верите? Я ее не убивала.
— А это что, был первый раз, когда вы пытались ее убить? — спросил неожиданно Спенсер. — А, Конни?
Конни побледнела, раскрыла рот и откинулась на спинку стула. Спенсер не мог смотреть ей в глаза и опустил голову.
— Лейтенант… Детектив… О'Мэлли, — произнесла она, заикаясь, — я не… Пожалуйста, вы должны мне верить. На этот раз… нет… Я не убивала ее…
— Трудно дается признание. Верно, Конни? Вы все еще не можете преодолеть себя и сказать: «Да, это сделала я», и тогда, после этого вашего признания, останется лишь бумажная работа, а потом придется выслушать приговор суда. Нет, вам хочется посопротивляться еще немного. Выдумаете, что еще есть какой-то шанс? Но ведь ее убили вы. Верно?
— Послушайте, — испуганно произнесла Конни, потирая свое лицо, — этот случай, в прошлом году… Ведь вы о нем говорите? Вам это тоже рассказал Френки? Господи, этот Френки! Вот уж никогда не думала. Так вот, про то, что было в прошлом году… — Она нервно хохотнула и сразу же заплакала.
Спенсер полез в карман, достал несколько бумажных носовых платков и протянул их ей. Она вытерла лицо. Они не произнесли ни слова.
— О Господи, это действительно плохо. Правда? Я этого прежде не понимала. Почему я этого не понимала? Но это очень плохо…
— Да, — согласился Спенсер. — Это довольно паршиво.
— Кто-нибудь еще знает об этом? — спросила Конни со слабой надеждой. — Или только вы? — И в глазах у нее появилось что-то вроде: «Если об этом знаешь только ты, офицер полиции, то… я всегда не против… а почему бы и нет…
Ты такой симпатичный, может быть, мы с тобой как-нибудь… У тебя такие голубые глаза… Может быть…»
— Мисс Тобиас, об этом знают все ваши друзья, и не только они, но и их близкие и дальние родственники. Кроме того, вы, наверное, не предполагаете, что я могу скрыть от окружного прокурора важнейшие свидетельства мотивов преступления?
— Нет, конечно, нет, — подавленно проговорила она. — Послушайте, это действительно было. Я имею в виду, что я… Я была вне себя от злости, я… вроде как… понимаете, толкнула ее… Я столкнула ее…
— Так же, как совсем недавно столкнули ее в снег?
— В снег? О чем вы говорите? Пожалуйста! Нет! В тот раз я дернула ее за ноги…
— Зачем вы это сделали? — прервал ее Спенсер.
— Зачем? Я же сказала вам: она выводила меня из себя. Я любила ее и ненавидела. Я понимала, почему Альберт влюблен в нее, и ненавидела ее за это, я просто хотела, чтобы она убралась куда-нибудь…
— Навсегда.
— Просто убралась! — крикнула Конни. — Я признаю, что это по-идиотски, я не знаю, что тогда на меня нашло, но это правда — я толкнула ее с моста и она упала. Она была пьяна… Это выглядело как будто она сама поскользнулась и упала.
— Ну, а что было потом? — тихо спросил Спенсер.
— Что потом? А что, Френки эту часть вам не рассказал?
— Очевидно, Кристина выжила?
— Да, она выжила, — произнесла Конни напряженным голосом. — Я столкнула ее прямо рядом с основанием моста. Я не знала, что в этом месте такой откос и он помешает ее падению. Она довольно сильно ударилась и все такое, она выглядела как… как…
— Короче, все могло кончиться гораздо хуже, — закончил Спенсер.
— Что-то в этом роде. Но с ней тогда все было в порядке.
Спенсер кивнул:
— Конни, я все-таки кое-чего не понимаю. Вы толкнули ее, вы пытались ее убить. Почему же Кристина завещала вам такие деньги?
— Но мы помирились. Я извинилась.
— Как вы могли помириться после такого? Как это могло случиться?
— Я сказала, что это получилось случайно, а Кристина мне поверила. Я думаю, она тогда была слишком пьяна и мало что помнила. Мы продолжали дружить, делая вид, что все в порядке, делая вид, что ничего не было…
— Разве такое возможно?
— У нас возможно.
— Но не очень-то удается, как я вижу, — сказал Спенсер.
Конни замолкла. Спенсер наблюдал за ней:
— Если вы ее не убивали, то кто это сделал?
— Откуда мне знать? Какой-то сумасшедший. Не знаю. Меня там не было.
— Но эта ситуация с ней и Альбертом, — настаивал Спенсер, — наверное, для вас была невероятно трудной. Возможно, всему виной ложь. Вас заставила это сделать ложь. Возможно, это потому, что вы перестали понимать, где ложь, а где правда…
— Нет, — прервала его Конни, — вы и понятия не имеете, что у нас здесь за жизнь. Это общежитие такое маленькое, мы всегда были вместе, мы были такими хорошими друзьями. Я им так всем доверяла, Кристина была чудесная. Поверьте. Я до сих пор не понимаю, как она могла так поступать со мной. — Конни понизила голос: — Прошло довольно много времени, прежде чем я начала что-то подозревать.
Спенсер подался ближе к Конни и доверительно спросил:
— Конни, а что такое Альберт? Что вы о нем знаете? Я пытался вчера проверить его подноготную, но почти безуспешно. Вам известно, что на его медицинской страховке нет никаких данных? Только название небольшой адвокатской фирмы здесь в городе. — Спенсер откинулся назад: — И когда я позвонил в Клертон, в Пенсильванию, чтобы найти кого-нибудь из Мейплтопов, мне ответили, что никаких Мейплтопов там не было и нет.
— Клертон, Пенсильвания? — удивленно проговорила Конни.
Спенсер кивнул, постукивая по столу кофейной ложечкой:
— Да. Альберт мне сказал, что он именно оттуда родом.
Конни засмеялась:
— Он не из Клертона, Пенсильвания, он из Форт-Ворта, Техас. И у него вообще нет родителей. Ни отца, ни матери, вообще никого. Он сирота…
Спенсер вскочил, опрокинув стул и уронив ложечку.
— О Боже, — пробормотал он. — О Боже.
Конни тоже встала.
— Что случилось?
— Ничего. Мне нужно идти… — Он выбежал из двери и сел в машину.
Спенсер поехал по шоссе номер 89, включив свою полицейскую сирену и примчался в окружное управление полиции в Конкорде, где работал Эд Ландерс. Он попросил Ландерса показать ему отпечатки пальцев из комнаты Кристины и проследовал за ним в подвал, где находился терминал с данными ФБР.
— Мне еще ни разу не приходилось заниматься идентификацией отпечатков, — произнес Спенсер, тяжело дыша, как будто ему пришлось не ехать до Конкорда, а бежать. — Вы мне поможете?
— Конечно, — сказал Ландерс. — Я здесь для того, чтобы вам помочь. Вы интересуетесь отпечатками девушки? Я слышал, ее собираются арестовать.
— Нет, отпечатками студентов, Альберта Мейплтопа и Джима Шоу.
— Хорошо.
— Да-да, их, — сказал Спенсер, положив руку на спину Эда, как бы пытаясь его подогнать, чтобы он быстрее спускался по лестнице.
— Смотрите, это не так уж трудно, — начал Ландерс, а Спенсеру не хотелось ничего слушать, ему хотелось, чтобы все уже было сделано. — Вы кладете фотографию с отпечатком лицом вниз на этот сканер, ближе к крышке, нажимаете на зеленую кнопку…
— На эту?
— Да, правильно. — Ландерс улыбнулся. — Вы запросто набьете себе руку.
«Ну давай же, давай же, не тяни душу», — думал Спенсер, вежливо улыбаясь, а кровь отхлынула от его напряженных пальцев.
— Мы открываем программу сканирования, устанавливаем размеры фотографии отпечатка. Так для вас достаточно? Или хотите, чтобы было крупнее?
Спенсер кивал на любое предложение Ландерса.
— Теперь выбираем параметры отпечатка, вот так.:. И все пошло.
Спенсер перестал слушать и закрыл глаза.
— Теперь нам придется подождать несколько минут. Давайте присядем. — Эд сел перед монитором. Спенсер сел рядом и подумал, что его тянет немедленно возвратиться обратно в Хановер. Он силой заставил себя успокоиться. — Это заработает через минуту, — сказал Эд.
Это была самая длинная минута в жизни Спенсера.
— Отлично, посмотрите сюда. Теперь отпечатки записаны в память машины. Сейчас компьютер хочет знать, желаете ли вы, чтобы были отысканы все возможные отпечатки.
— Конечно, да.
— Конечно. Тогда нажимаем клавишу Р5 и ждем. «Мы уже черт знает сколько ждем», — подумал Спенсер.
На мониторе появилась надпись: «Не можете ли вы сузить критерии?»
— Что это означает? — спросил Спенсер.
— Это означает, что он хочет иметь задачу более специфическую. Может быть, имеется другой отпечаток, похожий на этот, но нет уверенности. Скажем, может быть, следует ограничиться отпечатками только мужчин?
— Обязательно.
Ландерс напечатал команду и стал ждать. Через мгновение появилось то же самое сообщение о желательности сузить критерии.
— О, — сказал Спенсер, — как часто такое случается?
— Хм, отпечатки пальцев снимают для разных целей. Например, при выдаче вида на жительство, или когда человек часто путешествует, или когда он находится на дипломатической службе, при инвестировании через банк и, конечно, если когда-либо федеральными властями человеку было предъявлено обвинение. Последняя группа обычно идет в классификации первой.
— А все категории попробовать нельзя?
— Конечно, можно. Давайте начнем с мужчин-путешественников.
Они подождали. Подвал напоминал Спенсеру морг в больнице Дартмут-Хичкок. Но здесь было не так безупречно чисто.
Теперь они получили кое-что. Компьютер пикнул, а потом издал еще какие-то звуки, затем появилось фото Джима Шоу рядом с его отпечатками пальцев и краткой биографией.
— Ну как? — спросил Ландерс.
— Все в порядке, Эд. Можем пройтись по остальным категориям отпечатков?
— Конечно, только потерпите немного.
И Спенсер терпел, до боли сжав ладони. Эд сканировал отпечатки.
— Что точно мы ищем?
— Фамилию, — ответил Спенсер. — Только фамилию.
— А это очень важно — найти фамилию?
— Не знаю, — сказал Спенсер, теряя терпение. — Зависит от того, что это будет за фамилия.
На этот раз долго ждать не пришлось. Компьютер немедленно крякнул, и на экране появилось лицо Альберта Мейплтона. Спенсер посмотрел на фамилию под фотографией и затаил дыхание.
Там значилось: «Натан Синклер».
Спенсер оцепенело стоял рядом с Ландерсом. Он слышал, как гудит компьютер и как работает принтер в соседней комнате. Он слышал, как переговариваются служащие, и наконец он поднял глаза и встретился с пристальным взглядом Ландерса, который озабоченно спросил:
— С вами все в порядке, Спенс?
Спенсер очнулся.
— Да-да, конечно. Все прекрасно. Дайте мне взглянуть на это еще раз. — И он наклонился к экрану, пытаясь сфокусировать взгляд. Текст плыл у него перед глазами.
Натан Синклер был арестован в возрасте семнадцати лет в Бруклин-Хайтсе, Нью-Йорк. Он с друзьями пытался ограбить магазин. Из двух лет, положенных по приговору, он отсидел три месяца и был выпущен условно на поруки как несовершеннолетний. В соответствии с данными полиции он ни разу не вступал в контакт со своим куратором, осуществляющим наблюдение, и больше о нем ничего известно не было.
— Боже мой, что делал этот тип в комнате Кристины?! — воскликнул Эд.
Спенсер отпрянул от экрана. У него внутри все пронзительно кричало и почему-то по тембру напоминало голос Конни.
— Не знаю, Эд. Но это все, что мне было нужно. Сделайте, пожалуйста, копию на принтере.
Получив копию сведений о Натане Синклере, Спенсер стиснул в руках конверт из манильскои бумаги и пошел на выход.
Он спешил добраться до дома. Подумать только, всего четыре дня назад он сидел за своим столом на работе, скучал, беспокоился и расстраивался из-за того, что не звонит эта девушка из колледжа.
Всего четыре дня!
Иногда он по четыре дня не выходил из своей квартиры, ничего не делая, ничего не чувствуя. Он ел — еда теперь редко доставляла ему наслаждение, — пил, спал, смотрел спортивные программы по ТВ… Пролетали четыре дня, и абсолютно ничего не происходило.
Спенсер медленно двигался к Хановеру. Снова начало смеркаться. Прошел еще один день без пищи. Он заставил себя остановиться и зайти в «Таверну Мерфи», чтобы заказать пиво и гамбургер. Вообще-то он гамбургеры не любил, но этот был вкусный. Он заказал еще. Было рано, кафе казалось почти пустым.
— Похоже, у тебя какие-то неприятности, дружище, — сказал бармен Марти, его старый приятель.
— Да, можно сказать и так, — слабо улыбнулся Спенсер. «Натан Синклер, Натан Синклер», — стучало у него в ушах.
— Это имеет какое-то отношение к убитой девушке?
— Да. К ней и вообще ко всему.
— Хм, ты знаешь, а я сам догадался об этом. Тут арестовали одну после обеда. Невероятно! Арестовали какую-то девушку. Никто не может ничего понять. Я думал, что ищут насильника, маньяка. А тут девушка. Ты можешь в это поверить?
— Почти нет, — ответил Спенсер.
— Но она виновата, наверное.
— Да, но мы этого не знаем. Не надо пока делать никаких заключений.
— Что ты имеешь в виду? Ее бы не арестовали, если бы не было достаточных доказательств. Им ведь придется иметь дело с большим жюри, особенно если это убийство. Я не могу в это поверить.
— Я сам почти не могу в это поверить. — Этот бармен Марти Спенсеру нравился, но сегодня вечером ему хотелось, чтобы тот отвязался. — Марти, откуда ты знаешь всю эту чушь насчет большого жюри? Ты что, адвокат, учился в юридическом колледже?
Марти махнул рукой:
— Нет. То, что вижу, то и имею, детектив-сержант Трейси.
Спенсер потягивал пиво.
— Я слышал, она даже ничего не отрицает. Просто молчит, — сказал Марти, как если бы это решало для него вопрос, виновна она или не виновна.
— Она ведь имеет право молчать. Разве ты этого не знаешь? — спросил Спенсер.
— Да, но я думаю, она не открывает рот, потому что виновата. Они все равно вытянут из нее признание.
Спенсер знал, что должен ехать в управление, но ему хотелось еще немного выпить. Ему хотелось сесть на свое обычное место в баре, и чтобы приглушили свет, и так тихонько заснуть.
Одна оставалась надежда — что все скоро кончится.
— У тебя действительно неважный вид, приятель. Даже при таком свете.
— Спасибо. Ты очень добр, — улыбнулся Спенсер.
— Трейси, ты знаешь, я всегда счастлив видеть тебя в нашем баре. Жаль, что ты уходишь. Ну что ж, иди борись с преступниками.
Спенсер направился к выходу, но, не доходя до дверей, обернулся:
— Знаешь что, Марти, когда-нибудь я по-настоящему разозлюсь, если ты будешь продолжать называть меня Трейси.
— Но Трейси…
— Я действительно не шучу, Марти. Это меня страшно злит.
Марти выглядел почти оскорбленным.
— Спенсер, я зову тебя Трейси уже пять лет.
— И все пять лет, Марти, это меня раздражало до невозможности, — устало проговорил Спенсер без улыбки. — Ты все же подумай над тем, что я тебе сказал. Спокойной ночи.
Марти пробормотал что-то вдогонку, но Спенсер не слышал.
Он медленно двинулся домой, чтобы хоть немного проветриться и сменить одежду, прежде чем направиться в управление.
Спенсер знал, что получит от шефа нагоняй. Он крепко сжал в руке конверт из манильскои бумаги и повернул за угол, на Аллен-стрит.
Это было очень трудно, почти невозможно — оставаться один на один с тем, что он узнал о Натане Синклере.
О, если бы только Конни знала! Если бы она знала! Она бежала бы от Альберта и Кристины прочь вопя и рассказала бы все Джиму Шоу, и тот завопил бы тоже. Некоторым образом получилось так, что Конни вынуждена была подавить в себе все самое лучшее. И ради чего? Для кого? Теперь Спенсер был уверен, что Констанция Тобиас избавилась не от того, от кого следовало. Как и Рут Эллис, последняя женщина в Англии, которую казнили через повешение, Конни имела дело не с симптомом, а с болезнью.
Поднимаясь по лестнице и поворачивая ключ в замке своей квартиры, Спенсер желал, чтобы сейчас к нему кто-нибудь пришел. Чтобы его хоть кто-нибудь выслушал и потом сказал: вот здесь ты сделал неправильный вывод, а вот здесь ошибся.
Втайне от себя Спенсер завидовал Уиллу Бейкеру, потому что у того была жена. Он всегда мог после работы поделиться с Джинни тем, что накопилось за день. Он был не один.
А вот Спенсер после работы всегда оставался наедине с самим собой. Обычно ему удавалось это как-то переносить, но бывали времена, когда он смотрел, уставившись в темноту своей пустой квартиры, и одиночество гнуло его к земле. Как же ему хотелось в такие минуты, чтобы кто-то был рядом!
Пусть даже этот кто-то сердился бы на него, но лишь бы был рядом!
Ему нужно было, чтобы именно рядом существовал человек, который доводился бы ему хоть кем-то.
Спенсер уронил ключи на маленький столик и по привычке заглянул в холодильник. Ничего. Было шесть часов вечера, понедельник, и никто не придет сюда ни позже, ни ночью, ни завтра утром. Никто, кроме него самого, и сегодня вечером перенести одиночество будет всего труднее. Ему было противно даже смотреть на себя.
Он принял душ и сменил одежду, а затем поехал назад в управление. Конверт из манильской бумаги с распечаткой сведений о Натане Синклере он оставил на столе в кухне.
Спенсер ожидал, что может возникнуть кое-какая суматоха, но к тому столпотворению, которое он увидел в управлении, подготовлен не был.
Повсюду сновали журналисты с камерами и юпитерами, микрофонами. Все эти вещи жили своей собственной жизнью. Он заметил (вернее, его заметили) телевизионщики из ТВ-центра в Оклахоме и двух журналистов из «Лос-Анджелес тайме», которые тут же подбежали и начали совать ему под нос свои микрофончики. Он прошагал мимо них, бормоча: «Без комментариев, без комментариев». Он даже не слышал вопросов, которые ему задавали, потому что в голове, заглушая все, вопили его собственные вопросы.
У входа все было иллюминировано мерцанием голубых и красных огней полицейских проблесковых маячков. А на земле все еще лежал снег, и было очень холодно.
Спенсер прошел прямо в кабинет шефа.
— Где, черт возьми, ты был? — свирепо рявкнул Галлахер. — Мы арестовали Конни Тобиас.
— Да, я уже слышал.
— Черт побери! Где ты шатался? Сайлас и Артел хотели, чтобы ты пошел с ними и Реем.
— Зачем? Они вполне могли справиться и сами.
— О'Мэлли, не будь таким хитрожопым. Это расследование ведешь ты. Им нужна твоя помощь.
— Хорошо-хорошо, — ответил Спенсер. Уголки его рта дрожали. — Зачем мне это говорить? Я ведь здесь именно для этого. Чтобы помогать им.
— Значит, ты здесь для этого? — бросил Галлахер. — Чтобы помогать им. Мы все работаем вместе, Трейси. Что влезло сейчас в твою больную голову? Вспомни: это твоя задача — отыскать убийцу, а они должны выступать в качестве обвинителей на процессе.
— Мне это прекрасно известно, но я не знал, что обвинители производят и аресты. Я думал, что это моя работа.
— Но тебя здесь не было! — прогремел Галлахер. Уилл стоял тут же и смотрел на ковер. — Может быть, если бы ты был здесь, то сам бы и произвел арест.
— Если бы я был здесь, я бы посоветовал вам подождать с арестом…
— Чего ждать, О'Мэлли? — оборвал его Галлахер. — Рождества? Я устал от твоего дерьма, которым полны мои уши. Кончай заливать! Хочешь, чтобы тебя сменил Бейкер?
Спенсер бросил взгляд на Уилла, который стоял не поднимая головы.
— Это что, очередная угроза, шеф?
— Заткнись, О'Мэлли! Ты нужен помощникам окружного прокурора, ты нужен своему напарнику, ты нужен здесь, в управлении. Но тебя нет. Каждый раз, когда у нас дело особой важности, у тебя обязательно появляются личные проблемы, которые занимают все твое время.
— Личные проблемы? Все время? Но о каком из двух дел особой важности, какие у нас за все время, что я работаю здесь, были, идет речь?
— Кроме убийства, у нас что, не было важных дел? А как насчет сорока ограблений, которые мы имели в прошлом оду? А как насчет краж со взломом? А как насчет того нападения на бар прошлой зимой, которое чуть не закончилось трагически? Каждый раз, когда становится горячо, ты смываешься Бог знает куда.
Спенсер оценивал ситуацию:
— Вот, значит, почему вы пригласили сюда помощников кружного прокурора? Потому что думали, что я опять куда-нибудь смоюсь?
— Я их не приглашал! Мы вместе работаем, черт побери! В нашем районе имел место смертельный случай. Погибла девушка при невыясненных обстоятельствах. Теперь обнаружилось, что это убийство. Из Конкорда и Хаверхилла должны были прибыть еще в четверг.
— Да, но их же не было.
— Нет. И смотри, что мы имеем… Я даже не знаю что! — Галлахер стукнул кулаком по столу, встал и снова сел. — Послушай, — произнес он более спокойным голосом, — Бейкер тут сказал, что тебе, наверное, потребуется помощь.
Спенсер вскинул голову и спокойно посмотрел на своего напарника.
— Значит, так сказал Бейкер? Хорошо. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. — И прежде чем шеф или Уилл могли вставить хоть слово, Спенсер произнес: — К вашему ведению, помощь, которую вы мне дали, шеф, слишком ничтожна, да и к тому же она подоспела слишком поздно. В четверг для осмотра места происшествия в моем распоряжении был только Рей, а такого растяпу надо еще поискать во всем управлении. Ни черта при нем не было, ничего он не обеспечил — ни фотоаппарата, ни ленты, ни блокнота, не позвонил в Конкорд, хотя я ему строго-настрого приказал, и коронер не был извещен до вечера пятницы, и если честно, а сами вы где были на прошлой неделе? Если это было так важно, где, черт возьми, были вы? Я не знаю, да и знать не хочу, но в одном уверен: здесь вас не было. — Голос Спенсера становился все громче и громче. Если бы он был поспокойнее, то наверняка бы понял, что весь этот шум и гром Галлахер обрушил на Спенсера с одной лишь целью: чтобы покрыть свое собственное неучастие в расследовании убийства. Но Спенсер не был спокоен, и ему было не до тонкостей.
— Здесь шеф я, Трейси, — сказал Галлахер, повышая голос.
— Да, действительно, где же был шеф на прошлой неделе, когда мы выкапывали труп обнаженной женщины из-под снега? Где вы были, когда мы нашли девять миллионов долларов на ее счету, и где были вы, когда мы долго не могли найти ни единой души, кто явился бы и справился о погибшей девушке, которая, когда была жива, слыла всеобщей любимицей, но мертвая оказалась никому не нужна! Позвольте мне сказать вам кое-что о себе, куда я смывался, как вы говорите. Вчера я ездил в Норуолк, Коннектикут, и беседовал с женщиной, которая рассказала мне невероятные вещи, а вы даже не дали себе труда меня выслушать, вам было на все это наплевать. Сегодня я ездил в Конкорд, потому что… — он сделал паузу, чтобы передохнуть, — потому что один из отпечатков не стыковался. Я почти ничего не ел четыре дня. А где вы были вчера? Дайте я догадаюсь: играли в футбол со своими детьми и вкушали с супругой чудесный воскресный обед. Так не говорите мне, что я смываюсь неизвестно куда, — выпалил Спенсер, сжимая кулаки. — Я делал свою работу.
Взорвать Спенсера было очень трудно, но если уж он взрывался, так взрывался.
Уилл стоял рядом со Спенсером, не поднимая глаз от пола.
Заговорил Галлахер, причем заметно спокойнее, как если бы был любящим отцом, который пытается умиротворить непослушного ребенка.
— Ладно, Спенсер, — произнес он сквозь сжатые зубы, и Спенсеру, если бы он был меньше разозлен, это показалось бы приятным, потому что шеф никогда не называл его по имени, даже когда они вместе выпивали.
— Не надо меня сейчас называть Спенсер, — бросил О'Мэлли. — Я устал от всего этого. Просто устал. Я отправляюсь домой. У вас есть арестованная девушка, и она ваша. Так сказать, с потрохами. Идите и вещайте в эти микрофончики там в коридоре. Они все ждут вашего заключения. Идите и скажите им все, что вы знаете о Конни Тобиас. О Кристине Ким. И о Натане Синклере.
— Кто, черт возьми, этот Натан Синклер? — прошептал Уилл.
— Извини нас, Трейси, за то, что мы не такие умные, как ты, — проворчал шеф сердито. — Но все же мы не идиоты. Мы, конечно, просим у тебя прощения за то, что у нас есть жены и семьи, но мы тоже пытаемся делать нашу работу — как можем, конечно, хотя, разумеется, не так блестяще, как ты, отдаваясь работе по двадцать четыре часа в сутки.
Спенсер не хотел вступать в дискуссию. Он был переполнен гневом и усталостью до отказа. В таком состоянии он не был давно — наверное, с тех пор, как погибла жена. Внезапно он понял, что Галлахер знает что-то важное о Спенсере Патрике О'Мэлли, что-то такое, что дает ему право все время демонстрировать свою власть, угрожать, шантажировать, Спенсера, и это не в первый раз, когда шеф использует это право с удовольствием.
Галлахер знает, что у Спенсера О'Мэлли нет личной жизни. Что ему некуда деваться.
Едва дыша, Спенсер двинулся к столу шефа. Внешне он даже казался спокойным, если бы не подрагивающие пальцы. Только таким образом он выдавал свои эмоции, оказавшись сейчас перед необходимостью выбирать между двумя равно неприемлемыми возможностями.
— Я ухожу, — прошептал он.
— О'Мэлли, не будь дураком, — сказал шеф. — Каждый раз, когда я снимаю с тебя стружку, ты мне угрожаешь, что уволишься. Я устал от этих выкрутасов. Однажды я просто не позову тебя назад.
— Пусть этот день настанет сегодня, шеф, — сказал Спенсер, отстегивая кобуру с «магнумом» и бросая ее на стол.
— О'Мэлли! — воскликнул Галлахер.
— Трейси, перестань, приятель, — тихо проговорил Уилл, подходя к нему.
Спенсер возвратился, отцепил с кармана рубашки полицейский жетон и тоже бросил на стол.
— Понимаю-понимаю, — произнес он, теперь успокоившись и даже, как ни странно, расслабившись, — всегда получалось одно и то же. Я делаю вид, что увольняюсь, потому что сыт по горло всем: и тем, как вы относитесь ко мне, и тем, как разговариваете со мной, и тем, как вы вообще руководите этим управлением. Я пять лет ждал, когда же вы уйдете на пенсию, чтобы я мог занять ваше место, но, видимо, надо ждать еще целую вечность. Я оставался, потому что у меня не было выбора. Но знаете что? Это у Кристины Ким не было выбора. У Кэтрин Синклер не было выбора. А у меня все-таки есть. И я ухожу. Вы думаете, я настолько люблю эту работу…
— Я так не думал, О'Мэлли.
— Так вот, вы ошибались. Я люблю эту работу. Но все дело в том, что у меня, кроме нее, не было никакой жизни. Вот почему вы обращались со мной как с дерьмом. Ведь так? Потому что мне некуда было пойти. Так вот, к черту все. Я теперь ухожу. Вы можете очистить мой стол. Там ничего нет. Если окружному прокурору потребуются мои показания, пусть пришлют мне повестку.
— Трейси, — прошептал Уилл, — ты зашел слишком далеко.
— Да. До самой двери. — И он повернулся, чтобы уйти.
— Трейси, — сказал Галлахер, — я тебя предупреждаю: если ты сейчас выйдешь через эту дверь, то не трудись возвращаться. Я тебе говорю. Так и будет.
Спенсер обернулся:
— И я забыл вам сказать вот еще что: перестаньте называть меня Трейси. Терпеть не могу эту поганую фамилию.
Спенсер вышел на холодную вечернюю улицу и остановился сразу за входной дверью. Он знал, что может еще возвратиться. Он им был нужен, он знал это. Он ничего не сказал им о Натане Синклере.
«Но что это изменит? Ну будут они знать. Да плевать они на это хотели. Но поскольку это станет известно, об этом узнает Конни Тобиас. И Джим Шоу тоже узнает. Конни будет думать, что ее жизнь погублена понапрасну, а ей из без того не позавидуешь, поэтому я не хочу, чтобы Конни чувствовала себя еще более безнадежно. Ей нужна надежда, иначе выдержать то, что предстоит, очень трудно». Спенсер вдруг испытал к Конни некоторую если не симпатию, то уж по крайней мере какое-то сочувствие. И ему не хотелось окончательно ее губить.
А Джим Шоу? Он окажется замешанным в скандал, который может разрушить его будущую карьеру. Придет время, и избиратели обязательно поинтересуются временами, когда он был молодым и чем он таким занимался, и обязательно всплывет история с этим любовным четырехугольником. И там уж никто не будет разбираться, было это порочным кровосмешением или нет. Кто в таких случаях разбирается в разных тонкостях! Подобно тому, как Тэд Кеннеди не смог дальше продолжать карьеру политика, когда выплыла на свет история с инцидентом на Чаппакуддике [42], так и Джим Шоу не сможет двигаться дальше на этом поприще, если станет известна история Кристины Ким и Натана Синклера. «Мне не хочется хоронить карьеру Джима и забивать в его гроб последний гвоздь».
Спенсер медленно начал осознавать, что его окружают люди, мерцают вспышки. Их было много, этих людей, уж больше десятка — это точно, они шумели, совали к нему свои черные микрофоны в губчатых футлярах. Было светло, как будто днем. Искусственный день. Но сейчас был вечер и холодно. Спенсер начал проталкиваться между репортерами, сказать ему было совершенно нечего.
— Скажите, вы тот самый детектив, который ведет это дело?
— Больше не веду, — ответил Спенсер.