Глава 9

Проклятье! Зачем он это делал? Зачем истязал себя?

Это из-за ее глаз, из-за улыбки, из-за души. Из-за тела, точеного и гибкого, и из-за ног от шеи. Ему хотелось чувствовать, как эти ноги крепко сжимают его. От этого настойчивого желания невозможно было избавиться.

Он солгал. Ему все было прекрасно видно. Никогда еще он не испытывал такого сладкого мучения.

Потребовалась вся сила воли, чтобы просидеть там все это время, не выдав обуревавшего его желания, сдержав бунт собственного тела. Ему хотелось выхватить ее из этой проклятой воды — воды, которая играла с ее кожей так, как хотелось ему самому, — и отнести на кровать. Если бы ее только что не измучил ночной кошмар, он бы, черт побери, не сдержался.

Он потер шрам на плече. Находила ли она его отвратительным? А остальные шрамы, которыми было испещрено его тело, было ли ей противно на них смотреть? После извлечения обломка из ноги он не настолько впал в беспамятство, чтобы не заметить, как она прикасалась к ним, вытирая влажным полотенцем. Однажды она даже наклонилась и стала целовать некоторые из них. Его мужское достоинство тут же дернулось и, если бы не лауданум, затвердело бы, как камень. Может, поэтому она его им пичкала?

Она опасалась его. Очень. Женщины после первого раза обычно не могли дождаться, когда он снова заберется в их постель, и мечтали о том, чтобы это происходило как можно чаще. Раны лишили его мужской силы? Она не испытала с ним того удовольствия, которое он доставлял другим женщинам?

Эта дыра в памяти была настоящим проклятием. Стивен не имел ни малейшего представления о том, какими были их отношения, как они проводили время. И расспрашивать ее об этом он, разумеется, не собирался.

Выйдя из комнаты для переодевания, она подошла к нему, сидящему на диване, глядя на него с опаской, как дева в первую брачную ночь. Но это было бессмысленно. Она же знала, на что он способен.

— Почему мое общество вас так пугает? — спросил он.

Она скользнула взглядом в сторону кровати, а потом с вызовом вздернула подбородок.

— Оно меня совсем не пугает.

— Тогда садитесь сюда. — Он провел рукой по обивке рядом с собой. — И выпейте еще бренди.

— Уже очень поздно.

— Я понимаю, что чувствуешь, просыпаясь посреди ночи от кошмара.

За все время их знакомства он ни разу не спросил ее о темных кругах у нее под глазами, об усталости, которая омрачала ее лицо. Он просто решил, что она из тех женщин, которые все время кажутся усталыми, как будто жизнь для них — слишком тяжелая ноша. Однако, насколько он успел узнать ее характер, сломать ее было не так-то просто. Он подозревал, что, как только в воздухе запахнет весной, ее потянет резвиться в зеленые поля.

— Когда вы в последний раз нормально высыпались?

— Я сплю урывками. Из-за Джона. Он пока еще не спит беспросыпно с вечера до утра.

Стивен посмотрел на нее испытующе.

— Жанетт могла бы освободить вас от этой обязанности.

— Но он мой сын. Ему нужна я.

— Хотя бы время от времени вы должны высыпаться.

— Я не могу… Если я долго сплю, приходят они… Все те, кого я не смогла спасти.

Напоминание о том, почему он оказался в ее спальне, обуздало его желание. Он похлопал по подушке, лежавшей возле него.

— Садитесь. Не бойтесь, я не наброшусь на вас.

— Я и не думала, что вы способны на такое.

Что означал тон, которым она произнесла эти слова? Разочарование или же уверенность? И отчего это она так уверена, что с ним она в безопасности? Другие женщины так не считали. О нет, он никогда никого не принуждал, но он чертовски хорошо умел уговаривать. Почему она решила, что он не воспользуется ее слабостью?

Под ее весом диван немного просел. Подобрав ноги так, что они скрылись под платьем, она обхватила их руками, положила подбородок на согнутые колени и стала смотреть на огонь в камине. В этот миг она напомнила ему капризного ребенка. Однако сквозь тонкую ткань платья просматривались отнюдь не детские формы.

Одним долгим глотком, чтобы снова ощутить уверенность, он выпил бренди из бокала, потом, наполнив его, предложил ей, поскольку свой она оставила в комнате с ванной. Он мог бы сходить за ним, но не хотел нарушать установившееся между ними единение.

Она осторожно отпила глоток, продолжая смотреть на огонь так внимательно, что Стивен подумал, уж не забыла ли она вовсе о том, что он находится рядом.

— Девятнадцать, — промолвила она упрямо.

— Прошу прощения?

— Веснушек девятнадцать. Одну вы, наверное, пропустили.

— Значит, придется мне пересчитать их заново.

— Не беспокойтесь, — ровным тоном произнесла она. — Можете мне поверить.

Стивен ничего на это не сказал. Он пересчитает их этой же ночью, если все пойдет так, как он задумал.

На какой-то миг ему показалось, что она даже расстроилась из-за того, что он не продолжил спорить, и ощущение неимоверного облегчения охватило его. Она могла притворяться, что это не так, но ей хотелось, чтобы он был рядом, быть может, так же сильно, как ему хотелось находиться к ней достаточно близко, чтобы ощущать ее аромат.

Она взялась за свою коротенькую косу, провела по ней рукой и нащупала пустоту. «Наверное, она забыла, что у нее короткие волосы», — подумал он.

— Длинные они были? — спросил Стивен.

Повернув голову и прижавшись к коленям, Мерси посмотрела на него.

— Ваши волосы, — пояснил он, отвечая на немой вопрос.

— До пояса.

Осторожно, так, как мог бы подходить к пугливой молодой кобыле, он протянул руку и распустил косу, все время удерживая ее взгляд и моля не останавливать его. Она не стала его останавливать. Мерси сидела совершенно неподвижно, как будто даже не дыша. Он провел пальцами по коротким прядям, которые вились возле ее подбородка, прикрывали шею и касались плеч.

— Трудно было их обрезать?

— Не особенно. У меня были острые ножницы.

Он улыбнулся, но тут же напустил на себя строгий вид. «Наверное, с ней можно и посмеяться, когда она в хорошем настроении», — подумал он. Ему захотелось быть рядом с ней, когда ее волосы снова отрастут, когда они снова будут каскадом ниспадать на ее спину.

— Я имею в виду (и я не сомневаюсь, что вы понимаете, что я имею в виду), трудно ли было расстаться с тем, что многие считают главным украшением женщины?

— Вряд ли это можно считать украшением, когда в них ползают паразиты. — Она коснулась пальцами кончиков волос. — Я обрезала их всего несколько месяцев назад. Не знаю, захочу ли снова отпускать их до такой длины. За короткими волосами намного проще ухаживать.

— Я с вами согласен, но мне бы очень хотелось увидеть их длинными. — Он повел бровью. — Чтобы сравнить. Как мы уже выяснили, вы изучаете себя гораздо менее внимательно, чем я.

Она издала короткий смешок, распрямила спину и допила бренди. Он взялся за ножку бокала, чтобы забрать его у нее, но она придержала его руку, накрыв пальцы ладонью. Потом провела кончиками пальцев по ломаному шраму, который проходил по двум костяшкам и прерывался у третьей.

— Вы говорили, что не знаете, откуда у вас все эти шрамы. — Она подняла на него глаза цвета виски, и сердце его сжалось. Хоть одна женщина до нее смотрела на него с таким откровенным желанием? Это из-за бренди? Она расслабилась настолько, что отбросила запреты и правила поведения? — Я знаю, откуда взялся этот.

— Правда? — произнес он сдавленным голосом. Все внутри него в этот миг желало держать в руках нечто более существенное, чем чертов бокал.

— Вы получили его в ту ночь, когда спасли меня.

— Я спас вас? От чего?

Она забрала у него бокал и отставила в сторону. Взяв одной рукой его руку, пальцами другой она стала водить по шраму, как будто читала по нему историю.

— Было поздно. Темно. Лишь серебряная луна горела на небе. Я должна была оставаться в своей спальне в северо-западной цитадели, но мне не спалось. Что было странно, потому что я весь день мыла полы в госпитале и ужасно устала. Мисс Найтингейл не терпела грязи. Я тоже. Люди должны умирать в чистоте.

Крепче сжав его руку, она быстро помотала головой, как будто углубилась в область, которой не хотела касаться, и ей нужно было выбросить все это из головы. Снова ее пальцы начали поглаживать его поврежденную кожу. — Было темно, поздно, и я шла по улице одна.

Она повторялась, и Стивен начал подозревать, что Мерси тянет время, чтобы подольше не приступать к главному, быть может, даже уже раскаивается в том, что завела этот разговор.

— Там были другие здания. Людей в это время на улице практически не бывает. Я чувствовала себя в безопасности. Бояться следовало казаков, но они были далеко. Я никогда не думала, что бояться нужно тех, кому я приехала помогать.

Он весь напрягся. Взяв ее руку в свою, он подсел к ней ближе, потом приложил свободную руку к ее щеке и увидел веснушку, которую не замечал раньше.

Нелепо было в такой миг обращать внимание на подобные мелочи, но он понимал, что должен отвлечься. Он боялся услышать окончание истории, потому что догадывался, каким оно будет, и ему стоило огромных усилий изображать спокойствие и сдерживать желание встать и разбить что-нибудь.

Мерси содрогнулась, взгляд золотисто-коричневых глаз сделался отстраненным.

— Их было трое. Один огромный, настоящий громила. Другой поменьше ростом и тощий. Третий еще меньше. Не знаю, почему, но, как только они вышли из тени, я сразу вспомнила сказку про трех медведей, которую в детстве мне рассказывала няня.

Стивен чувствовал даже легчайшую дрожь в ее руках, в той, что он держал, и в той, что все еще гладила его шрам. Ему захотелось попросить ее не продолжать, но он чувствовал, что ей нужно выговориться. Так что ради нее он прикусил язык. Если она вынесла все это в действительности, уж пересказ он как-нибудь переживет. Однако ему не давала покоя мысль, что, если бы он не утратил память, ей бы не пришлось ничего ему рассказывать. Он бы и сам все знал. Он бы не подверг ее этой пытке.

— Они все были пьяны, — продолжила она слабым голосом. — Они схватили меня и затащили в проход между домами.

От неимоверного напряжения заживающее бедро налилось нестерпимой болью.

— Я пробовала уговорить их отпустить меня, но они, как и многие там, считали: раз женщина не стесняется ухаживать за мужчинами, раз она может мыть и помогать с интимными потребностями, значит, она готова на все. Значит, она проститутка. Я кричала и вырывалась, хоть и знала, что это бесполезно. Остановить я их не могла, и понимала, что погибла.

Сердце Стивена колотилось так, будто он стоял в том закоулке рядом с ней. Волосы у него на затылке вздыбились.

Она подняла на него глаза.

— А потом я услышала голос спасения. «Эй, ребята, так с леди не флиртуют». — «Она не леди», — ответил здоровяк. «Ты совсем по-другому заговоришь, когда твою кровь она будет смывать с пола». Вы подошли к нам, такой спокойный, такой уверенный. Я, конечно, знала, кто вы. Я меняла повязки на вашей руке. — Она прикоснулась к тому месту, где широкие шрамы указывали на то, что он однажды мог остаться вовсе без руки. — Вытирала вам лицо. Приносила суп. Вас в тот день выписали, и я думала, что вы уехали в свой полк, но это были вы. Такой сильный и бесстрашный. Но только они на это не обратили внимания. Им было не важно, что вы выше их по званию. Они приняли вас за джентльмена, решившего поиграть в офицера. — Внимание ее снова обратилось к шрамам на его суставах. Она поцеловала их нежно, и он задрожал от жгучего желания найти этих людей и размолотить в месиво их рожи. — Вы ударили того, который меня держал, так внезапно, что он не успел уклониться, и с такой силой, что я услышала, как жутко хрустнула его челюсть. Он полетел на землю и не поднялся. Остальные убежали. А вы взяли меня на руки, отнесли в дальний угол, сели на снег и держали меня на коленях, пока я плакала. — Она подняла глаза, и их взгляды встретились. — Вы оставались со мной до рассвета.

Рассказывая, она поменяла позу, и теперь ее колени были не подняты, а лежали на подушке между ними. Он потянулся к ним рукой, но отдернул ее. Вторая рука все еще прижималась к ее щеке. Он провел по ней большим пальцем.

— Очевидно, я не только держал вас.

Ее лицо тут же вспыхнуло.

— Считаете, я воспользовался вашим положением?

— Нет. Как и все сестры, я была влюблена в вас.

Он всегда обладал талантом влюблять в себя женщин и чрезвычайно этим гордился, но вдруг ему стало противно на душе. Стивену оставалось лишь надеяться, что у него хватило такта удержать в узде свою похоть, как того требовала ситуация. Однако, когда дело касалось женщин, совладать с собой он мог далеко не всегда.

— Очень жаль, но я не помню этой ночи. Боюсь, что не могу разделить вашу убежденность в том, что я не позволил себе ничего лишнего.

— Я провела с вами самое чудесное время в моей жизни. Вы стерли воспоминания о той мерзости. Не знаю, если бы не ваша доброта, смогла бы я еще когда-нибудь позволить мужчине прикоснуться к себе. Все, что случилось тогда, было таким… насыщенным. Как будто в каждом мгновении уместилась целая жизнь. Потом, когда меня охватывало отчаяние от того, в каких плачевных условиях нам приходилось спасать жизни, воспоминания о проведенных с вами минутах помогали мне, давали надежду… напоминали, что в этом мире существует и что-то хорошее.

— Так почему же вы остерегаетесь меня?

— Потому что вы не помните меня, и у нас все как будто начинается заново. А в моей жизни столько всего произошло, что я не осталась прежней, да и вы не остались прежним.

Он знал только то, что уже не был тем мужчиной, который стал бы пить чай с Клэр. Он во многом переменился, но не во всем, это уж точно.

Он высвободил из ее пальцев руку и сунул обе свои руки под ее.

— Что вы делаете?

— Вы доверились мне той ночью, даже после того, что сделали те животные. Вы доверились мне, и мы оставались вместе до рассвета. Доверьтесь мне снова, Мерси. Сегодня. Вы не вспомните про свои страхи, я заставлю вас заснуть так глубоко, что…

— Нет, я не хочу забеременеть. Это не немыслимо…

— В ту ночь я пускал в дело рот?

— Да, вы целовали меня.

— Я целовал вас… — Он опустил взгляд на ее колени, потом снова посмотрел ей в глаза. — Я целовал вас везде?

Губы ее чуть-чуть приоткрылись, она едва заметно покачала головой.

— Тогда позвольте мне преподнести вам этот дар. Это освободит меня от чувства вины за то, что я тогда, возможно, поступил бесчестно, а вы были слишком невинны или слишком огорчены, чтобы это понять.

— Это будет неправильно, — прошептала она.

— Нет ничего неправильного в том, чтобы получить удовольствие. Я могу доставить вам его, не снимая одежды, не расстегнув ни единой пуговицы.

— А мои пуговицы?

— Мне бы хотелось их расстегнуть, но если вы стесняетесь, ночную рубашку можно оставить.

— Почему вы это делаете?

— Потому что я вас обидел… И другие тоже. Я хочу извиниться, а слов будет недостаточно.

— Вы — единственный мужчина, с которым я провела ночь. Я не представляю, что может быть у вас на уме, если там нет страсти.

— О, там будет страсть. Неудержимая страсть. Но вы сможете остановить меня в любое мгновение.

— Как?

— Просто скажите «хватит».

Она долго смотрела на него. Да, это приглашение было вызвано надеждой на то, что вид ее, охваченной страстью, поможет вернуть какие-то потерянные воспоминания. Если этого не случится… Что ж, по крайней мере, он получит удовольствие. Он любил доставлять женщине удовольствие так же сильно, как и получать его.

— Доверьтесь мне, Мерси, и я подарю вам такую ночь, какой у вас еще не было.

Она не помнила, чтобы кивала в знак согласия, ибо знала, что не смогла бы произнести слова согласия, но он, как видно, разглядел это в ее взгляде, потому что взял ее на руки и понес к кровати.

Почувствовав, что он хромает, и поняв, что нога его совсем не так хорошо зажила, как он уверял, она попыталась убедить его отпустить ее, но он и слушать не хотел. Он был намерен отдать всего себя ей.

На кровать он ее уложил с такой нежностью, что она чуть не расплакалась. Потом его губы скользнули по ее устам, так сладко. Она даже потянулась к нему, чтобы снова испытать это ощущение, но он отвернулся, тихонько посмеиваясь, и стал обходить комнату, прикручивая лампы и гася свечи.

Она удивилась, как он догадался, что она как раз собиралась попросить его об этом. По-настоящему близка с мужчиной она никогда не была. По правде говоря, она и не знала, способна ли на это. После той встречи с подонками в Ускюдаре Стивен утешил и успокоил ее, но в постель не затащил.

Он повел себя как джентльмен и не позволил себе ничего лишнего.

Больше всего она боялась, что, если он возьмет ее в жены, она не сможет выполнять супружеские обязанности. Даже перед ним.

И хотя Мерси изо всех сил старалась не показать этого, в ту минуту она испытывала неподдельный ужас.

Не перед ним, а перед предстоящим действом.

К тому времени, когда он вернулся к ней, у нее уже болели пальцы — так крепко она сцепила их у себя на животе. Он накрыл ладонями ее руки, и она задрожала.

— Я не мог прежде сделать ничего такого, что сейчас вызывало бы у вас такой страх.

— Одна ночь…

— Я знаю, одна ночь больше года назад. Но я надеюсь, она был такой, чтобы сейчас вы страстно желали ее повторения.

— Я не хочу еще одного ребенка, пока не выйду замуж.

— Если вы этого боитесь, то успокойтесь, Мерси. Ничего из того, что я буду делать сегодня, не может привести к зачатию ребенка.

Она нахмурилась.

— А разве удовольствие можно получить без этого?

— Если я заставил вас так думать, то я повел себя как животное.

— Нет… я… нет, вы все сделали чудесно. — Она не хотела, чтобы он сомневался в своих способностях или чтобы догадался, что они не познали друг друга физически. Она все сильнее увязала в трясине обмана, но, если все открыть сейчас, у нее могут отнять Джона, ведь он уже не сможет ей доверять.

Он расцепил ее руки и прижал их к подушке по бокам от ее головы.

Комнату освещал только огонь в камине. В полутьме она чувствовала себя спокойнее. Лицо Стивена было в тени, но, когда он двигался, она могла различить размытое светлое пятно. Тени давали ощущение покоя, так же, как темнота в ту далекую ночь, и она была рада им, пряталась в них.

— Я хочу прикасаться к вам везде, — тихо промолвил он, и все ее тело сжалось от многообещающей хрипотцы в его голосе. — Ночная рубашка будет мешать. Я оставлю ее, если вы пожелаете, но вы испытаете большее удовольствие, если будете облачены лишь в темноту.

— Здесь не совсем темно.

— В самый раз.

Облизнув губы, она кивнула:

— Хорошо. Как пожелаете.

— Нет, милая, это ваши желания.

Мерси снова кивнула. Когда он потянулся к пуговице на рубашке, она схватила его руку и крепко сжала пальцы.

— Вы не сделаете мне больно?

— Раньше я вам делал больно?

— Нет, но… Сейчас я чувствую себя очень ранимой.

— Потому что я не помню вас?

— Потому что я пережила унижение.

Кровать просела, когда он улегся рядом.

— Вам будет приятно, Мерси.

Он не просил разрешения, поскольку уже получил его. Он просто оглашал намерения. Прежде чем она успела что-то произнести, он начал целовать ее. Все ее сомнения, все тревоги разом исчезли, как только его язык проник в ее рот. Ее пальцы нашли его волосы, и она была рада, что он отпустил ее руки, давая им свободу.

Потом она почувствовала, что и он запустил пальцы в ее волосы, которые ей вдруг показались ужасно, непозволительно короткими. Она представила их длинными. Для него она отпустит их до пояса или даже ниже.

Он оторвал губы от ее рта и стал осыпать нежными поцелуями лицо. Поцелуев было столько, что она пожалела, что не начала считать их, потому что у нее появилось подозрение, что он целовал каждую ее веснушку. Только как он мог их видеть в темноте? Разве что запомнил их положение? Возможно. Он достаточно часто и внимательно ее рассматривал.

Точно так же, как она рассматривала его в Ускюдаре. Он тогда сильно загорел. Сейчас кожа у него была не такой бронзовой, несомненно, из-за того, что он редко выходил из дома. Но она подозревала, что, когда его нога заживет и он станет скакать на лошади по холмам, солнце снова выкрасит его бронзовой краской, что куда красивее веснушек, которыми оно награждало ее.

Его губы прошлись по ее подбородку, по шее, разжигая огоньки удовольствия везде, где прикасались. Пальцы его, оторвавшись от волос, начали скользить по ее руке вверх и вниз, вверх и вниз. Сквозь ткань ночной рубашки она ощущала тепло его рук.

«Что случится страшного, — подумала она, — если просто высвободить руку из рукава, чтобы кожей чувствовать кожу?»

Как будто прочитав ее мысли, он вдруг оголил ее руку, и его грубая ладонь стала наполнять восхитительными ощущениями ее руку, плечо, грудь…

Распахнувшись, глаза ее увидели лишь густые ночные тени. Если она с трудом разобрала силуэт его склоненной головы, как ему удавалось так безошибочно и ловко прикасаться к ней, как будто каждое движение было отрепетировано тысячу раз?

Мерси не хотела думать о других женщинах, которых он знал. Они многому его научили, но ведь говорят, что повторение — мать учения. Она не могла винить его за прошлое, благодаря которому она сейчас испытывала такое наслаждение.

Его дыхание коснулось кожи, и соски ее напряглись от нежной ласки. Она поняла, что ему каким-то образом удалось незаметно для нее стащить ночную рубашку на талию. Еще немного, и она была бы снята.

Что толку отрицать очевидное? Он был прав. Ночь — единственное одеяние, которое ей сейчас было нужно.

— Снимите, — просипела она, удивившись тому, каким частым стало ее дыхание, точно она выкрикивала его имя тысячу раз.

Не успела она сделать очередной вдох, как рубашка уже была сорвана и отброшена. Она услышала, как легкая ткань с шелестом опустилась на пол. Собравшись с духом, она потянула за рукав его рубашки:

— И это.

Негромкий смех, отрывистый от переполнявшего Стивена желания, сказал о его удовлетворении. Она почувствовала, как его рубашка скользнула по ее коже, когда он стянул ее через голову, и та тоже отправилась на пол.

Наслаждение усилилось невероятно, когда она смогла прикасаться к нему, чувствовать под пальцами огненную шелковистость его кожи. Опуститься ниже его талии она не осмелилась, потому что понимала: это стало бы приглашением к еще более интимным ласкам. К этому она еще не была готова.

Впрочем, она не могла отрицать, что испытывала неимоверное наслаждение. Ее тело пело, напрягалось и молило об освобождении от сладкого томления. В нем трепетал каждый нерв.

Сердце бешено колотилось, энергия как будто покинула ее тело и наполнила воздух вокруг них. Она не могла и представить, что после всего сказанного и сделанного ей удастся крепко заснуть, как он обещал. Скорее она, как есть, голышом, помчалась бы в сад.

Он обхватил ладонью ее грудь, и все мысли о саде тут же развеялись. Тело ее ответило мгновенно и мощно: сжалось и подалось к нему, жаждая ощутить его ближе. Она вдруг осознала, что теперь от нее мало что зависит. Телом управляли желания, а хотела она того, что он мог ему дать.

Напряжение охватило ее с головы до пят. Он накрыл большим пальцем руки напряженный сосок. Она почувствовала, как у нее между ног выступила горячая роса. Язык занял место пальца и начал кружить вокруг соска, медленно, соблазняющее…

Она тихо застонала. Звук этот, без сомнения, исторгся из нее только потому, что она почувствовала дрожь в горле. Он сомкнул губы на ее соске, начал сосать… и она чуть не задохнулась.

В глазах у нее заплясали звезды, как будто он открыл окна и впустил в спальню ночное небо. Его руки путешествовали по ее телу, занятые сладостно-непристойными вещами. Ее переполняли чувства, и она не знала, сможет ли удержать в себе их все.

Она почувствовала, как он переместился, вклинился между ее бедер. От его разгоряченного дыхания ее живот покрылся влагой. Он стал лизать ее, обводя языком пупок. Потом язык углубился, стал щекотать, но не для того, чтобы заставить ее смеяться, а для того, чтобы улыбнулось все ее тело.

Восторг охватил ее, стал нашептывать сладкие обещания. Мерси пожалела, что не велела ему оставить свечи, сейчас она могла бы видеть его отчетливее, но, быть может, именно темнота добавила прелести происходящему, позволила ей расслабиться и получать удовольствие от того, что он с ней делал. При свете не только она смогла бы его видеть, но и он увидел бы, как ее лицо заливается все более густой краской по мере того, как он опускается все ниже и ниже.

Его дыхание колыхнуло волоски, скрывающие ее женское начало. Она впилась пальцами в его голову.

— Стивен?

— Тс-с, милая. Самое приятное еще впереди.

— Вы распутник.

— Разумеется. А вы рассчитывали на что-то меньшее?

Не дожидаясь ответа, он вернулся к своим шалостям. Легонько поцеловал в складку в основании бедра, сначала одного, потом другого. Страсть опалила ее безжалостным огнем.

Он просунул руки под ягодицы и приподнял ее.

— Согните ноги в коленях, дорогая, положите так, чтобы пятки упирались мне в спину.

Это открыло бы ее ему еще больше… Она не знала, сможет ли, осмелится ли…

— Мерси, вы хотите, чтобы я остановился?

Ее тело было натянуто как струна. Оно чего-то требовало, молило о чем-то большем, но она не понимала о чем. Если ответить «да», он оставит ее наполненной этим неутоленным желанием.

— Нет.

— Тогда делайте то, о чем я прошу.

Голос его прозвучал резко, словно он страдал из-за чего-то. Ему мучительно давать, не получая?

— Вам больно?

— Не думайте обо мне, любовь моя, сегодня ваша ночь.

Любовь моя. Он это серьезно? Дорогая. Он так обращался ко всем своим женщинам? Ей захотелось спросить его об этом, но хотела ли она услышать ответ? Вряд ли. Да и какая разница, если сейчас он так называет ее.

Она сделала то, о чем он просил, и замерла в ожидании. Первое прикосновение его языка заставило дыхание с шумом вырваться из горла. Сжав бедрами его плечи, она тихо застонала. Никогда еще она не испытывала таких невероятных ощущений.

Но это было только начало. Он продолжал гладить, посасывать, целовать, углубляться. Она даже не представляла, что язык можно использовать так, как использовал его он. С каждым бархатным прикосновением, с каждой нежной лаской ощущения становились все сильнее.

Одна его рука оставила ее ягодицу, скользнула выше и начала играть с грудью. Ощущения стали еще ярче. Она выгнулась, и его негромкий смех вознес ее на вершину наслаждения.

Никогда она не испытывала такого. Даже не догадывалась, что подобное возможно. Нет, она не выдержит этого. Она умрет, прежде чем он закончит то, что начал. Быть может, он этого и хотел — убить ее ласками. Тогда уж точно она крепко заснет. Навсегда.

Спина ее выгнулась дугой, руки прижали его голову к себе. Она окончательно утратила власть над собственным телом. Он стал его повелителем и подчинил своей воле, заставляя выполнять свои приказания.

Ей захотелось закричать. Тогда все, что собиралось и кипело в ней, высвободится.

Ей захотелось удержать, продлить эти ощущения, чтобы они остались в ней навсегда. Потому что это он дал их ей.

Ей захотелось попросить его снять брюки и позволить прикоснуться к нему так, как он прикасался к ней.

Желания бушевали в ней. Страсть стала неудержимой, удовольствие — нестерпимым…

Она закричала и забилась, как от ночного кошмара.

— О боже, о боже! — Тело ее натянулось, раскрылось — и она вознеслась в царство истинного блаженства.

Вернувшись, она поняла, что задыхается, и увидела над собой силуэт Стивена. В темноте лица его было не разобрать, но она почувствовала, что он доволен.

— Разве я не делал так раньше?

Почему он спросил? Она не станет ему лгать. Не делал, но только потому, что у них до такого не дошло. Но, если он это узнает, то поймет, что она не могла родить Джона. Тогда он не женится на ней и Джон может исчезнуть из ее жизни.

Поэтому она промолчала.

— Позор мне, — наконец пробормотал он, лег рядом с ней и заключил ее в объятия, прижимая ее лицо к своему плечу. — Теперь спите, Мерси. Спите, сколько душе угодно. Я буду оберегать вас от кошмаров.

И она поверила ему.