Завтрак накрыт в библиотеке. Стены обтянуты штофными обоями, на входе висит картина советского живописца, забыл фамилию, писанная к трехсотпятидесятилетию Дома Романовых. На переднем плане два блудных сына, стоящие на коленях подле двух одинаковых отцов. Чуть выше несется птица-тройка, ею правят евреи, похожие на цыган; чтобы не спутать, им пририсованы длинные, как серпантин, пейсы. Там же, в птице-тройке, помещены отчего-то сэр Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт. Вообще, фигур и лиц на полотне много, и все они лезут друг на дружку. Кто изображен только висящей в воздухе головой, кто-то – всем телом, но в виде черного квадрата или голым по пояс, как нарком Чичерин. Все это клубится в той части полотна, где помещен мир зла; та часть, которая отведена добру, написана в утешительной классической манере и с фотографической доскональностью. Вот царская семья глядит одинаковыми круглыми глазами, вот золотые купола написаны золотою краской, вот народ кладет поклоны и рукоплещет.