на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Борьба со смертностью

Вряд ли кто-нибудь ожидал от Рихарда Глюкса сюрпризов. Но 28 декабря 1942 года он направил лагерным СС диковинное послание: Генрих Гиммлер приказывает «в обязательном порядке снизить уровень смертности в лагерях» (эта фраза была почти дословно взята из приказа Гиммлера, отправленного Полю двумя неделями ранее). Далее Глюкс приводил малоприятные цифры. За последние шесть месяцев с июня по ноябрь 1942 года в лагеря прибыло примерно 110 тысяч новых узников. За этот же период умерло почти 80 тысяч человек: 9258 были казнены, но 70 610 скончались от болезней, истощения или травм (Глюкс не включил сюда евреев, умерщвленных в газовых камерах без всякой регистрации сразу по прибытии в Освенцим).

Такой высокий уровень смертности означал, что «число узников никогда не будет доведено до того уровня, какого требует в своем приказе рейхсфюрер СС». Следовательно, писал Глюкс, старшие лагерные врачи должны принять все меры к тому, чтобы «существенно» снизить лагерную смертность. Лагерное начальство не впервые напомнило своим подчиненным о том, что повышение производительности труда узников требует хотя бы минимальной заботы о них. Однако еще ни разу это требование не было столь настоятельным[2341].

Дав понять, что лагеря обязаны улучшить условия содержания узников, ВФХА издало в 1943 году ряд новых приказов. В январе, вновь по подсказке Гиммлера, Глюкс возложил на комендантов лагерей и их помощников ответственность за «сохранение трудоспособности узников»[2342].

Освальд Поль также сказал свое веское слово, изложив в октябре 1943 года свои взгляды в пространном послании комендантам лагерей. Производство оружия в лагерях уже стало «решающим фактором в войне», писал он, однако для увеличения выпуска вооружений СС должно улучшить условия содержания узников. Если Германия хочет одержать «великую победу», лагерные СС должны обеспечить «здоровье» и «благоденствие» узников концлагерей. За этим следовал ряд практических предложений. А чтобы подчеркнуть их важность, Поль заявил, что лично будет отслеживать их выполнение[2343].

После стольких лет эскалации насилия эсэсовская верхушка в Берлине и Ораниенбурге неожиданно сменила пластинку, к великому недоумению представителей «старой гвардии» палачей. Нет, эсэсовские главари остались теми же, никакого поворота от жестокости к состраданию не произошло. Требование Поля улучшить условия содержания узников не имело никакого отношения к «сентиментальному гуманизму», в чем он заверил комендантов. Это была чисто практическая стратегия: для победы рейха требовались «руки и ноги» узников[2344]. Подход к делу изменили не только в Главном административно-хозяйственном управлении СС. До нацистских главарей, похоже, дошло, что источники дармовой рабочей силы иссякают. А значит, другие группы рабочих, занятых принудительным трудом, также могли надеяться на улучшение условий[2345].

Поскольку основной причиной смерти узников в лагерях был голод, первоочередной задачей стало улучшение их питания, и это вынужден был признать даже сам Гиммлер[2346]. Однако эсэсовская верхушка не спешила распределять дополнительные ресурсы, предпочитая меры, не требовавшие дополнительных затрат. Многое делалось лишь для отвода глаз, особенно если дело касалось эксцентричных идей Гиммлера, мнившего себя специалистом и в области питания. Чего стоил, например, его план снабжения лагерей луком и свежими овощами. Будь она воплощена в жизнь, инициатива эта лишь усугубила бы муки узников, и без того страдавших от кишечных инфекций[2347].

Между тем Освальд Поль спустил лагерному начальству собственные предложения, полные кулинарных банальностей («Не перегревайте и без того теплую пищу!») и призывов к бережливости («В лагере не должно быть пищевых отходов!»)[2348].

Другая инициатива Гиммлера оказалась более важной. В конце октября 1942 года рейхсфюрер СС разрешил узникам получать посылки с воли, тем самым возродив традицию довоенных лагерей. Вскоре в лагеря начали поступать посылки от родных и близких, от Международного Красного Креста и ряда национальных комитетов этой организации[2349]. Благодаря этим посылкам в лагерях появились «предметы роскоши». Так, например, датский Красный Крест присылал узникам колбасу, сыр, масло, свинину, рыбу и многое другое. Эти посылки были для узников подарком Небес. Разговоры велись лишь о них и их содержимом. Многим посылки снились во сне.

В своем тайном дневнике, который она вела в Равенсбрюке, французская узница Симона Сен-Клер писала, с какой надеждой она ждала почту. «Никогда еще я так не ждала посылок и писем!» Те, кто регулярно получал посылки с продуктами, реже страдали от отеков, диареи, туберкулеза и других болезней. Варшавянка Хелена Дзедзецкая, еще одна узница Равенсбрюка, позднее призналась, что посылки «сохранили нам жизнь»[2350].

Увы, посылки доставались далеко не всем. Желающих их получить было куда больше, чем самих посылок[2351]. Начать с того, что национальные комитеты Красного Креста жестко ограничивали круг получателей помощи. Например, в Майданеке посылки польского Красного Креста предназначались лишь узникам-полякам. Более того, эсэсовцы раздавали лишь те посылки, на которых было указано имя получателя. Узники, чье имя или местонахождение было неизвестно благотворительным организациям или родственникам, или же те, у кого родственников не было, оставались голодными.

Тем временем эсэсовцы и капо увидели для себя новый источник обогащения и без зазрения совести присваивали себе присланные узникам продукты. Когда узница Освенцима немецкая цыганка Анна Меттбах получила от матери посылку, оказалось, что исходное содержимое кто-то успел подменить гнилыми яблоками и хлебом[2352].

Лагерное начальство препятствовало получению посылок некоторыми категориями заключенных – в первую очередь это касалось советских военнопленных и евреев. «Мы здесь все нуждаемся, – писал узник Дахау Эдгар Купфер в своем дневнике. – Особенно русские, потому что они не получают посылок»[2353].

Вдобавок к посылкам некоторые узники получали дополнительное продукты питания от государства, что вновь не стоило СС ни копейки. Несмотря на то в начале 1942 года, когда в Германии начал ощущаться продовольственный кризис, имперское министерство продовольствия и сельского хозяйства официально урезало пайки узников лагерей, большинство из них имели право на дополнительное питание как занятые тяжелым трудом. Разумеется, эта льгота не раздавалась автоматически. Местное лагерное начальство не спешило заполнять необходимые документы, а те, кто их заполнял, частенько присваивали дополнительные пайки себе. Со временем все больше узников начали получать положенные им продукты, однако основной массе они, похоже, не доставались[2354].

Верхушка СС понимала, что улучшение условий содержания узников не сводится лишь к лучшему их питанию. Придется что-то делать с истощенными и больными узниками. В конце 1942 года Гиммер пожаловался Полю, что слишком большая доля узников – по его данным, 10 % – непригодна к труду[2355]. Раньше эта проблема решалась быстро – инвалидов просто убивали. Теперь же эту практику следовало ограничить. Лагерному начальству было велено лечить больных и возвращать их в рабочий строй[2356]. Эта директива привела к значительному сокращению выбраковки в ряде лагерей[2357].

Гиммлер отказался от централизованной программы уничтожения истощенных и больных узников («акция 14f13»). Весной 1943 года лагерные коменданты получили приказ прекратить селекцию «нетрудоспособных узников» для врачебных осмотров (кроме душевнобольных). Вместо уничтожения «лежачих инвалидов» лагерные СС должны были заставить их трудиться. Таковы были на тот момент требования Гиммлера[2358].

Что касается лечения больных, лагерное начальство также призывало к новым подходам. «Лучший врач в концлагере, – писал Глюкс в конце 1942 года, – это не тот, кто пытается снискать себе репутацию чрезмерной строгостью, а тот, кто поддерживает трудоспособность [пациента]… на максимально высоком уровне»[2359].

Результатом этого требования стало одно важное изменение: эсэсовцы укомплектовали лазареты врачами из числа узников, что также было повсеместной практикой в довоенные годы. Вскоре эти врачи выполняли большую часть ежедневной работы. В отличие от своих эсэсовских начальников они имели лучшую профессиональную подготовку и добивались для своих пациентов перемен к лучшему. Сыграло свою роль и открытие новых лазаретов, а также увеличение поставок медицинского оборудования и лекарственных средств, по крайней мере в отдельных лагерях[2360].

Все эти изменения улучшили положение отдельных узников, однако лагерной системы в целом они практически не изменили. Улучшения гигиены часто сводились на нет огромной скученностью – прямым результатом политики СС по увеличению армии бесплатных рабов[2361].

В лазаретах, как и прежде, не хватало лекарств. Больные узники не получали должного лечения и ухода, а порой становились жертвами насилия. Описывая больничный барак в Заксенхаузене, сбежавший из лагеря узник писал летом 1944 года: «Смрад разлагающейся плоти, крови и гноя невыносимый»[2362].

Все лучшее в лазарете – и лекарства, и уход – доставалось горстке квалифицированных привилегированных заключенных[2363]. А вот серьезно больных лагерное начальство оставляло умирать без медицинской помощи либо просто уничтожало. В частности, эсэсовцы продолжали отправлять умирающих узников в другие лагеря. Во второй половине войны таким лагерем стал Освенцим, потеснив Дахау на второе место. В конце декабря 1943 года туда из Флоссенбюрга прибыл так называемый инвалидный транспорт. Живыми в его переполненных вагонах в Освенцим прибыли 948 узников, а 250 человек умерли во время переезда. Многие из прибывших весили менее 30 килограммов и фактически уже стояли одной ногой в могиле. Эсэсовцы выбросили самых слабых на снег и облили водой, чтобы ускорить их гибель. Впрочем, ряды переживших страшный этап вскоре также заметно поредели. К 18 февраля 1944 года из них в живых осталось лишь 393 человека[2364].

Тем не менее ВФХА не оставило своих амбициозных планов по снижению смертности узников. Поскольку одной из главных ее причин была царившая в лагерях атмосфера насилия и страха, берлинское начальство пыталось умерить пыл самых ретивых палачей.

Прежде всего сократили количество и продолжительность перекличек (обычный предлог для эсэсовских зверств), охране же было приказано не тревожить узников по ночам, давая возможность выспаться. Из Берлина также поступило распоряжение сократить количество телесных наказаний и отказаться от позорной практики «подвешивания на шесте» (по крайней мере, на бумаге)[2365]. В целом же ВФХА повторило запрет на необоснованные нападения на заключенных. Дальнейшие распоряжения поступили от местных офицеров СС, причем нередко охране открыто вменялась в вину чрезмерная жестокость. Самых беспощадных охранников даже наказали[2366].

Все эти меры хотя и возымели некоторый эффект, однако отнюдь не положили конец ежедневным унижениям узников и эсэсовскому террору. Многие высокопоставленные чины в лагерях обитали в мире, в котором жесточайшие истязания узников считались нормой. Надругательству подвергались даже мертвые (в Бухенвальде эсэсовцы занимались изготовлением сушеных голов, а также изделий из татуированной кожи узников). У ветеранов СС насилие вошло в плоть и в кровь; неудивительно, что даже вялые окрики из Берлина прекратить измывательства над узниками не встречали понимания[2367]. Непосредственное начальство в лагерях предпочитало закрывать на них глаза. Эсэсовцы намекали старостам блоков, что больше нельзя избивать заключенных, и это при том, что старост под роспись официально знакомили с приказом, запрещающим даже прикасаться к заключенным[2368].

Своей неискоренимостью террор был обязан большинству эсэсовской верхушки. Нечего и пытаться представить себе конфликт между реформаторами из ВФХА и эсэсовскими палачами на местах[2369]. Поступавшие из Берлина в 1942–1943 годах приказы были полны противоречий и расплывчатых формулировок. С одной стороны, требуя улучшить условия содержания узников, ВФХА одновременно подталкивало лагеря к еще большей их эксплуатации, хотя первое однозначно исключало второе. Тон задавал сам Освальд Поль. Так, весной 1942 года он призвал к изматыванию узников принудительным трудом. Герхард Маурер старался воплотить это требование в жизнь. В первых числах июня 1942 года он повторил слова своего начальника, призвав лагерное начальство «использовать» рабочую силу узников «по максимуму». С этой целью, продолжал Маурер, узники должны трудиться не только в рабочие дни, но и весь день в субботу и в воскресенье утром[2370]. Крайне сомнительно, что этот приказ принес какие-то экономические выгоды. Многие частные компании не работали по воскресеньям, а изможденные непосильным трудом узники валились с ног от усталости[2371]. Однако в ВФХА были настроены решительно. В ноябре 1943 года Поль повторил приказ: «Проводимые сегодня обширные мероприятия, столь важные для нашей войны и дела победы, не позволяют нам ни при каких обстоятельствах сокращать продолжительность чистого рабочего времени в день, которая должна составлять не менее 11 часов». На практике же, подгоняемые эсэсовцами, люди трудились и дольше[2372]. Результатом были болезни, травмы и гибель огромного количества заключенных.


Охота за рабами | История нацистских концлагерей | Новый курс?