Внутренние разбирательства
Летом 1942 году года мир лагерных СС пережил небольшую встряску: два почтенных лагерных коменданта были отстранены от должности из-за коррупции. Штурмбаннфюрер Алекс Пиорковски, сменивший Ганса Лорица на посту коменданта Дахау, был временно отстранен от исполнения обязанностей за организацию масштабных махинаций в лагере; Гиммлер потребовал оперативного вмешательства суда СС и принятия мер в отношении зарвавшегося Пиорковски, который ранее уже впадал в немилость[2122]. Еще более скандальным стало дело самого оберфюрера СС Ганса Лорица, коменданта концентрационного лагеря. Еще в марте 1942 года, как выяснилось, группа эсэсовцев Заксенхаузена систематически присваивала продукты питания из лагерной кухни и складов, а также овощи и фрукты из садов и огородов. Подобные хищения были делом заурядным, и Лориц отреагировал соответственно, поспешно замяв дело и обвинив в кражах одного из заключенных. Но на сей раз эта тактика не сработала. Один недовольный из членов СС сообщил в гестапо непосредственно о Лорице: все в лагере знали, что комендант был «самым большим ворюгой», и данное утверждение имело под собой длинный перечень веских доказательств. Кроме того, Генриху Гиммлеру было отправлено анонимное письмо с дальнейшими обвинениями в адрес Лорица – как выяснилось позже, автором его была супруга одного из охранников Заксенхаузена[2123].
Рейхсфюрер СС без промедлений приступил к официальному расследованию. Наряду с вполне рутинными фактами коррупции – заключенные ткали ковры для коменданта, и не только для него, рисовали картины, изготовляли вазы, мебель и даже парусную лодку, – вскрылись и вещи куда более серьезнее: например, незавершенная вилла под Зальцбургом. В 1938 году Лориц приобрел солидный участок земли в тихой деревушке Санкт-Гильген у озера Вольфганг-Зее и распорядился начать строительство силами заключенных «дома его мечты», а также разбить террасные сады, соорудить искусственные водопады, фонтаны и пр. Когда Лориц в 1942 году оказался под колпаком, большая часть работы была завершена, его жена вместе с сыновьями уже перебрались в новую виллу, а заключенные заканчивали недоделки[2124]. Когда в июне 1942 года с Лорица потребовали объяснений, он напыщенно заявил, что, дескать, его честь офицера СС неизбежно пострадает, если данные факты станут достоянием его лагерных подчиненных. Лориц был искренне изумлен тем, что, мол, ему отчего-то не позволили то, что позволялось везде и всюду другим. И что он отнюдь не единственный из лагерных эсэсовцев, кому захотелось обосноваться на берегу Вольфганг-Зее. В двух шагах от принадлежавшей ему виллы заключенные концентрационного лагеря сооружали еще одно роскошное обиталище – для Артура Либехеншеля из Главного административно-хозяйственного управления СС[2125].
Почему же эсэсовские заправилы так ополчились на Лорица летом 1942 года? Ближе к концу войны, по мере возрастания трудностей для многих обычных немцев, нацистское руководство стало относиться куда щепетильнее к проявлениям коррупции в своих рядах, опасаясь, что поведение отдельных зарвавшихся высокопоставленных эсэсовцев может негативно повлиять на и без того снижавшуюся популярность нацистов в стране. Весной 1942 года Гитлер объявил, что ведущие фигуры режима должны пропагандировать аскетизм, и летом того же года Гиммлер был вынужден признать, что случаи коррупции вызывали негодование в широких массах (хотя его собственная семья продолжала купаться в роскоши)[2126]. И поэтому Гиммлер решил примерно наказать Лорица, чьи злоупотребления перешагнули границы Заксенхаузена.
У главы Главного административно-хозяйственного управления СС Освальда Поля были свои причины для расправы с Гансом Лорицем. После недавнего объединения системы концентрационных лагерей под его началом, Поль стремился упрочить свою власть. А разве не лучший способ продемонстрировать свое могущество на примере увольнения Лорица, ветерана лагерных СС, служившего в этой сфере еще с периода первых лагерей и к тому же протеже Теодора Эйке, давнего соперника Освальда Поля?[2127] В то же время Поль использовал возможность выставить себя неподкупным, о чем уже свидетельствовало обставленное воистину с театральным размахом отстранение от должности Алекса Пиорковски. Судя по всему, Поль вызвал коменданта Дахау в Берлин, где понизил его в должности, хоть и не имел на то полномочий, завершив унизительное для Пиорковски шоу, лишив его церемониального кинжала – символа мужества СС[2128].
Однако эсэсовские руководители ранга Поля предпочитали не вдаваться в истинные причины, порождавшие коррупцию. Хотя Главное административно-хозяйственное управление СС отлично знало, что большинство охранников концлагерей было в чем упрекнуть, лишь немногие были наказаны[2129]. И даже вопиющие факты нарушений, как это имело место с Лорицем и Пиорковски, расследовались отчасти формально, вероятно, еще и потому, что не становились достоянием гласности вне рамок «черного ордена». Хотя Гиммлер все же выставил Пиорковски из СС, никакого судебного разбирательства за этим не последовало[2130]. Что же касается Лорица, тот сохранил эсэсовское звание и был переведен на новую должность – создавать сеть исправительно-трудовых лагерей в Норвегии; его семья между тем так и не рассталась с виллой на берегу озера Вольфганг-Зее[2131].
Однако Генриху Гиммлеру по-прежнему доносили о неприглядных случаях в СС, и в 1943 году он дал ход еще одной кампании – антикоррупционной акции, вызванной расследованием деяний еще одного ветерана лагерных СС, Карла Отто Коха. Кох был одним из самых знаменитых лагерных комендантов предвоенного периода, но крах карьеры пришелся на войну, и падение Коха стало самым знаменательным случаем из всех, касавшихся офицеров лагерных СС. В конце 1941 года, после первого ареста в связи с нечистоплотными делишками, Гиммлер пощадил Коха, назначив его, как мы уже знаем, комендантом Майданека. Но и там вскоре он взялся за старое. В ночь на 14 июля 1942 года свыше 80 человек советских военнопленных совершили побег, сумев каким-то образом преодолеть смертоносное проволочное заграждение. Чтобы скрыть легкость, с которой лагерь покинули упомянутые узники, Кох распорядился расстрелять несколько десятков их товарищей, тоже советских военнопленных, оставшихся в лагере, доложив начальству, что, мол, расстрелянные тоже участвовали в массовом побеге. Кох также попытался свалить вину за побег на неудовлетворительное состояние лагеря, неопытность и халатность охранников, в частности двоих часовых, которых комендант решил сделать козлами отпущения, одним из них был Густав Шлаф (его фамилию можно перевести с немецкого как «Соня»). Но Гиммлер, на ко торого вышеописанный инцидент, казалось, особого впечатления не произвел, явился в Люблин несколько дней спустя после побега. 25 июля 1942 года он издал распоряжение об отстранении Коха от должности и расследовании судом СС халатного отношения коменданта лагеря к своим обязанностям. Кох бесславно вернулся в свой прежний Бухенвальд, где дожидался результата. Но в конце концов дело против него было прекращено, однако в прежней должности он так и не был восстановлен[2132].
А вскоре Коха постигли куда более серьезные неприятности. В марте 1943 года Гиммлер прибыл в Бухенвальд с инспекционным визитом и был несказанно удивлен, обнаружив, что Кох вместе с женой до сих пор обитает в роскошной вилле. Гиммлер распорядился об отправке на фронт «усталого и обленившегося», как он выразился, Коха[2133]. Не успели это распоряжение привести в исполнение, как вскрылись новые свидетельства махинаций Коха, побудившие Гиммлера начать новое расследование. На следующий день на комендантской вилле прошел обыск, а 24 августа 1943 года Карл Отто Кох вместе с женой Ильзой был арестован и препровожден в тюрьму гестапо в Веймаре[2134].
Дело Коха вел самонадеянный молодой эсэсовский юрист Конрад Морген. Он провел несколько месяцев в Бухенвальде, начиная с лета 1943 года, собирая обвинительные материалы. Родившийся в бедной семье в 1909 году, Морген пробился в университет, где стал изучать юриспруденцию. Непродолжительное время он пробыл членом суда СС, после чего продолжил карьеру в гиммлеровском ордене, но уже в только что учрежденном РСХА, где начиная с 1940 года занимался правовыми вопросами. Затем Моргена направили в генерал-губернаторство заниматься вопросами коррупциии в рядах СС, а в конце июня 1943 года по личному распоряжению Гиммлера ему было поручено расследование дела Коха[2135]. После войны дальновидный Морген свидетельствовал против некоторых служащих лагерных СС, пытаясь выставить себя неустанным борцом за законность и правопорядок. Некоторые историки клюнули на это, как, впрочем, и часть судей[2136]. Но все его послевоенные свидетельские показания представляли собой попытки выгородить себя и самую бесстыдную ложь[2137]. Конрад Морген был и оставался убежденным эсэсовцем. Во время расследования злоупотреблений Коха он оправдывал убийства заключенных в медицинских экспериментах, а также больных заключенных, убитых по распоряжению РСХА. Основная цель Моргена состояла не в том, чтобы положить конец убийствам узников и бесчеловечному отношению к ним, а вскрыть случаи морального разложения среди лагерного начальства, воровство и другие махинации[2138]. Иными словами, Морген отнюдь не являл собой пример бескорыстного борца за права заключенных, а был заурядным исполнителем, винтиком в машине очередной гиммлеровской кампании по очищению рядов СС от разложенцев – неаппетитного пятна на безукоризненно чистой черной форме ордена «добродетельных» изуверов.
В связи с расследованием Моргеном дела Коха под лупу попали и многие другие служащие лагерной охраны. Среди прочего Морген обнаружил, что практически весь унтер-офицерский состав в период пребывания Коха на посту коменданта Майданека был «насквозь коррумпирован» – нижние чины без зазрения совести пихали в свои карманы ворованные ценности. Однако по заслугам получили далеко не все, а лишь ближайшие подельники Коха[2139]. Среди них был гауптшарфюрер Готтхольд Михаэль, который обвинялся в проведении мошеннических операций заодно со своим шефом, а также в краже собственности заключенных в целях личного пользования, включая дорогие кожаные чемоданы[2140]. Из старших офицеров ответчиком был Герман Хакман, которому всячески покровительствовал Кох, у которого Хакман служил адъютантом в Бухенвальде и которого он повысил до лагерфюрера Майданека – типичный пример кумовства лагерных СС. Хакман был приговорен к смертной казни эсэсовским судом 29 июня 1944 года за систематическое присвоение собственности, но приговор так и не был приведен в исполнение – полгода спустя Хакмана выпустили из Дахау и бросили в бой с наступавшими американскими войсками[2141].
Расследование деяний Карла Отто Коха затянулось. Гиммлер распорядился о проведении пыток для установления истины о коррупции в рядах СС, и в марте 1944 года Коха вынудили частично признать вину. Однако слепая поддержка начальства превратила его в страдающего манией величия, изначально безгрешного, как он сам заявил, поэтому он и отрицал вину[2142]. В сентябре 1944 года все же начался суд над Кохом – он предстал и перед судом СС и перед полицейским судом в Веймаре, но процесс был вскоре отложен и возобновился лишь 18 декабря 1944 года. Ильза Кох, которой было предъявлено обвинение в соучастии в преступных деяниях мужа, была признана невиновной. А супруга приговорили к смертной казни. Однако эсэсовские руководители не торопились приводить приговор в исполнение. Лишь в начале апреля 1945 года, то есть незадолго до конца войны, Коха доставили из полицейской тюрьмы Веймара в Бухенвальд, где он был расстрелян взводом эсэсовцев. Стоя под наведенными на него стволами винтовок, он отказался от повязки на глаза, желая таким образом продемонстрировать несгибаемый дух СС[2143].