ГЛАВА IX, где рассказывается о доме напротив моего, а также наивернейшем пути к здоровью.
Вскоре произошло событие, при одном воспоминании о котором меня пробирает дрожь.
Напротив моего дома строили новый, он был уже почти готов. Поскольку именно этот эпизод привел меня к окончательному решению купить машину, о нем следует рассказать подробнее.
Однажды я услышал страшный крик, а потом раздался невообразимый грохот. Я выскочил на балкон и увидел, что дом напротив угрожающе клонится назад.
Но еще до этого какое-то время наблюдались весьма интересные явления. Дверь в центре фасада стала постепенно округляться, три окна растянулись в ширину, а по всему фасаду расползлась изображением черной ветвящейся молнии трещина, появившаяся до этого на пятом этаже.
Именно тогда профсоюз каменщиков послал в муниципалитет письмо, в котором заявлял, что, если этот отрезок улицы не будет закрыт для грузового транспорта, сотрясения мостовой приведут к тому, что отпрыскам многих каменщиков придется расти без отцов. Группа чиновников занялась изучением этой жалобы, но до того, как они смогли что-нибудь придумать, произошло другое из ряда вон выходящее событие: дом, как если бы он стоял на болоте, начал неожиданно опускаться к центру Земли и остановился, только когда исчез фундамент и балконы цокольного этажа оказались на уровне тротуара.
После этого профсоюз каменщиков отправил второе письмо, в нем он слезно просил муниципалитет запретить женщинам и детям проходить под лесами этой стройки. Но домовладелец и строительная компания ответили, что прочность постройки не подлежит теперь никакому сомнению, так как фундамент дома благодаря опусканию углубился; кроме того, в доме стало этажом меньше и строение теперь просто фантастически устойчиво.
А тремя днями позже, когда рассвело, все увидели, что лестница дома спрессовалась, как пересохшее белье на веревке или как аккордеон со спущенными мехами.
Тогда профсоюз каменщиков напечатал в газетах объявление о том, что проходить в непосредственной близости от дома могут только летчики, ветераны Иностранного легиона и неизлечимо больные - в общем, те, кто долго жить не рассчитывает.
Приход каменщиков на работу выглядел очень трогательно. Матери, жены и дети провожали их до самых дверей и, плача, обнимали. Закончив работу, однако, каменщики уходили веселые и смеющиеся, и близкие встречали их аплодисментами, словно тем удалось перейти по плохо натянутому канату Босфор.
Небольшая деталь: у ночного сторожа стройки за неделю поседели волосы. А сопровождавший его сторожевой пес (это животное с феноменальной интуицией не мочилось ни на один из углов здания, будто понимало, что может вызвать катастрофу) выл три ночи подряд, обнаруживая признаки тревоги, какие бывают у животных перед землетрясением, и в конце концов, после безуспешных попыток вытянуть своего хозяина наружу, убежал неизвестно куда и больше не вернулся.
Таковы были события, предшествовавшие падению дома, которое я, охваченный ужасом, наблюдал с балкона.
Падение будет здесь словом не совсем точным: ведь коробка здания не упала. Провалились потолки, лестницы, полы, но стены устояли. Дом стал чем-то вроде пустой скорлупы, и его высокий куб угрожающе отклонился назад, как будто дому хотелось посмотреть окнами в небо. Вытаращив глаза, я смотрел, как дюжина рабочих карабкается по склону крыши, и когда вес этих людей, будто играющих в детскую игру и взобравшихся на самый верх крыши, перетянул, весь дом, явно целя в балкон, на котором стоял я, качнулся вперед.
Испуганный, бледный, я, словно пытаясь оттолкнуть эту громаду, выставил руки перед собой, потом кинулся в комнату, опрокинув по дороге несколько стульев; когда мой слуга Доминго нашел меня под кроватью, я заявил, что думал предупредить пожарных, хотя никто, в том числе и я, не мог бы объяснить, какая существует связь между этим намерением и местом, куда я спрятался.
Через полчаса я снова вышел на балкон. Двенадцать рабочих оставались по-прежнему на крыше - словно на острове с обрывистыми берегами. Я решил, что сейчас самый подходящий случай крикнуть им:
- Не падайте духом!
Но голос у меня прерывался от волнения, и они его едва услышали.
Рабочие стали совещаться. Я понял по их движениям, что они не расслышали.
- Как? - крикнул один из них.
- Куда? - спросил, приставив к уху ладонь, еще один.
- Не падайте духом! - простонал я.
Один из рабочих выпустил скобу, за которую держался, и начал осторожно спускаться по крутому склону, за краем которого была бездна. Тормозя спуск ногтями, он соскользнул к самому краю крыши прямо напротив моего балкона. Оттуда, подавшись немного вперед, он спросил:
- Что вы сказали?
- Спокойствие! - посоветовал я тогда, потому что уже слишком много раз повторял "не падайте духом!" и боялся, как бы соседи не подумали, что у меня скудный репертуар.
- Спокойствие? - переспросил рабочий.
- Полное спокойствие!
- И для этого вы меня звали? - заревел он. И бросил камень, который в меня не попал, зато разбил окно.
Через час Доминго сообщил, что ко мне пришел глава строительной компании; этот господин попросил разрешения обратиться с моего балкона к терпящим бедствие рабочим.
- Дети мои, - начал он, - потерпите; во всякой работе есть свои трудности; подумайте сами, ведь, если бы дома никогда не падали, была бы страшная безработица! Дома падают, как умирают люди: одни в детстве, другие в старости. Этим я и закончу, потому что мне, чтобы не попасть под суд, приходится спасаться бегством. Если продержитесь до ночи, обмотайте шеи шарфами, ибо должно похолодать, или я ничего не понимаю в метеорологии.
И, дав этот отеческий совет, он, явно взволнованный, стал пробираться к выходу.
- Какое несчастье! - пробормотал я.
- Да, - отозвался визитер, - или, правильней сказать, невезенье!
- Как такое могло произойти?
Он пожал плечами.
- Случайность, простая случайность. Я уже построил много домов и могу вас заверить, что ни один из них не устойчивее этого. Нас обвиняют в том, что мы не отличаемся ни добросовестностью, ни мастерством. Ерунда! А как же дома, которые мы построили и которые до сих пор стоят? Я вам вот что скажу: все дело в главном камне. Если с главным камнем все в порядке, бояться нечего. Важно только дождаться, чтобы дома построили справа и слева. После этого наш дом почти наверняка не повалится. То есть повалиться он может, но такое бывает очень редко.
- Что такое главный камень? - спросил его я.
- Иногда это кирпич, иногда кусок балки. Но мы его называем именно так.
- И где же он в этом доме?..
- Все дело в том, что этого мы не знаем. О, если бы знать!.. Чудо, что этот дом стоит: по воле провидения один кирпич лег так, что стена упасть не может. Если кто-нибудь сдвинет этот кирпич с места, равновесие нарушится и дом рухнет. Есть дома, в которых главный камень находится глубоко; такие дома не падают никогда. В других вы в один прекрасный день вбиваете в стену гвоздь, или роняете что-то на пол, или бросаете в потолок мяч, и - раз! - вы сдвинули главный камень, и с домом происходит то же, что с храмом филистимлян, когда его обрушил Самсон...
- А уже известно, что произошло?..
- Да, все удалось выяснить. Надо было зажечь стружку, чтобы разогреть клей, и чиркнули спичкой.
- Всего-навсего?..
- С главным камнем надо обращаться очень осторожно. Вот и... - Он умолк ненадолго. - А вообще-то виновата спичка. Если бы спички загорались легко (а мы вправе этого от них ожидать), ничего, возможно, и не произошло бы. Но молодой рабочий чиркнул ею раз двадцать, с каждым разом нажимая все сильнее. И, конечно, все закачалось. Это будет нам защитой на суде. Мы будем добиваться от спичечной фабрики возмещения всех убытков.
И почтенный господин, озабоченный, погруженный в размышления, удалился.
До темноты мне пришлось предоставить балкон еще одному посетителю. Это был губернатор, он тоже пожелал обратиться к двенадцати рабочим на крыше с речью. Он сказал, что страшно опечален положением, в котором они оказались, и что ему это положение понятнее, чем кому-либо другому, так как он с детства страдает приступами головокружения. Он призвал их соблюдать порядок, ибо только в условиях порядка может существовать общество, даже на готовой рухнуть крыше, и добавил, что примирится с чем угодно, но только не с нарушениями, пусть самыми незначительными. Сказал, что заинтересованность его не носит личного характера; стал подробнейшим образом описывать отвращение, какое испытывает к любому проявлению власти, а заодно дал отпор тем, кто, по его словам, считает, что он должен был получить не пост губернатора, а министерский портфель, ибо даже если признать, что его заслуги не оценены по справедливости, то ведь родине можно преданно служить на любом месте. Он может служить ей и на этом балконе, а рабочие - на качающейся крыше.
В заключение он выразил надежду, что на следующий день все они, целые и невредимые, будут в кругу семьи. Но, допуская в то же время, что этой ночью ловушка может захлопнуться, он просит их не подстрекать своих товарищей нести их хоронить через Пуэрта-дель-Соль, потому что уже были случаи, когда это приводило к серьезным конфронтациям.
- В конце концов, - завершил он свою речь, - вам будет все равно, а мне неприятности ни к чему.
После чего, сорвав аплодисменты моих соседей, он удалился.
Через несколько часов подул ветер. Дом закачался так сильно, что почти у всех рабочих началась рвота. Один, привязавший себя до этого поясом к дымовой трубе, продолжал крепко спать, но разбудить его пришлось, потому что, по мнению инженеров, здание от его храпа сотрясалось и могло рухнуть.
Предупреждения оказались бесполезными. В пять утра на месте дома была груда развалин.
Что же касается двенадцати рабочих, то все они спаслись, чего, как признают они сами, не могло бы произойти, если бы их было тринадцать. Это в самом деле была счастливая случайность.
В тот же день я рассказал о происшедшем своим приятелям и поделился сомнениями в безопасности собственного моего жилища, дорогостоящего, неуютного и шумного.
- Если я роняю что-нибудь на пол, - сказал я, - у меня начинается сердцебиение и я уже не осмеливаюсь делать нормальные шаги: сначала балансирую на одной ноге, потом на другой, потому что боюсь сдвинуть главный камень.
Один мой приятель сказал на это:
- Ничто на свете не сравнится с собственным домом. Потрать денег чуть больше, чем платишь за квартиру, и ты станешь хозяином собственного дома. Проблема эта в наши дни решается просто. Вот перед тобой дон Франсиско. Так знай, он уже домовладелец.
- Пока еще нет, - опроверг его дон Франсиско застенчиво.
Это был тщедушный на вид человечек, и лицо у него было сейчас темным от двухдневной щетины. В кафе он бывал лишь первого числа каждого месяца и тратил там деньги очень экономно. Его костюм, явно старый и переживший немало невзгод, всегда украшали грязные пятна. Было очень трудно представить себе этого человека хозяином чего бы то ни было, кроме толстой палки с железным наконечником, с которой он не расставался никогда.
- Это правда, что у вас собственный дом? - недоверчиво спросил его я.
- Такой может быть у любого, - сказал человечек; он пытался скрыть гордость, которую испытывал, однако она сквозила в его тоне. - Это дешевый дом. Я живу в поселке Дубовая Роща. Если вас интересует, могу устроить, чтобы вам прислали проспект.
И на другой день я получил небольшой пакет печатных материалов, в которых превозносились преимущества домовладения в поселке Дубовая Роща и делался вывод, что жизнь вне тесных пределов этой кучки домишек обрекает вас на неудобства, болезни и скуку.
В следующий раз, когда мы снова стали это обсуждать, кто-то из нашей компании сказал:
- Одно плохо - далековато от Мадрида.
- О, в этом как раз главное преимущество, - возразил дон Франсиско. - Посмотрите на нашего друга Хорхе Диаса: бледный, на солнце не бывает, не дышит чистым воздухом, из-за уличного шума не может спать, и жизнь ему отравляет страх, что дом, в котором он живет, того и гляди развалится. Я же крепок, как чугунный столб. Врачи советуют жить на свежем воздухе, а я как раз люблю совершать пешие прогулки; иду ли я из дому, возвращаюсь ли домой, я всё ещё получаю огромное удовольствие. Для тех же, кто с этим не согласен, изобрели автомобиль. С тех пор как появились автомобили, разумные люди больше в городе не живут. Двадцать минут езды по шоссе - сущие пустяки. Но в обмен вы получаете здоровье и долголетие. Вам нехорошо, Хорхе?
- Да, неважно, - простонал я.
- Купите себе такой домик. Необязательно в Дубовой Роще, кроме нее, есть еще уйма поселков. Теперь весь Мадрид окружен ими. Выбирайте. Подпишите обязательство, внесите сто песет, и через три-четыре поколения дом станет целиком вашим. Очень удобно.
- Возможно, я и решусь, - сказал, запинаясь, я.
- Для меня, который живет в Дубовой Роще уже пятнадцать лет, это образцовый поселок, поселок с большой буквы. Свой домик я не променял бы и на виллу на Лазурном берегу. И если бы вы его увидели, мое восхищение передалось бы и вам.
- Может, и вправду мне стоит на него посмотреть?.. - задумчиво спросил я.
- Если желаете...
- Когда вам было бы удобней?
- Да хоть завтра.
И мы условились.