на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Архимандрит Клавдий (Савинский), иеромонах Тихон (Зорин) и священник Михаил Рождественский


Архимандрит Клавдий, в миру Константин Саф-ронович Савинский, родился в 1882 году в местечке Снитково Могилевского уезда Подольской губернии, в семье крестьянина-середняка. Родители его были религиозны, но большого влияния на духовный выбор сына не оказывали. Константин сам проявил склонность к духовной жизни и интересовался монашеством. В 1900 году он поехал на заработки в Киев и поступил на работу именно в Киево-Печерскую лавру, а в 1904 году был принят в число послушников. Во время Первой мировой войны Константин был мобилизован в действующую армию. В 1918 году вернулся в Киев, в 1920 году в Киево-Печерской лавре принял монашеский постриг с именем Клавдий, а в 1923 году был рукоположен в иеромонаха и продолжал служить в лавре. В 1925 году он был возведен в сан игумена и послан в Успенский храм Петроградского подворья лавры270. В 1928 году игумен Клавдий

Успенский храм подворья на Васильевском острове построен в 1895-1900 годах. В октябре 1917 — обращен в приходской, в

поддержал иосифлян, о чем открыто заявил на допросе 1942 года:

«Я — Савинский Константин Сафронович — примкнул в 1928 году к иосифлянскому религиозному течению, причем в основу принятого решения мной были положены религиозные и политические соображения.

Я весьма сильно уважал митрополита Сергия, как духовное лицо, но в то же время я находил, что в своем воззвании к верующим он допустил некоторые отклонения от религиозных правил. Я также считал, что Церковь не может иметь ничего общего с государством, не признающим Бога и религию, а, наоборот, должна находиться по отношению к последнему как бы в оппозиции. К этому в значительной мере примешивалось мое недовольство мероприятиями Советской власти, направленными на закрытие монастырей и частично церквей. По этим же мотивам к иосифлянству в то время примкнуло очень много монашествующего

292

элемента» .

Из Успенского храма подворья, оставшегося серги-анским, отцу Клавдию пришлось уйти, но его пригласили в кафедральный храм Воскресения на Крови270 271 272. Служил он также и в других иосифлянских храмах, где по той или иной причине отсутствовал священник. Но главное, отец Клавдий осуществлял духовное руководство монашествующими, активно присоединявшимися к иосифлянам, и совершал новые монашеские постриги, конечно же, тайные, о чем показал на следствии в 1931 году протоиерей Никифор Стрельников:

«По поручению еп. Димитрия руководителем быв. монашествующих кадров являлся архимандрит Клавдий Савинский. Он наблюдал за пополнением кадров путем пострижения из послушниц в монахини, исповедовал монашествующих и вел общее руководство ими. Пострижение происходило на квартирах и иногда во внебогослужебное время без народа в храмах»273.

Это подтвердил на допросах и сам архимандрит Клавдий (в сан архимандрита он был возведен архиепископом Димитрием Гдовским в 1929 году):

«Служа в церкви Воскресения на Крови, я приобрел себе почитателей из мирян и монашествующих, главным образом из монашек Ивановского монастыря274, Новодевичьего монастыря и других подворий и закрытых монастырей, которые примыкали к нашей организации. Видя во мне защитника истинного православия, ко мне стали обращаться за новыми пострижениями в монашество.

Всего мною произведено пострижений в монашество до 25 человек275. Благословение на эти пострижения я получил от епископа Димитрия Любимова. Пострижения производил вместе с игуменьей Воронцовского подворья Вероникой. Постригал на квартире у Вероники, у себя, в кельях монашек Ивановского монастыря и в других общежитиях монашек. Для пострижения приходилось выезжать в деревни. Так, в селе Ратчино мною пострижено 5 человек, в дер. Кузьмино 2 человека.

Кого именно постригал, точно назвать не могу ни по фамилии, ни по имени, знаю только данное постриженным монашеское имя. Кроме пострижений приходилось производить соборование. Монашки, проживавшие в бывшем Ивановском монастыре, стали говорить, что в такие времена гонений они боятся остаться не соборованными, и я их соборовал»276.

После первой волны массовых арестов в конце 1929 года отец Клавдий продолжил служение в соборе Воскресения и в конфликте, возникшем в среде иосифлян, был на стороне епископа Сергия (Дружинина)277. Предполагалось рукоположить архимандрита Клавдия в епископский сан, но была ли осуществлена эта тайная хиротония, как и хиротонии еще двух кандидатов, точно неизвестно.

В декабре 1930 года отец Клавдий был арестован вместе с епископом Сергием и другими иосифлянски-ми клириками. Впоследствии, когда на следствии в 1942 году его допрашивали о «служителях культа, арестованных с ним по храму Воскресения на Крови», отец Клавдий отвечал, что в 1930 году из причта собора были арестованы вместе с ним протоиереи Сергий Боголюбов, Василий Тулин, Никифор Стрельников, а также иереи из других храмов. Однако на какой срок и куда они отправлены, он не знал и связи ни с кем из них не поддерживал ни во время своего заключения, ни после.

8 октября 1931 года архимандрит Клавдий (Са-винский) был приговорен к 5 годам концлагеря и отправлен в Сиблаг (Мариинск). В январе 1936 года он был освобожден с ограничением проживания и приехал в Новгород. В то время многие из бывших заключенных поселялись там после отбытия срока, поскольку проживание в Ленинграде им было запрещено. Хотя они и были на свободе, но жили под неослабным надзором чекистов и терпели крайнюю нужду, так как на работу их брали очень неохотно. Как показал позднее на следствии отец Клавдий:

«Подыскать какую-либо работу не сумел и поэтому был вынужден существовать за счет продажи некоторых личных вещей и на деньги, высылаемые мне из Донбасса племянником»278.

Хотя на следствии отец Клавдий и отрицал, что в Новгороде проводил какую-либо «нелегальную антисоветскую работу», однако, конечно же, он совершал тайные богослужения с другими иосифлянами. С 1933 года в Новгороде проживали отец Петр Белав-ский, иеромонах Тихон (Зорин), с 1935 года — протоиерей Константин Быстреевский. Приезжали также священник Алексий Вознесенский из Псковской области, протоиерей Алексий Кибардин из Мурманска. По некоторым данным, отец Клавдий общался в Новгороде с протоиереем Сергием Боголюбовым, возможно, и с архимандритом Алексием (Терешихиным) и монахинями из общины Серафимы (Голубевой), проживавшими в пригородах.

С конца 1937 года почти все иосифляне здесь подверглись репрессиям. В декабре 1937 года были расстреляны архимандрит Алексий (Терешихин), его сестра, монахиня Серафима (Терешихина), и монахиня Серафима (Голубева), остальные сестры общины отправлены на десять лет в лагеря. В июле 1938 года были арестованы протоиереи Петр Белавский и Константин Быстреевский, протодиакон Иоанн Предте-ченский. Опасаясь ареста, архимандрит Клавдий перешел на нелегальное положение. Осенью 1938 года он поехал в Ленинград и там получил от знакомых ему монахинь Александры и Евдокии письмо, сообщавшее, что в его отсутствие в Новгороде им интересовались работники НКВД. Как показал он позднее на допросе, «узнав об этом, я решил не возвращаться обратно и таким образом остался в Ленинграде».

Сначала отец Клавдий проживал у бывшей прихожанки Киевского подворья Марфы Николаевны на Васильевском острове279, затем по нескольку дней пребывал у бывших прихожанок подворья Натальи, Ольги и Клавдии на Васильевском острове, Марфы на Песочной улице, монахинь Ольги и Поликсении с Пятой Советской улицы280, у Варвары в Володарке и Клавдии в Стрельне. Но бывали случаи, когда ему приходилось выезжать за город, «там ночевал под открытым небом или ездил днями по городу в трамваях, а иногда курсировал в поезде Ленинград — Малая Вишера и обратно».

В 1941 году отец Клавдий ездил с Марфой Николаевной в Ораниенбаум к Василию Демьяновичу, где пробыл около недели. Хотел поселиться там, но дом был маленький, да и располагался не в тихом уголке, как надеялся отец Клавдий, а на «бойком месте, где вечно шум и люди из-за близости товарной станции».

Осенью 1941 года отец Клавдий поселился в деревне Коломяги, в доме Анатолия Федоровича Чистякова281, где он проживал с большой семьей282. Отец Клавдий встретился впервые с хозяином дома в 1940 году на квартире у Клавдии Николаевны, где в то время Анатолий Чистяков делал ремонт вместе с Иваном Степановым, последний и познакомил их друг с другом. Позднее подробности этой встречи особо интересовали следствие:

«ВОПРОС: О чем Вы беседовали с Чистяковым при первом знакомстве?

ОТВЕТ: Воспроизвести в точности тему нашего разговора я сейчас не в состоянии. Однако помню, что он носил чисто религиозный и семейно-бытовой характер. Со слов Чистякова я узнал, что в его доме имеется нелегальная церковь, в которой молятся верующие иосифляне; узнал, что отправление религиозных обрядов совершает иеромонах Тихон, который группирует вокруг себя известный круг верующих, не посещающих сергианскую и обновленческую церкви. Еще до знакомства с Чистяковым мне приходилось слышать от Степанова И. С. о том, что у Чистякова совершаются тайные религиозные обряды. Слова самого Чистякова подтвердили правильность информации Степанова.

ВОПРОС: Вам известны были те верующие, которые посещали Чистякова в дни проводящихся у него в доме нелегальных богослужений?

ОТВЕТ: Нет, мне об этом никто не рассказывал, а сам я не спрашивал.

ВОПРОС: Когда Вы впервые посетили квартиру Чистякова?

ОТВЕТ: На дом к Чистякову я приехал в 1940 году вскоре после знакомства. До дня окончательного приезда к нему на жительство, т. е. до сентября месяца 1941 года, я был у него около 3—4 раз.

ВОПРОС: Какой характер носили эти посещения?

ОТВЕТ: Я отправлял религиозные обряды в нелегальной церкви.

ВОПРОС: Кто присутствовал в то время во время тайных богослужений?

ОТВЕТ: Кроме меня и семьи Чистякова А. Ф. в тот период на тайных богослужениях бывала только Евдокия Петровна.

ВОПРОС: А это правда?

ОТВЕТ: Я не помню, чтобы до моего окончательного переезда к Чистякову на нелегальное жительство кто-либо, кроме названных лиц, присутствовал при тайных богослужениях.

ВОПРОС: Иеромонах Тихон знал о том, что Вы проводите в доме Чистякова тайные молебствия?

ОТВЕТ: Да, тайные молебствия я совершал только с разрешения иеромонаха Тихона, который в тот период возглавлял церковь в доме Чистякова и группировал вокруг себя молящихся в названной церкви».

Отец Клавдий с 1929 года знал иеромонаха Тихона по Александро-Невской лавре, а затем встречался с ним в Новгороде в 1936-1938 годах. Затем отец Тихон, «спасаясь от репрессий со стороны органов Советской власти, примерно в 1938 году перешел на нелегальное положение и стал проживать в г. Ленинграде и пригородах», а с начала войны оказался на оккупированной немцами станции Володарской. Следует привести хотя бы краткие данные о жизни этого замечательного иосифлянского пастыря, осуществлявшего, как и отец Клавдий, самоотверженное служение в условиях жесточайших богоборческих гонений.

Иеромонах Тихон, в миру Василий Никандрович Зорин, родился в 1893 году в селе Пупково Вогнем-ской волости Кирилловского уезда Новгородской губернии, в крестьянской семье. В 1911 году поступил послушником в Кирилло-Белозерский монастырь, через три года перешел в Тихвинский. В 1920 году был пострижен в монашество с именем Тихон и рукоположен в иеродиакона. С 1925 года, после закрытия монастыря, служил в кафедральном Софийском соборе Новгорода. В январе 1928 года, вместе с настоятелем собора протоиереем Александром Советовым отделился от митрополита Сергия и был направлен митрополитом Иосифом (Петровых) в храм Св. Троицы в Лесном, не раз навещал владыку в его ссылке в Моденском монастыре. В том же году рукоположен во иеромонаха архиепископом Димитрием (Любимовым), с конца 1929 года проживал в Александро-Невской лавре. В августе 1930 года иеромонах Тихон вместе с архимандритом Алексием (Терешихиным) был арестован, обвинен «в антисоветской агитации и хранении серебряной монеты» и приговорен к 3 годам концлагеря. В 1933 году, после освобождения из лагеря, приехал к сестре Евдокии Городничной в Ленинград, но по требованию властей ему пришлось в течение трех суток покинуть город. Выехал в Новгород, однако часто возвращался и служил нелегально в храме Св. Троицы, а позднее в тайных церквях — в Коломя-гах в доме у А. Ф. Чистякова, на Лиговском у М. В. Чихачевой и в пригородах. С начала войны поселился у Феодосии Тимофеевны Рудневой на станции Володарская283.

По протоколам допросов не ясно, встречался ли отец Клавдий с отцом Тихоном во время нелегального служения в предвоенные годы, почему-то этот вопрос не прозвучал во время следствия. Вполне вероятно, что пребывавший на оккупированной территории и потому на тот момент недосягаемый для чекистов иеромонах Тихон для НКВД был неинтересен, хотя о нем не забыли и дело его было выделено в отдельное производство. А вот в отношении другого, также тайно служившего в это время иосифлянского священника Михаила Рождественского отец Клавдий подвергся пристрастному допросу284. Архимандрит подтвердил, что знает отца Михаила, что встретились они в 1936 году в Старой Руссе285, куда он поехал по просьбе знакомого заключенного, чтобы навестить его родственников:

«Во время пребывания в Старой Руссе я совершенно случайно узнал, что там проездом будет священник Михаил, он же Рождественский Михаил Васильевич, который едет из провинции, где он служил псаломщиком, на постоянное жительство в Ленинград».

«По прибытии в Старую Руссу Рождественский остановился в том же доме, где проживал и я».

Далее архимандрит Клавдий показал, что потерял связь с отцом Михаилом и лишь в 1939 или 1940 году случайно встретился с ним на улице в Ленинграде, а потом на именинах у Елены Максимовны, проживавшей в районе Мечниковской больницы. Тогда он узнал, что отец Михаил проживает в Ленинграде нелегально, и после этого они еще не раз случайно сталкивались друг с другом на улице. На вопрос об адресе места жительства отца Михаила в Ленинграде отец Клавдий ответил, что адреса не знает, но ему известно, что отец Михаил бывает иногда у своих детей в Стрельне, где проживают мать и отец его жены. Во время войны он получил от отца Михаила «два письма, в которых вместе с исповедью сообщалось, что он жив и здоров, находится в Ленинграде, но адреса не указывал». Передавала ему эти письма женщина по имени Агриппина или Акилина, но ни фамилии, ни места жительства ее отец Клавдий не знал.

Об отце Михаиле Рождественском необходимо рассказать подробнее. Он родился 1 октября 1901 года в селе Перегино Старорусского уезда Новгородской губернии. Его отец, Василий Валерианович Рождественский, был настоятелем Перегинского храма.

Окончив трехклассную сельскую школу и четырехклассное духовное училище в Старой Руссе, Михаил поступил в 1914 году в Новгородскую духовную семинарию, но закончить ее не успел, так как в 1917 году она была закрыта. С 1918 года он учительствовал в сельской школе Старорусского уезда, в 1920 году был мобилизован в Красную армию и преподавал там в школе грамоты среди красноармейцев. В конце 1922 года был арестован и за просрочку двухнедельного отпуска приговорен к одному году тюремного заключения. В середине 1923 года досрочно освобожден из тюрьмы и после демобилизации вернулся домой, где крестьянствовал и помогал отцу в церкви.

В то время его старший брат, священник Измаил Рождественский286, один из самых ярких, незаурядных священнослужителей Петроградской епархии, пламенный молитвенник, вдохновенный проповедник и строгий духовник, служил настоятелем в Спасо-Преображенской церкви в поселке Стрельна и привлекал множество верующих, приезжавших к нему на службы со всего Питера. В начале 1925 года Михаил женился на прихожанке и певчей Стрельнинской церкви Елене Петровне Александровой287. Тогда же он был рукоположен в диакона, а затем в священника, причем рукоположение в Софийском соборе Новгорода совершил митрополит Иосиф (Петровых), в то время временно управлявший Новгородской епархией288. Отец Михаил поселился с семьей в Стрельне в доме, построенном его братом Измаилом, там же жили их младшие сестры, пятилетняя Зинаида и двухлетняя Серафима, которых после смерти матери Александры

Ивановны в 1920 году289 взял на свое попечение старший брат, отец Измаил.

Вместе с братом отец Михаил служил в Спасо-Преображенской церкви в Стрельне и обучался на Богословских курсах. В конце 1927 года, так же как и брат, он прервал общение с митрополитом Сергием и присоединился к иосифлянской оппозиции, а после ареста отца Измаила в феврале 1928 года290 продолжал служение и исполнял обязанности настоятеля Стрель-нинской церкви. 27 декабря 1930 года отец Михаил также был арестован и вместе с другими иосифлянами проходил по одному делу с епископом Сергием (Дружининым). Примечательно, в графе анкеты арестованного «Политические убеждения» был внесен его ответ: «Противник существующего строя», а в его показаниях на допросе 8 марта 1931 года записано:

«Не скрываю, что в разговорах с прихожанами я высказывал свои взгляды на безбожную Соввласть, говоря, что все те переживания, которые нам приходится терпеть, а именно: обнищание страны, в вопросах как продовольственных, а также промтоварных, является ничем иным, как карой, посланной от Господа Бога за наши грехи. В своих проповедях я призывал всех истинно верующих людей объединиться вокруг святой Православной Церкви и остаться ей верным до конца своей жизни, невзирая на ту пагубную политику и работу, которую проводит Соввласть по отношению к Святой Церкви»291.

Отец Михаил был приговорен к трем годам концлагеря и отправлен в лагерь. После освобождения с ограничением проживания ему было запрещено оставаться в Стрельне, и он выехал в Новгородский округ в родное село Перегино, где несколько лет служил с отцом Рафаилом. По-видимому, в то время еще можно было найти отдохновение в дальнем уголке в глуши Новгородской области, куда не сразу докатилась волна гоне-ний292. В это время в Перегино бывал и отец Измаил. После ссылки он жил в Перми, а потом в Вятской (Кировской) области, где он какое-то время даже служил в открытом иосифлянском (викторианском) храме. В 1936 году, ввиду грозившего ему ареста по групповому делу истинно-православных, отец Измаил уехал и тайно служил под Петроградом. В Перегино, вероятно, было настолько безопасно, что в том же году отец Измаил в священническом облачении сфотографировался с братьями и со всем семейством293.

В 1937 году спокойная жизнь окончилась. 31 июля отец Измаил был арестован на станции Чолово

Оредежского района, его отправили для дальнейшего следствия в Киров и там 14 октября расстреляли. В ноябре 1937 года в Перегино был арестован и вскоре расстрелян отец Рафаил, Перегинский храм был закрыт и впоследствии разрушен. Отцу Михаилу удалось вовремя скрыться. Перейдя на нелегальное положение, он постоянно скитался. Служил он тайно у своих питерских и стрельнинских прихожан по разным адресам. В Стрельне во время ночных богослужений встречался со своими детьми294.

Война застала отца Михаила, как и архимандрита Клавдия, в Ленинграде, но линия фронта разделила его с детьми и родственниками, оставшимися в оккупированной немцами Стрельне, — они расстались почти на пятнадцать лет. Лишь в 1955 году отец Михаил был освобожден из Воркутлага под поручительство сына Сергия, и лишь через два года смог выехать из Северного края и встретиться вновь со всеми родными.

Во время войны отец Михаил продолжал тайное служение, скрываясь у своих прихожан, что в военное время было гораздо сложнее и опаснее. Ко всем скорбям, связанным с гонениями, прибавились испытания военного лихолетья. Лишь тот, кто сам пережил блокаду, может по-настоящему понять, что означало оказаться в блокадном городе на нелегальном положении. Отцы не имели даже той жалкой пайки в 250 граммов «хлеба» (который и хлебом-то трудно было назвать), выдававшейся по карточкам умирающим горожанам.

Лишь благодаря своей пастве, делившейся со священнослужителями последними крохами, отцы смогли выжить, особенно в суровую зиму 1941-1942 годов. При этом они не только «выживали», но и совершали

тайные богослужения, напутствовали своих пасомых, исповедовали, причащали, отпевали. Это был действительно великий исповеднический подвиг, причем не только священнослужителей, но и их паствы, монашествующих и простых мирян. Голодные, полуживые люди, под бомбежками и артобстрелом, с одной стороны, и под постоянной угрозой ареста, с другой, собирались на тайные богослужения. К тем, кто был уже не в силах дойти, шли сами отцы и также исповедовали, причащали, напутствовали перед кончиной. Когда не было другой возможности, исповедовали заочно — верующие писали исповеди, которые приносили отцам самоотверженные монахини, они же несли верующим Запасные Дары, просфоры, святую воду.

Самое поразительное, что эти несколько десятков полуживых молящихся людей по-прежнему представлялись для богоборческих властей самыми опасными врагами, и за ними неустанно охотились сотрудники НКВД, которые в отличие от своих жертв содержались явно не на общем пайке блокадников, если имели силы бегать по городу, выслеживать, арестовывать и допрашивать. И в тяжелейших условиях блокадного города это ведомство не теряло своей бдительности и занималось выявлением не столько шпионов, сколько «внутренних врагов», и продолжало с неослабной силой свою основную деятельность — уничтожение всякого инакомыслия под лозунгом борьбы с «контрреволюцией» и «антисоветской агитацией».

В июне 1942 года была обнаружена тайная церковь в Коломягах, где служил и скрывался архимандрит Клавдий. 16 июня 1942 года выписано постановление на его арест:

«Совинский Константин Софронович, он же архимандрит Клавдий Садунианович295, находясь на неле-

гальном положении, группирует вокруг себя наиболее реакционную часть церковников-иоаннитов. Проводит нелегальные богослужения с церковными обрядами, организуя т. н. катакомбную церковь — ИПЦ.

На допросе от 15/У1-с. г. Чистяков А. Ф. показал: “Кроме того, что Клавдий нелегально проживает у меня, а также в моем доме им организована нелегальная домашняя церковь “иоаннитов", в которой он и проводит нелегальные богослужения”.

На основании вышеизложенного Постановил:

Совинского Константина Софроновича, он же Клавдий Садунианович, нелегально проживающего в дер. Ко-ломяги, Парголовский пер. д. № 20, подвергнуть аресту и обыску».

17 июня 1942 года после тщательного обыска296 в доме Чистякова в Коломягах297 отец Клавдий был арестован. Были арестованы также хозяин дома Анатолий Чистяков и монахиня Евдокия Дешкина298, но где, неясно. Согласно материалам следственного дела, Анатолий Чистяков был допрошен уже 12 и 15 июня, правда, как свидетель. Однако после своих показаний о тайной церкви и архимандрите Клавдии едва ли он спокойно вернулся домой. С 17 июня он допрашивался уже как обвиняемый и на новых допросах подтвердил, что когда он с иосифлянами перестал ходить в единственный официально действующий иосифлян-ский храм в Лесном, не доверяя новому священнику, то устроил на чердаке своего дома тайную церковь. Там с 1937 года стал служить иеромонах Тихон, а затем и архимандрит Клавдий.

В дальнейшем следствие особенно интересовали лица, посещавшие эту церковь. На первых допросах отец Клавдий никого не называл и отказывался называть тех, у кого он проживал в Ленинграде, кроме Марфы Николаевны с Васильевского острова. 25 июня, на втором допросе, отец Клавдий на вопрос, у кого он проживал в Ленинграде, заявил: «Ответить на этот вопрос отказываюсь. Да и вообще давать на следствии показания не буду, так как этого не желаю».

Имена верующих появились в протоколе допроса от 29 июня, при этом отец Клавдий заявил, что в целях конспирации церковь посещали пять-шесть человек из его паствы: «Марфуша, Дуня (Евдокия Петровна), Александра Давыдовна, Евдокия Михайловна, Нина и Арсенья». Других он «не помнил», и тех, кого назвал, знал только по именам. Примечательно, что этот допрос длился целый день, более одиннадцати часов, в протоколе допроса записано: «начат в 9 ч. 40 мин.», «закончен в 21 ч. 00 мин». При этом запись самих показаний занимает всего три машинописных листа. В дальнейшем и следующие многочасовые допросы давали в результате два-три листа показаний299. Несомненно, полуживой, изможденный священник подвергался как моральным, так и физическим воздействиям; и можно только догадываться, что могло происходить в кабинете следователя в течение тех долгих мучительных часов.

30 июня отцу Клавдию было предъявлено обвинение в том, что он «являлся руководителем вскрытой в г. Ленинграде контрреволюционной организации нелегалов-церковников иосифлянского толка, среди участников организации систематически устраивал нелегальные богослужения в специально оборудованной для этого церкви-катакомбе, проводил антисоветскую пропаганду, восхвалял государственный строй и жизнь при царизме». Отец Клавдий признал это обвинение, мало того, на нескольких допросах он подробно изложил историю возникновения иосифлянства как реакцию и неприятие Декларации митрополита Сергия 1927 года с ее основным призывом «к признанию Советской власти, сближение с последней и направление всей церковной деятельности на пользу Советского государства». На вопрос, во что практически вылилось возникшее религиозное течение, ответил:

«Практически это сказалось в том, что вокруг образовавшихся иосифлянских церквей стало объединяться реакционно и враждебно настроенное к Советской власти духовенство, в свою очередь группировавшее около себя по тому же принципу верующих граждан. Духовенство и верующие иосифлянского толка стали избегать сергиянские церкви, так возникло два религиозных течения — “сергиянцы" и "иосифляне”, которые под религиозной оболочкой по сути дела вели политическую борьбу».

Отец Клавдий подтвердил, что сам лично присоединился к иосифлянам, разделял их взгляды в отношении советской власти, и подробно рассказал о своем служении, сначала в период с 1928 по 1930 год, (в протоколе это изложено в характерном чекистском стиле):

«Моя враждебная Советской власти деятельность могла лишь выражаться в том, что я группировал вокруг себя известное число верующих иосифлянского толка. Кроме того, с ведома архиепископа Димитрия мной совершались тайные постригания в монашество лиц, изъявивших на это свое желание».

А после освобождения из лагеря и приезда в Ленинград в 1938 году, когда «не функционировала ни одна иосифлянская церковь»:

«Я стал восстанавливать свои прежние связи с иосифлянами, которых знал, а через них налаживать и новые знакомства. Осуществить все это мне не предоставляло больших трудностей, поскольку в Ленинграде оставалось значительное число моих духовных детей.

Группируя вокруг себя всех тех иосифлян, с которыми я налаживал связи, я совершал среди них тайные религиозные обряды прямо на квартирах, так как специально оборудованной для этого катакомбной церкви не имелось».

С 1941 года, когда появилась возможность служить в определенном месте, отец Клавдий наладил уже постоянные тайные богослужения, и отсюда началась, по версии следствия, его «организованная антисоветская деятельность среди церковников-иосифлян», которая, как и прежде, заключалась лишь в богослужении и проповеди:

«Деятельность организации в целом и нас, руководителей, то есть иеромонаха Тихона и меня, Са-винского, в частности, сводилась к тому, чтобы по мере возможности в нелегальных условиях собрать и сгруппировать вокруг себя верующих иосифлян. Этому в значительной степени способствовала созданная иеромонахом Тихоном и Чистяковым А. Ф. подпольная церковь в Коломягах. В этой церкви устраивались тайные богослужения, проводилась антисоветская пропаганда».

На требование назвать «всех участников антисоветской организации церковников-иосифлян» отец Клавдий повторил имена, названные на предыдущем допросе. Тогда следователь спросил, знает ли он следующих участников, и назвал ряд лиц300, о которых, по-видимому, показали другие обвиняемые, и отцу Клавдию пришлось признать, что они тоже присутствовали на богослужениях, отговорившись, что не назвал их, так как «запамятовал».

«— Быть может, Вы и других участников организации “запамятовали”? — спросил следователь.

— Такая возможность не исключена, однако я постараюсь все вспомнить и при следующем вызове на допрос рассказать».

Однако и на следующих допросах 1 и 2 июля отец Клавдий повторил те же имена, так и не назвав других участников. Новые имена появились лишь на ночном допросе со 2 на 3 июля. Следователь спросил о Елизавете Ивановне Киреевой и ее дочери Зое301, проживавших на Петроградской стороне. Отец Клавдий признал, что знал их с 1929 года как прихожанок храма Воскресения, встречался с ними после возвращения из лагеря и приглашал на богослужения в тайной церкви в Коломягах. Позднее отец Клавдий назвал также Анну Федоровну и ее брата Василия Федоровича с Петроградской стороны, Веру Алексеевну Алексееву с Песочной улицы и трех сестер с Васильевского острова, Анну, Наталью и Марию Ун-гур — все они также были участниками богослужений в тайной церкви в доме Чистяковых.

На допросе 9 июля ему пришлось подробно показать о Марии Петровне Соловьевой, в квартире которой он проживал до 27 декабря 1930 года и там же был арестован302, позднее она отправляла ему посылки

и посетила его в лагере в 1934 году. Последний раз он встретился с ней в 1938 году у знакомой иосифлянки, но в Коломягах она не бывала, лишь присылала ему исповеди в письменном виде через Евдокию Дешкину. Отцу Клавдию также пришлось признать, что в тайных богослужениях неоднократно присутствовали Анна Степановна303 и Марфа Фоминична.

Всего в протокол допроса занесены имена семнадцати человек. Открывает список иеромонах Тихон, затем следуют арестованные: сам архимандрит Клавдий (Савинский), Анатолий Чистяков, Евдокия Деш-кина, и далее:

«5. Богданова Марфа Фоминична — “наиболее доверенное лицо в антисоветской организации, также выполнявшая роль связницы между иосифлянами”.

6. Степанов Иван Степанович — нелегал, близкий друг и сообщник Чистякова, пропал без вести в мае месяце 1942 года.

7. Болдин Николай Петрович — входил в состав антисоветской организации еще при иеромонахе Тихоне.

8. Дмитриева Ольга Федоровна— умерла в доме Чистякова незадолго до моего ареста.

9. Казак Александра Давыдовна — на ее квартире мной иногда служились молебны в тесном кругу единомышленников, в настоящее время Казак А. Д. больна.

10. Савельева Евдокия Ефимовна — в церковном кругу звалась Арсенией.

11. Каменева Евгения Николаевна — монашеское имя Нина.

12. Киреева Елизавета Ивановна.

13. Киреева Зоя — дочь Елизаветы Ивановны.

14. Абрамова Анна Степановна.

15. Евдокия Михайловна (фамилии не знаю).

16. Василий Федорович (фамилии не знаю.)

17. Анна Федоровна — сестра Василия Федоровича».

Понятно, что это были далеко не все известные отцу Клавдию иосифляне. Его паства была гораздо больше, чем перечисленные пятнадцать человек, из которых, помимо двух арестованных (Анатолия Чистякова и Евдокии Дешкиной), никого больше не привлекли к следствию, кроме Анны Степановны Абрамовой. Очевидно, что большая часть паствы не была названа, а названы были в основном те, кто был недосягаем: кто-то умер, кто-то уехал или скрывался304. Каким образом все-таки попала Анна Степановна Абрамова, арестованная 14 июля 1942 года, неизвестно. Почему-то впоследствии она подозревала в предательстве Марфу Фоминичну Богданову, и той пришлось пережить из-за этого немало скорбей305.

Примечательно, что на следствии не прозвучало довольно часто применяемое в военное время обвинение «шпионаж в пользу Германии». Очевидно, устраивавшие и посещавшие тайные церкви иосифляне являлись для советского государства такими опасными преступниками, что и без этого обвинения могли быть подвергнуты самому суровому наказанию.

28 июля 1942 года было составлено обвинительное заключение. 3 августа 1942 года Военный трибунал войск НКВД СССР Ленокруга и охраны тыла Ленфронта в закрытом судебном заседании в расположении внутренней тюрьмы приговорил архимандрита Клавдия, Анатолия Чистякова, монахиню Евдокию Дешкину к расстрелу, Анну Абрамову — к

10 годам ИТЛ с конфискацией лично принадлежащего им имущества. Приговор был «окончательный и обжалованию в кассационном порядке» не подлежал.

Осужденные написали ходатайства о помиловании в Президиум Верховного Совета на имя М. И. Калинина306. При этом, хотя они и просили о помиловании, но ни от чего не отказывались. Так, отец Клавдий писал, что нелегально проживал в Ленинграде и изредка совершал богослужения, но подчеркивал, что «преступление главное заключается в том, что я не вернулся в г. Новгород и не явился в НКВД, а остался проживать в Ленинграде на нелегальном положении, нарушая тем самым паспортный режим. Я малограмотный, политически недоразвитый, глубочайше раскаиваюсь перед Верховным Президиумом СССР, что совершил глупый поступок».

Также и Анатолий Чистяков написал: «Судим за то, что я в своем доме на мансарде разрешил православную службу иеромонаху Тихону и в последнее время Савинскому Константину Сафроновичу, который проживал у меня в доме без прописки в год военного времени, вот ошибка, которую я совершил перед родиной». Далее он упоминал, что «как гражданин Советского Союза» воевал в Финскую войну и был дважды ранен, когда выполнял боевое задание, и обещал своим «трудом искупить свою вину и оправдать свое доверие перед родиной», которую любит, но по существу он ни в чем не раскаивался и не отказывался ни от религиозных убеждений, ни от иосифлянства. Его прошение можно понять, если учесть, что писал его приговоренный к смерти человек, у которого оставались сиротами пятеро малолетних детей (старшей было двенадцать лет, младшей — два месяца).

Эти ходатайства приобщили к материалам дела, но в Москву, конечно же, не отправили. 13 августа 1942 года осужденные были расстреляны. Анна Степановна Абрамова, приговоренная к 10 годам, тяжело заболела в лагере, через год по болезни была «сактирована» и вернулась в родное село Далёки в Калининской области. 8 июля 1949 года относительно нее было составлено заключение о том, что «Абрамова подлежит обратному водворению в лагерь для отбытия срока наказания, но, учитывая ее возраст и плохое здоровье» принято решение «Абрамову репрессии не подвергать».

В 1956 году Анна Степановна написала заявление о снятии судимости. 10 сентября 1956 года Военный трибунал Ленинградского Военного Округа рассмотрел надзорный протест военного прокурора и определил, что «приговор Военного трибунала войск НКВД Ленинградского округа и охраны тыла Ленинградского фронта от 3 августа 1942 года в отношении СА-ВИНСКОГО Константина Сафроновича, ЧИСТЯКОВА Анатолия Федоровича, ДЕШКИНОЙ Евдокии Петровны и АБРАМОВОЙ Анны Степановны отменить и дело о них на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР прекратить».

Нелепо и чудовищно звучит «отмена приговора» в отношении расстрелянных307. Судимость же с Анны

Степановны была снята, вскоре она даже вернулась в Питер, до самой кончины окормлялась у отца Михаила Рождественского, который продолжал тайное служение. Во время войны ему «посчастливилось» — чекистам никак не удавалось его выследить, и он был арестован спустя полгода после обнаружения тайной церкви в Коломягах и ареста отца Клавдия. Его взяли во время службы на праздник Богоявления в январе 1943 года: «По дороге в тюрьму, в “воронке”, следователь вдруг сказал арестованному о. Михаилу: “Михаил Васильевич, какой Вы счастливый...” “Большое счастье - в тюрьму везут”, — отвечал ему о. Михаил. Оказалось же, что вчера, 5/18 января, произошел прорыв блокады, и смертная казнь по этому поводу была отменена. “Если бы Вас успели арестовать еще вчера утром, то непременно расстреляли”, — пояснил следователь»308.

Отца Михаила приговорили к десяти годам лагерей и отправили в Воркутлаг, где в 1953 году добавили новый десятилетний срок. После освобождения из лагеря, с середины пятидесятых годов, он на протяжении трех десятилетий, до самой своей кончины в 1988 году окормлял многие катакомбные общины из разных областей страны. Его исповедническая жизнь заслуживает особого внимания. Хотя о нем и его брате отце Измаиле уже были опубликованы краткие

статьи, но их подробные жизнеописания, как и их зятя, отца Рафаила Муравьева, а также других членов семей Рождественских, Муравьевых и Третинских309, еще ждут своего пера. Надеемся, что со временем будут составлены жития священномучеников Измаила и Рафаила, священноисповедника Михаила, а также жизнеописания матушек, сестер и других членов их семей.

Священномученики Сергий, епископ Нарвский, Василий, епископ Каргопольский, Иларион, епископ Пореч-ский. Тайное служение иосифлян. Жизнеописания и документы

ЧАСТЬ III

Иосифляне последних времен. Полувековое катакомбное служение

Священномученики Сергий, епископ Нарвский, Василий, епископ Каргопольский, Иларион, епископ Пореч-ский. Тайное служение иосифлян. Жизнеописания и документы

330

Священномученики Сергий, епископ Нарвский, Василий, епископ Каргопольский, Иларион, епископ Пореч-ский. Тайное служение иосифлян. Жизнеописания и документы


Письмо епископа Илариона митрополиту Кириллу (Смирнову) | Священномученики Сергий, епископ Нарвский, Василий, епископ Каргопольский, Иларион, епископ Пореч-ский. Тайное служение иосифлян. Жизнеописания и документы | По воспоминаниям очевидцев