Глава сорок четвертая

В период новогодних каникул Евгений навестил Воинова, в честь праздника привез ему подарок – фруктовый набор. Воинов не удивился. Поблагодарив, он тут же вызвал охрану и передал пакет надзирателю-санитару.

– Угощайтесь, это для вас!

Надзиратель без промедления забрал весь пакет фруктов. Евгению Воинов объяснил свой поступок нелюбовью к фруктам.

– Хороший способ подкупить охрану, – ответил Евгений.

На ответ Евгения Воинов улыбнулся, сегодня он выглядел лучше, чем в последнюю их встречу, был бодр, глаза блестели. Его воодушевил приезд Евгения. Евгений расположился на табуретке, положив ногу на ногу.

Как и происходило в последнее время, их диалог начался с любопытствующих вопросов Евгения, который в очередной раз безуспешно пытался выудить у пока еще подследственного имя заказчика преступления, поставив под сомнение все гарантии Воинова.

– Не терпится спросить, когда все же мы подведем черту моей исповеди, пока не вижу и намека, что указывал бы на твоих сообщников.

– Все зависит от вас, как вы созреете.

– Опять одни аллегории. Ты меня водишь за нос?

– Нет! Я, как и обещал на одной из последних встреч с вами, укажу вам путь на имя заказчика убийства Екатерины Баумистровой.

– Последняя встреча? Куда ты от меня денешься? Нет, стой, получается, что нашим с тобой разговорам не будет конца?

– У каждой истории есть свой конец.

– Произнеси имя заказчика и дело с концом!

– Благодаря нашим откровенным беседам разгадка тайны сама найдет вас. Одним словом, вы сами догадаетесь…

– Павел Баумистров? Или ты вообще ничего не знаешь, а просто морочишь мне голову в роли подставной наживы?

Воинов молчал, в ответ на каждый вопрос он лишь бросал легкую улыбку.

– А может, за убийствами стоит сын Баумистрова Игорь, ведь он ненавидел свою мачеху? Хотя, не думаю, что этот наркоман мог проделать столь неоднозначную работу. К тому же педераст…

– Откуда столько ненависти? Можно подумать, что во всех ваших неудачах виновны люди с нетрадиционной ориентацией.

– Ладно, мне пора, приготовь к следующему разу мой заслуженный приз, – Евгений встал со стула.

Воинов остановил его:

– Напоследок хочу рассказать одну историю, надеюсь, что она произведет на вас впечатление, хотя вам чуждо чувство изгоев. Но все же мне хочется достучаться до вас.

– У тебя пять минут, – категорично ответил Евгений.

– Нельзя сказать, что мой рассказ на отвлеченную тему, но мне хочется, чтобы вы его выслушали.

– Время уже пошло! – самодовольным тоном отреагировал Евгений.

– В нашем городе в девяностые годы проживал местный общественный деятель Ринат Баимов, так вот, в далеком 1992 году он с женой ездил в Казань на встречу с великим балетмейстером Рудольфом Нуриевым. Его рассказ об этом был такой.

…Стоял теплый майский вечер, машина шла по трассе как новенькая, хотя ей было уже шестнадцать лет. Но это был «Мерседес»! Один из первых в регионе. Рядом сидела моя жена Лилия (имя изменено), она всю дорогу говорила: «Я так боюсь! Он величина! У нас ничего не получится!». Мне, тридцатилетнему парню, казалось, что в жизни нет ничего нереального, устав успокаивать жену, я терпеливо молчал и снисходительно улыбался.

Да, мы ехали на встречу с человеком, которого знал весь мир, его талант почитали повсюду, ему поклонялись многие, в том числе и сильные мира сего. Впрочем, он сам их не почитал и всячески старался избегать общения с облеченными властью. Звали этого человека Рудольф Нуриев. Балетмейстер и не подозревал, что к нему с его родины едут люди, о которых он никогда не слышал и не знал.

До Казани мы доехали за четыре часа. Именно в Казанской консерватории балетмейстер наметил дать мастер-класс. Об этом стало известно от старого знакомого – местного деятеля культуры. Правда, лично у него наша затея вызвала скепсис.

«Человек сложный, неадекватный, как и все великие», – предупредил он нас.

Моя жена – профессиональный музыкант, она в течение двух лет кропотливого труда написала музыку к опере «Ходжа Насредцин». У людей, причастных к театральному искусству, есть четкое понимание того, что создание опуса – это только первоначальный этап, самое главное и трудное, чтобы произведение дошло до людей, реализовалось в материале, в нашем случае – через постановку в театре.

Чувствуя, что труд супруги не находит поддержки у режиссеров местных театров, как и у чопорных чинуш от культуры, я решился на авантюру. Однажды заявил ей, что нам поможет сам Рудольф Нуриев, на что получил от нее ответ: «Ты спятил!». Может, и спятил, но я верил в талант супруги и считал – надо использовать любую возможность, какой бы фантастической она ни была. Да и от соблазна воочию лицезреть великого мастера и человека, ставшего визитной карточкой нашего города, отказаться было трудно. Он приехал в Казань всего лишь на три дня.

Чтобы попасть к нему, я использовал свои личные связи в Казани, напрямую обратился к президенту Татарии Минтимеру Шаймиеву с просьбой о встрече с живой легендой. Через пятнадцать минут после звонка в правительственную администрацию мне перезвонили и сказали, что я могу прийти в приемную Шаймиева. Два часа татарский президент, как следователь на допросе, засыпал меня вопросами. Его интересовали дела в братской республике: от культуры до политики. Сполна помучив меня, он позвал своего помощника и наказал ему представить меня балетмейстеру.

Не помню, как переступил порог консерватории, голова была занята, если выразиться научно, построением речевой модели убеждения.

По своей наивности я думал, что Нуриев сидит в одном из кабинетов консерватории и, чтобы попасть к нему, необходимо, как полагается в таких случаях, провести в приемной достаточное количество времени или вовсе записаться на прием задолго до встречи. Но, как оказалось потом, я сильно заблуждался.

– Рудольф Хаметович, я хочу представить вам комсомольского лидера из вашего родного города, его зовут Ринат Баимов, – сказал чиновник и тут же удалился прочь.

Передо мною, возле окна коридора консерватории, слегка прислонившись к отопительной батарее, стоял его величество Рудольф Нуриев. Балетмейстер был среднего роста, суховат, облачен в короткое черное драповое пальто, спортивную вязаную шапочку того же цвета и увлеченно читал книгу. Он не обращал внимания ни на студентов консерватории, проходивших мимо, ни на чиновников, трепетавших перед ним, проигнорировал он и меня. Но в нем отсутствовала и нарочитая надменность. Он не поднял глаз, когда я притворно кашлянул. Пауза затянулась. Я нервничал и никак не мог подобрать нужных слов. Посмотрел по сторонам, из-за угла в дальней части коридора торчала голова чиновника, который меня представил. Я вспомнил о своей жене и том, ради чего мы приехали. Все замерли в ожидании – что будет дальше? Что это за человек, который игнорирует даже всесильных чиновников?

Спасение пришло неожиданно. Я увидел, что маэстро читает сборник стихов французского писателя Шарля Бодлера, под названием «Цветы зла». Мало того, я смог прочесть на развернутой странице название самого произведения – «Альбатрос». Позже подумал, что это обстоятельство могло меня и не спасти, если маэстро читал бы книгу на французском языке, а не в переводе.

– Читать Бодлера интереснее, чем разговаривать с незнакомым человеком? – без доли иронии и сарказма спросил я.

– А что, в комсомоле вместо уставов теперь увлекаются Бодлером? – ответил он и впервые поднял на меня взгляд.

– Я не комсомольский лидер и никогда им не был.

В моих словах не было лукавства, просто в восьмидесятые годы я действительно возглавлял молодежное национальное движение, но оно никоим образом не было связано с комсомолом.

– Но вас так представили, – продолжал давить он.

– Но вас тоже представляют по-разному, но это не значит, что вы такой, – решился я на легкую агрессию, впрочем, и эта фраза была лишена иронии.

После моих слов балетмейстер неожиданно захлопнул книгу, встал в полный рост, ринулся в сторону коридора, откуда, как подросток из-за угла продолжал наблюдать за мной и моим собеседником чиновник. Моя последняя фраза пришлась ему не по душе, пойти за ним я уже не решился. Моя затея, в которую я верил с самого начала, рухнула в одночасье.

– Вы идете? – произнес Нуриев, повернувшись ко мне лицом.

– Меня никто не приглашал!

– Я вас приглашаю, пойдемте! – со снисхождением произнес мэтр.

Я послушно пошел за ним. Маэстро, шагая вдоль первого ряда зрительских кресел концертного зала, пальцем указал на место, куда я мог сесть. Он снял пальто, перед моими глазами запестрил яркий подклад, откинул спортивную шапочку. Вместо нее он надел цветастую беретку и целеустремленно поднялся на сцену. Хотя это была только репетиция, а не полноценный спектакль, зал вспыхнул аплодисментами. Улыбнувшись в ответ зрителям, Нуриев подошел к дирижерскому пульту. Он не стал брать долгой паузы, как только воцарилась тишина, начал дирижировать.

По первым нотам я уловил столь знакомую музыку из балета «Щелкунчик» великого композитора Петра Чайковского. (Сама постановка балета «Щелкунчик», под началом Рудольфа Нуриева, прошла в Татарском театре оперы и балета, а в консерватории проходила только репетиция). Не в обиду будет сказано в адрес композитора-гения, но музыка на тот момент служила для меня только неким фоном, я не акцентировался на ней, хотя и сам профессиональный музыкант. Все внимание было приковано к балетмейстеру, который к моему удивлению неплохо справлялся с функцией дирижера. Оркестр был сосредоточен и следовал в такт за каждым мановением дирижерской палочки. Все работало как единое целое, слаженно, складно, в унисон…

Да, возможно, мир приобрел гениального танцора, но потерял не менее талантливого музыканта. Музыка прекратила играть так же внезапно, как и началась, последний аккорд был не менее торжественным, чем первый. Сорвав очередные аплодисменты, Нуриев сошел со сцены. Я заметил одну особенность – лишний раз к нему никто не подходил.

Люди боялись его: чиновники, потому что он не преклонялся перед ними, для музыкантов и других деятелей культуры балетмейстер был слишком талантлив, в их понимании он был богом, выше которого уже ничего и никого не существовало.

Он не забыл меня и подсел рядом. Мы разговорились, за считанные минуты из эксцентричного человека он превратился в живого и доброжелательного собеседника. Видно, он проникся тем, что я его земляк. Его интересовало все, от уклада жизни людей в родном городе до архитектурного состояния театра оперы и балета, где он когда-то делал первые шаги на балетном поприще. Удивило, что он, будучи всемирно известным и знаменитым, был в курсе всех творений национальных певцов, художников, композиторов, поэтов из далекого и одновременно близкого для него города.

В интересной беседе незаметно пролетел час времени, после чего он неожиданно соскочил с места. Я подумал, что время аудиенции закончилось, и хотел рассказать о причинах визита в Казань. Но Нуриев не ушел, он стал туда-сюда семенить вдоль ряда кресел, заложив руки за спину. Рядом со мной сидела девочка лет семи-восьми. Заметив девочку, он обратился к ней:

– Ты откуда?

– Я здесь учусь.

– Хорошо учишься?

– Я очень стараюсь, – спокойно произнесла она.

Со стороны этот диалог больше походил на разговор внучки и деда.

В следующее мгновение я в очередной раз убедился в неординарности своего собеседника. Вот уж эти великие! Мэтр вытащил из лежавшего рядом пальто неприметную на первый взгляд стеклянную безделушку в форме звезды, в центре сияла его фотография. Недолго думая, он повесил ее себе на грудь и с пафосом заявил девочке, хотя мне показалось, что все, что он говорил ей, в первую очередь звучало для моих ушей: «Моя страна не оценила меня, но я сам себя оценил! И подарил себе медаль! Я не просто Рудольф Нуриев, я великий и выдающийся!».

Потом он подарил девочке эту звезду и сделал ряд избитых напутствий, которые можно выразить одной фразой: «Учись хорошо и старайся». Получив из рук мэтра подарок, она убежала из зала.

Пришел мой черед, он прямо спросил, какой вопрос привел меня к нему. Я рассказал, какая у меня талантливая жена (которая на тот момент сидела в зале консерватории на последнем ряду, так и не решаясь подойти к нам), какую восхитительную музыку она написала…

– А вы кто, продюсер? – перебил он меня.

– Нет. Но вы поставите балет? – в лоб спросил я.

– Вот так взял и поставил! – с иронией ответил мэтр и грустно добавил: – Я давно не работал в России…

Наступила пауза, я попытался заговорить и рассказать о герое оперы, но был одернут: «Я знаю про похождения Насредцина». В этот момент я впервые отчетливо рассмотрел его глаза: они отдавали детской наивностью, удивительным образом сочетая печаль и любопытство. Мастер продолжал задумчиво молчать, через какое-то время тихо выговорил:

– Подождите меня на улице.

Прошло не менее двух часов, Нуриев все не выходил. Мы с Лилией сидели в машине, неподалеку от главного входа в консерваторию, из-за долгого отсутствия мэтра немного нервничали. Но он вышел, как и обещал, напомнив нам короля, уверенной походкой идущего из собственного замка. За ним в полушаге шел его помощник. Это был мулат лет двадцати пяти. Они направились в нашу сторону. Я открыл переднюю дверь, мэтр сел в машину и категорично предупредил: «У вас три минуты, если не понравится – я уйду».

Я включил в автомобиле магнитолу, заиграла сюита, через несколько минут я потянулся рукой к кассетнику, но мэтр одернул меня: «Не выключайте». Он прослушал произведение полностью, за все это время не проронив ни слова. И когда закончилась запись, повернулся к Лилии и сказал: «Талантливо, очень талантливо, может, и гениально».

Лилия была в смятении, она никак не ожидала услышать в свой адрес от гения столь высокой оценки, чуть придя в себя, тихо проронила: «Спасибо!».

Когда маэстро прослушал сюиту повторно, он произнес:

– В общем, я помогу вам поставить балет! Даже если умру!

Мы не придали последним словам особого значения. Ведь на тот момент о его смертельной болезни мало кто знал. Он подозвал помощника, нас попросил оставить ему наши координаты. Помощник, несмотря на внешность туземца, неплохо говорил по-русски. После они уехали.

В январе 1993 года по всем информационным каналам сообщили, что великий мэтр умер. Больше всех переживала Лилия, она не находила себе места. Она горевала и по человеку Рудольфу Нуриеву, и по несбывшимся планам. В итоге все закончилось, так и не начавшись, нам казалось, что о постановке балета надо забыть навсегда.

Но на то они и великие, что уходят от нас по-иному. Через несколько месяцев после его смерти нам позвонили из Санкт-Петербурга. На том конце провода звучал интеллигентный мужской голос. Он говорил от имени Нуриева, поначалу меня одолевали сомнения, думал, что это розыгрыш, даже возникло желание повесить трубку. Но в ходе разговора сомнения улетучились, нам действительно звонили от имени покойного Рудольфа Нуриева, завещавшего перед смертью своим душеприказчикам выполнить данное им в Казани слово. Через какое-то время в театре оперы и балета, там, откуда на подмостки мировых театров вышел великий балетмейстер, при полном зале прошла постановка балета «Ходжа Ыасреддин» на музыку моей супруги Лилии. Состоялось грандиозное шоу с участием солистов Большого и Мариинского театров.

С тех пор прошло уже много времени, но до сих пор одолевает печаль, что великий маэстро так и не успел по-настоящему вернуться на родину. Каждый раз, когда за столом в кругу друзей заходит речь об искусстве, всегда звучит такой тост:

– За настоящего мужика, за Нуриева! Люди разное говорят об этом человеке – что он голубой, гомосексуалист, нетрадиционной ориентации, но одно можно сказать точно, что мэтр – настоящий мужик, ведь не каждому дано сдержать слово, причем, если ты уже успел безвозвратно уйти…

– Ну, как вам история? – спросил Воинов.

– Ну, что тут можно сказать, – с оттенком здорового скепсиса выдал Евгений.

– Главное, что я поведал ее вам!

– Нет, история неплохая, интересная, но…

– Но лучше бы там не было Нуриева, вы это хотели сказать?

– Нет, лучше бы он слыл нормальным мужиком.

– Ваши предубеждения мешают вам жить.

– Я никогда не входил в число почитателей его таланта! – отрезал Евгений.

– Тяжело восхититься человеком, который находится в твоей власти.

– Это ты о Нуриеве?

– Нет, я о себе!

– Хм! – возмутился Евгений.