на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 13

– Повезло тебе. Даже нос не сломали. Синяки сойдут, опять красавица будешь.

«Почему он говорит «опять»? – подумала Белка. – Он же меня без синяков не видел».

Подумала вяло, как будто не о себе. Такой равнодушный образ мыслей был спасительной, спасающей реакцией ее организма, это она понимала.

С той минуты, когда она пришла в сознание и под причитания соседки, под лай ее овчарки попыталась встать, но не смогла, внутри у нее поселился такой страх, с которым невозможно было жить.

И потом, уже в больнице, куда ее отвезла «Скорая», страх этот не только не прошел, но, наоборот, раздулся у нее внутри как жаба, заполнил ее всю – и живот, и сердце, и голову с сотрясенным мозгом.

Как жить с этим страхом, Белка не понимала.

Днем и ночью мерещился ей жуткий голос, произносящий: «Чтоб духу твоего не было».

Он не оставлял ее ни на минуту, как боль в сломанной руке, и даже назойливее боли, она-то проходила от вечернего укола, а страх не проходил, потому что стал Белкиной частью. Нет, не частью – сутью ее он стал. Он не давал ей уснуть ночью, а если все-таки удавалось нырнуть в сон, то утром, стоило открыть глаза, страх возвращался снова, и ее бросало в холодный пот, и всю ее прошибала даже не дрожь, а судорога.

Невозможно было жить с этим страхом. И некуда было его девать, так сросся, слипся он с ее жизнью.

– Чем тебя все-таки по руке саданули, не вспомнила? – спросил палатный врач Анатолий Геннадьевич. – Хотя вообще-то понятно, прутом железным, скорее всего.

Он пришел с утренним обходом и осматривал Белкину загипсованную руку.

– Чурки, точно, – сказала соседка на койке справа.

– Жизни не стало от хачей, из дому выйти нельзя, – сразу же откликнулась соседка слева. – Куму мою полгода назад тоже вот так вот огрели. Поймали его потом – таджик с аула, на дозу не хватало, он и пошел баб убивать. Им чего? Сами не люди и нас за людей не считают.

Прежде Белка с ума бы сошла от таких разговоров, которые приходилось слушать целыми днями. Теперь ей было все равно: страх оказался сильнее, чем неприятие глупости человеческой.

– Выпишите меня домой, Анатолий Геннадьевич, – сказала она.

И сразу же пожалела о своих словах. Здесь все-таки больница, люди кругом, а дома что она будет делать? Думать, куда ей исчезнуть с лица Земли?

– Через неделю выпишу, – ответил врач. – Голова ведь болит? Болит. Вот и пусть сотрясение пройдет. Торопиться некуда. Мозги-то у тебя не казенные, пригодятся еще.

Белка совсем не была уверена, что ей пригодятся мозги. Она не радовалась, что начали сходить синяки и отеки на лице. Это не вызывало у нее и отчаяния. Страх распоряжался всей ее жизнью, и вся она состояла теперь только из страха.

Врач ушел, соседки зашуршали какими-то свертками, принялись что-то есть, о чем-то заговорили. Белка сползла с кровати и побрела в коридор.

Вообще-то она старалась не выходить из палаты. Все от того же страха, конечно. Ей казалось, что человек, лишь по случайности ее не убивший, настигнет ее сразу же, как только она окажется на сколько-нибудь открытом пространстве, даже таком относительно открытом, как больничный коридор.

Она и сейчас никуда бы не вышла, но ее бросило в пот. Холодный, отвратительный, он покрыл всю ее спину, крупными каплями пополз по лбу, по шее… Открывать окно соседки позволяли, только когда выходили из палаты, а сейчас они явно никуда не собирались.

Белка прошла в самый конец коридора, остановилась у окна, уперлась лбом в стекло. От его холода стало полегче, по крайней мере, со лба пот испарился. Хорошо бы, чтоб кто-нибудь выплеснул ей на спину ведро холодной воды.

– Белла…

Она дернулась так, что едва не разбила лбом стекло. В голове сразу же вспыхнула боль, все-таки не прошло еще сотрясение.

– Белла, – повторил Кирилл, – извини, что я не пришел раньше.

Да, именно он стоял перед нею. Белка узнала его не по голосу, а только когда обернулась к нему наконец.

Голос у него переменился. Так переменился когда-то голос бабушки после того, как она вставила искусственную челюсть; какие-то пришлепывающие интонации у нее тогда появились.

Вот и у него сейчас губы пришлепывали, как будто он старался говорить быстрее, чем был способен.

– Я не мог прийти, – с этим торопливым губным пришлепыванием проговорил он. – Я объясню тебе, почему не мог.

– А больше ты мне ничего не хочешь объяснить? – глядя в его убегающие глаза, спросила Белка.

– Хочу… Должен, – поправился он. – Да, давно должен. То есть я с самого начала должен был понимать, что может этим кончиться. Но я надеялся…

Что он должен был понимать, да еще с самого начала, Белке как раз было совершенно непонятно. И из-за этих его шлепающих губ, и из-за убегающего взгляда смысл его слов для нее не прояснялся.

– Я не буду тебе называть ее девичью фамилию, – сказал Кирилл.

Этого Белка уже просто не выдержала.

– Да какое мне дело до ее фамилии! – воскликнула она. – Какое мне вообще дело до твоей жены?! Да мне и до тебя-то теперь никакого дела нет! Пропадите вы пропадом оба, раз так! Нашлись святые!

Она выкрикивала все это, может, и не слишком связно, но отчетливо – бросала ему в лицо.

– Я не хочу называть ее девичью фамилию, – повторил он.

Теперь Белка посмотрела на него с недоумением. А ведь хорошо, что он пришел! Его появление каким-то непонятным образом вырвало ее из страха, в который она была погружена. Да, именно так, он выдернул ее из страха, как морковку из грядки, и его слова про девичью фамилию супруги, бессмысленные, совершенно неуместные слова подействовали на Белку, как то самое ведро холодной воды, о котором она только что мечтала.

– При чем здесь ее девичья фамилия? – вздохнув, спросила она.

И с удовольствием услышала при этом, что голос ее звучит уже почти спокойно.

– При том, что ее отец… В общем, он человек очень высокого ранга. С самого верха человек. Больше я ничего тебе сказать о нем не могу. Тебе просто спокойнее будет о нем не знать.

– Я о нем и не знала, – усмехнулась Белка. – Но мне это не помогло, если ты заметил.

– Заметил…

Кирилл вздохнул и отвел взгляд еще дальше от Белкиных глаз. Прямо-таки искривил он траекторию своего взгляда. Вопреки законам физики.

– Мне страшно и стыдно видеть твое лицо, – словно подслушав ее мысли, пробормотал он. – Синяки эти…

Надо же, какие мы чувствительные! Эстетически и этически.

– Тогда зачем сейчас пришел? – хмыкнула Белка. – Дождался бы, пока я снова стану прелестная. Тогда бы и с предложениями дальнейшей любви подкатывался.

– Я тебя действительно полюбил, Белла, – тихо произнес он. – Ты зря иронизируешь. Хотя, конечно, после всего этого… Имеешь право.

– Нашелся правозащитник!

– Я не должен был втягивать тебя в свою жизнь, – не обращая внимания на ее иронию, сказал он. – В дурацкую мою, ненормальную жизнь… Как ты думаешь, почему у меня не было любовницы?

– Очень мне надо об этом думать! – фыркнула Белка.

Неправда, конечно. Сейчас – да, ей не до этого, а раньше ведь она об этом думала, но так и не определила причину.

– Ты не могла этого не заметить. С твоей-то наблюдательностью, с твоим пониманием психологии… Я просто не решался на это.

– На что? – не поняла Белка.

– На сколько-нибудь прочные связи. При одной мысли, что она может об этом узнать… Елена, Елена, – объяснил он, заметив Белкин недоумевающий взгляд. – Она воспринимает меня как свою собственность.

– Все жены воспринимают мужей как свою собственность, – пожала плечами Белка. – Не понимаю, почему ты говоришь об этом таким трагическим тоном.

Она в самом деле этого не понимала. Ну да, она никакого мужчину как свою собственность воспринимать не хотела и еще менее хотела, чтобы какой бы то ни было мужчина как собственность воспринимал ее, потому и замуж не собиралась. Но то она, а все другие женщины, во всяком случае замужние, относятся к своим мужьям ровно так – как к законной собственности. Это что, великая новость для него?

– У нее даже не ревность, – сказал Кирилл. – Будь ревность, я бы понял. Но у нее другое… Она так привыкла с детства, так воспитана, понимаешь? Что хочу, то мое. Кто попытается возражать, того стереть с лица Земли.

Белка вздрогнула при этих словах. Притихший было страх снова зашевелился у нее внутри.

– У них так принято, – сказал Кирилл. – Кто нас обидит, три дня не проживет.

– Да у кого «у них»? – воскликнула она.

– У этих… Я их даже людьми не могу назвать. По телевизору каждый вечер показывают, как они в Кремле суетятся. Посмотри ты на них – мертвые лица. Ничего живого в глазах!

Только теперь Белка наконец сообразила, о ком он говорит. То есть Ленкин папаша, выходит, какой-то высокий кремлевский чин?

– Он случайно не президент, тесть твой? – поинтересовалась она.

– Если судить по влиянию – иногда я думаю, он-то настоящий президент и есть. Во всяком случае, он и ему подобные. Коллективный президент.

Чем дольше он говорил, тем сильнее разрастался у нее внутри холодок страха.

Все относящееся к власти находилось в слепом пятне ее сознания. Все это не имело ни малейшего отношения к ее жизни. Даже когда политика сделалась модной и многие ее знакомые ходили простестовать на Болотную площадь, или куда они там еще ходили, Белка этому модному направлению не последовала. И правильно сделала – оно вскоре вышло из моды так же, как выходили из моды все подобные занятия. Как входили, точно так и выходили. Как в мультике про Винни-Пуха и ослика Иа – шарик входит, шарик выходит… То на роликах все катались, а то стали кататься на велосипедах, мода переменилась, ничего больше.

Впрочем, мода на политику с самого начала вызывала у Белки отторжение. И тоже вышло, что она оказалась права. Ну надо же быть полным идиотом, чтобы ходить на какие-то митинги, где людей бьют дубинками и ни за что бросают в тюрьму! То есть, может быть, кто-то желает посвятить всю свою жизнь тому, чтобы выяснять отношения с государством. Вот тот пусть и ходит. А она этого точно никогда не желала, у нее пожелание к государству всегда было только одно: чтобы оно не вмешивалось в ее жизнь. Оно и не вмешивалось – ему плевать было на какую-то Белку, оно ни в чем ей не помогало, ну и слава богу, и не надо ей от него никакой помощи, сама со своими проблемами справится.

И вдруг, вот сейчас, здесь, у холодного больничного подоконника, она поняла, что эта посторонняя махина не то что вмешалась в ее жизнь – что она, Белка, находится в точке ее пристального внимания и в полной ее власти. И раздавит ее эта махина, как хлебную крошку, и произойдет это не по ее, Белкиной, вине и даже не по какой-нибудь государственной необходимости, а лишь по воле вздорной бабы… Но как такое может быть?!

Это было сродни удару кулаком в лицо или железным прутом по руке. Белка хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова: губы онемели.

– Мы с ней в одном классе учились, – не дождавшись ее ответа, сказал Кирилл. – В Сибири, не здесь. У нее отец в обкоме работал, у меня родители вообще развелись. Но она в меня влюбилась. То есть это ей казалось, что она влюбилась, а на самом деле так… Как она умеет. Хочу – возьму. Родители с нее пылинки сдували, они бы ей, наверное, и так-то слова не сказали, а тут еще у нее со здоровьем что-то началось в выпускном классе, что-то по женской части, и врачи им осторожненько намекнули, мол, надо бы девочке половую жизнь начать, сразу выздоровеет… – Нелегко ему было об этом говорить. Как ни мало Белка думала сейчас о его чувствах, но даже она это поняла. Кадык у него судорожно дернулся. Он замолчал. Но потом все-таки продолжил: – Я для этой цели подходил – лучше некуда. Здоровый, непьющий, а главное, никого за мной, в любую минуту мне ногой под зад. Но я об этом тогда не думал, все меня устраивало. Поди плохо! Парни в этом возрасте каждые полчаса совокупляться готовы, только и смотрят, какая бы девка дала, а тут сама на шею вешается, в постель тянет. Она жениться потребовала – свадьбу ей хотелось, как я сейчас понимаю, фату, куклу на машине, ну, всем же девчонкам хочется…

– Мне не хочется, – перебила его Белка. – И никогда не хотелось.

Ей хотелось его перебить – хотелось, чтобы он на минуту вырвался из плена тех чувств, которые вели его рассказ. Она сама не заметила, как появилась у нее жалость к нему. В соединении со страхом это было невыносимо.

– Ты необычная. – Кирилл отдышался и быстро вытер лоб ладонью. – Я потому с тобой сразу… Ты меня поразила. Ты ведь это и сама заметила, я знаю. А она… Она даже не столько на моем жеребячестве возрастном сыграла, сколько на тщеславии. Как же – кто был ничем, тот станет всем, обкомовским зятем! Ну и стал… Потом времена вроде бы переменились, но именно вроде бы – папаша ее при полной силе остался, как и все его коллеги. Всего я тебе рассказывать не буду. Стыдно это, Белла, стыдно и противно вспоминать. Только лет в тридцать я очнулся. Выяснилось, что детей у нее быть не может. И не то чтобы я такой уж чадолюбивый был, но почему-то меня это уязвило. Я уже к тому времени и так-то с трудом ее характер выносил, а тут еще это… Давай, говорю, разведемся. Вот тут она мне все и высказала. Что мадам Брошкиной она быть не собирается и разлучит нас с ней поэтому, как в сказке, только смерть. Естественно, моя, потому что сама она умирать не намерена, могу даже не надеяться, а если я себе бабу заведу, то она ее уничтожит. Я, конечно, в эти ее выкрики не поверил, не такая уж я тряпка, как ты сейчас, наверное, думаешь.

Он посмотрел на Белку вопросительно. Она молчала. Ничего она сейчас не думала, только слушала эту дикую историю.

– И что? – все-таки спросила она.

– И ушел. А следующий год провел частично в больнице – веселые ребята меня вечерком на улице встретили, частично на нарах – вдруг выяснилось, что я налоги недоплатил, да и вообще бизнес у меня сомнительный, и прикрыть его в любую минуту можно. А тюрьма, Белла, она любого… В общем, вышел я оттуда верным супругом. Потом, правда, еще кое-какие телодвижения пытался совершать. За границу сбежать, к примеру. Но это они очень просто пресекли, для них границ нет. И всё. Последние десять лет и бизнес у меня процветал, и с супругой я жил – обзавидуешься. Пока тебя не встретил.

– Лучше бы не встретил! – вырвалось у Белки.

К страху и жалости добавились у нее в душе презрение и ярость. К нему, к нему! Да прекрасно же он понимал, чем дело кончится, прямым текстом ему сказали, что бабу его уничтожат, на личном опыте убедился, что шуток не будет, так какое право он имел ее, не спросясь, во все это втягивать?! Кто ему дал право считать, будто она его так беззаветно любит, что на все ради него пойдет?

– Ты слишком высокого о себе мнения, – еле сдерживаясь, процедила Белка.

– Почему? – не понял он.

– А сам не понимаешь?

– Понимаю…

– И что мне теперь предлагаешь делать?

Именно это интересовало ее в первую очередь. И во вторую тоже. И в третью. Только это ее теперь интересовало, а не достоевские страсти в его благородном семействе.

– Тебе надо уехать, – сказал Кирилл.

– Интересно, куда? В Венецию? – съязвила она.

Кирилл ее язвительности не расслышал. Или не обратил на нее внимания.

– Было бы хорошо, – кивнул он. – Но я не уверен, что удастся.

– Это почему еще? – не поняла Белка.

– Белла, еще раз: надо понимать возможности этих людей. Если она действительно решила тебя уничтожить, то за границу она тебе выехать не даст.

Смысл его слов был так ужасен, что Белка даже не обратила внимания на проскользнувшие в его голосе назидательные интонации, которые в другой ситуации, конечно, пресекла бы немедленно.

– Решила меня… – пробормотала она.

И поперхнулась окончанием фразы.

– Я не могу с уверенностью сказать, что это именно так, – поспешно произнес Кирилл. – Она сейчас в безумном состоянии, даже в клинику согласилась лечь. Так что пока непонятно, что она в дальнейшем предпримет. Но я не исключаю, что у пограничников на тебя стоит какой-нибудь сторожок и за границу ты выехать не сможешь.

Белка не верила своим ушам. Какой еще сторожок? Какое отношение она имеет ко всему этому, при чем она к миру, в котором подобное возможно?!

– Это счастье, что она легла в клинику, – сказал Кирилл. – Только поэтому я смог наконец к тебе прийти. Айфон пришлось на работе оставить, – невесело усмехнулся он. – Через него мои перемещения отслеживают.

– А без него не отслеживают? – зло спросила Белка.

– Я вышел из офиса через окно туалета. И через него же вернусь обратно.

Она слушала и не верила своим ушам, своему мозгу. Неужели в простой человеческой жизни возможен такой шпионский триллер, и из-за чего, из-за обычного романчика на стороне, заведенного на третьем десятке супружеской жизни?

– Она всегда такая была, – сказал Кирилл. – Я же тебе объяснил: они так воспитывают своих детей. А у нее еще и гормональные проблемы. С возрастом усугубились.

– У нее, я так поняла, в любом возрасте проблемы одни и те же, – поморщилась Белка. – И что теперь, я до конца своих дней должна в подполье уйти?

– Это кончится, – сказал Кирилл.

Голос его прозвучал так, что Белка посмотрела на него с удивлением. Она хотела спросить, чем это кончится, но не стала спрашивать. Ей показалось, что в глазах его мелькнуло безумие. Лучше не знать о планах этих людей! В том, что за долгие годы Кирилл сделался частью этого жуткого мира, у нее сомнений не было. По своей воле или в самом деле, как он говорит, под давлением неодолимых обстоятельств, это уже не имеет значения, тем более для нее. Она должна из всего этого вырваться, вот что сейчас главное.

– Тебе лучше уехать поскорее, – сказал Кирилл.

Белка уверилась в своей догадке о том, что благодаря напряженной супружеской жизни он научился читать женские мысли.

– Поскорее – это когда? – спросила она.

– Лучше сегодня. И лучше прямо отсюда, не заезжая домой. Она вчера легла в клинику, пока под капельницами в искусственном сне, выключена из процесса. А что она предпримет, когда вернется, неизвестно. А я… Я тебя люблю, Белла. – Его голос дрогнул. Наверное, не стоило сомневаться в искренности его признания. Но ей уже было на его искренность наплевать. – После того, как… все это случилось, я каждую нашу минуту вспоминаю. Днем, ночью – как сомнамбула. У меня все перед глазами стоит, до мелочей. Как мы с тобой фильм под звездами смотрели, как в Марокко ездили, как ты чай в винных бокалах подала, помнишь, когда старушка та приходила… Все я помню, Белла! Каждый твой шаг.

Она слушала рассеянно. Вся эта лирика не имела значения по сравнению с переменами, которые ей предстояли. А они предстояли точно, от этого уже невозможно было отворачиваться после всего, что он ей сообщил.

«Маме придется все рассказать, – краем уха слушая Кирилловы излияния, думала Белка. – Ну, не все, но многое. Может, и ее с собой увезти? Но куда, куда?.. Во всяком случае, надо ее предупредить, чтобы в случае чего знала, что про меня говорить. Пусть скажет, что я с каким-то мужчиной куда-то уехала! Да, это будет правильнее всего. Кирилл-то вот он, у супруги на глазах, а я, значит, с другим уехала, про меня можно забыть. Они и забудут. Забудут. Не может быть иначе!»

Она чуть не проговорила это вслух для убедительности. Она, как за соломинку, хваталась за эти соображения. Иначе – что? Иначе – как?

– О деньгах не думай, – сказал Кирилл. – Об этом я позабочусь.

– Ой, вот только давай без пафоса, – поморщилась Белка. – Деньги я у тебя и так возьму, можешь не сомневаться. В качестве моральной компенсации. И материальной, кстати, тоже. Как мне теперь работать, где? Ладно! – вздохнула она. – Иди ты уже отсюда, а? У меня еще, между прочим, сотрясение не прошло, и от твоей информации голова разболелась. А мне подумать надо. Составить план дальнейшей жизни, – усмехнулась она.

– Это кончится, – все с той же – с безуминкой – интонацией произнес Кирилл. – Я это кончу. И тебя найду.

– Не надо! – поспешно воскликнула Белка.

– Я тебя люблю. Ты лучшее, что есть в моей жизни. Единственное, что в моей жизни есть жизнь.

– Тебе пора, – напомнила она. – А то в туалете окно закроют.

Она видела, что Кирилл хочет ее поцеловать. Дрогнули его красивые изогнутые губы, дрогнули руки на краю подоконника рядом с ее руками… Белка шагнула в сторону от окна и повернулась, чтобы идти в палату.

– Не забывай меня, – произнес Кирилл у нее за спиной.

«Рада бы, да не забудется», – подумала она.


Глава 12 | Женщины да Винчи | Глава 1