Глава 12

Против воли матери

Упрямая мысль крутилась в Соркиной голове, как белка в колесе, не оставляла ее. Чем настойчивее Сорка пыталась ее постичь, тем ловчее она изворачивалась, растекалась и постоянно возвращалась к одному и тому же: Сорка беременна.

Она была убеждена, что ребенку, рожденному против воли матери, случайно, суждено стать идиотом и чудовищем. Сорка затягивалась в корсет с металлическими ребрами, принимала горячие ванны с горчицей, носила тяжести, каталась по снегу — ничего не помогало.

Заплаканная, она лежала в постели, и каждый раз, когда подступали слезы, у нее возникало чувство, что ребенок родится безглазым. Наплакавшись вдосталь и лишившись сил, Сорка чувствовала облегчение и начинала сомневаться в своей беременности, думая, что сама себе это внушила. Если бы она была беременна, то наверняка бы захворала и ощущала бы внутри шевеление и толчки. А тут ничего подобного. А может быть, она вынашивает неподвижное чудовище? Она же слышала, кого родила жена рыбака… Похолодало. Сорка, желая отогнать эти мысли, глубже зарылась в подушки.

Сорка сосредоточилась на себе, забыв о существовании мира, соседей, домашних, интересовавшихся ею и непрестанно напоминавших, что она, Сорка, присутствует в их жизни. Бореха она больше к себе не подпускала: не могла его видеть, не выносила его голос, походку и не понимала, что ему от нее нужно. Она решила разойтись с ним. Что бы он ни делал и ни обещал, раздражало Сорку: как можно забыть о его глупости и неуклюжести? Если это правда, то Сорка не выйдет из комнаты и никому не покажется на глаза, даже Брайне! Ну как же она предстанет перед Брайной с животом? Нет более отвратительного существа, чем беременная женщина! Сутулые плечи, толстые ноги, словно колодки, как лапы у беременной кошки, опухшее лицо, огромные дрожащие ноздри… Сорка взглянула в зеркало над кроватью, скорчила гримасу, повела носом и, не увидев никаких перемен, опустилась на кровать. Она заперла дверь, сняла одежду и встала голая перед зеркалом. Беременная кошка, гревшаяся, лежа у разгоревшейся печи, потянулась и принялась тереться нагретой шкуркой о Соркину голую ногу. Сорка подняла руки, собрала в тяжелый узел волосы, небрежно лежавшие на плечах, и увидела в зеркале, какая изящная линия идет от ее шеи к ключицам. С каждым изгибом тела, с каждым поворотом линия принимала разные формы, сохраняя четкие очертания. Сорке стало легче, но ненадолго. Глубоко в душе таилось волнение, что-то подсказывало ей, что женщины на последних месяцах становятся такими толстыми, что линии исчезают, размываются и заплывают жиром.

Сорка нагнулась, погладила кошку по глупой голове и широкой спине. Кошка завиляла хвостом, приподняла лапу, мурлыкая от наслаждения, и растянулась у горящей печи. Потом легла на спину, раскинула лапы и на вытянутом животе обозначились головки и лапки. Они выпирали и снова пропадали. От удовольствия кошка раздвинула лапы пошире, зажмурила глаза и заурчала, придвинув живот поближе к печному жару.

Сорка долго стояла рядом с кошкой, глядя на ее зажмуренные, подрагивавшие глаза. Ее охватило чувство жалости, которое укрепило ее в желании не заводить ребенка.

Заметив, что Сорка избегает общения с домочадцами, Брайна пребывала в растерянности. Она догадалась, в чем дело, но была так стеснительна, что в свои семьдесят с лишним лет смущалась завести разговор с Соркой. Несколько раз в день Брайна заходила к Сорке, ничего не говоря, садилась на кровать, вроде как спросить, не хочет ли та что-нибудь поесть. Собравшись с духом, она положила руку Сорке на голову:

— Что такое, Сорка, ты сама не своя? Может, послать за доктором?

— Мне не нужен доктор! — нервно бросила Сорка.

— А может, даже послать за старой Миноцкой? Она разбирается в женских делах не хуже доктора!

Сорка покраснела, сообразив, что Брайна догадалась о ее беременности, иначе бы не предлагала посылать за старой повитухой, принимающей роды в деревнях, и неожиданно спросила:

— Отец тоже знает?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — Сорка не знала, как себя вести, боясь, что выдаст себя, если Брайна еще ничего не поняла, и покраснела, — зачем ты решила послать за Миноцкой?

— Я вижу, как ты бледнеешь день ото дня. Вот я и подумала: молодая девушка, не знаю… — Брайна потупила взгляд. — Чем плохо, если она придет?

— Думаешь, я забеременела? — выпалила Сорка.

— Это, не дай Бог, не преступление, — осмелела старуха. — Нечего стыдиться, лучшие раввины благословили твое венчание, дай-то Бог всем еврейским девушкам!

— Не хочу, — скривилась Сорка, как капризный ребенок, которого заставляют принять лекарство.

— Чего ты не хочешь, глупенькая? — погладила ее по голове Брайна.

— Не хочу носить ребенка!

— Ха-ха-ха! — засмеялась Брайна. — Так ты беременна?

— Не знаю!

— Нечего смеяться. — Брайна вытерла глаза. — Другие тратят состояние, чтобы завести ребенка, лечатся, ездят к ребе, а здесь Господь дает ребенка через год, а для тебя это несчастье? Ой, Сорка, Сорка, прости, ты все такая же дикая козочка, как раньше! Я уже не знала, что и думать! Ты ведь молодая девушка и должна благодарить Всевышнего за его милость. А ты молчишь! В добрый час, слышишь, Сорка, я пойду к отцу, пусть порадуется!

— Не ходи! — вскочила Сорка.

— Почему не ходить?

— Если пойдешь… — Сорка не закончила.

— Что будет?

— У меня не будет ребенка! — Она снова вытянулась на кровати.

— Что? — Брайна подошла к ней. — Ты не хочешь ребенка? Так не надо было выходить замуж! Опять капризы! Как человек может не хотеть ребенка? Я сужу со своей колокольни, как все старые люди, ты не принимаешь их в расчет, тогда посмотри на твоих молодых: разве не у всех есть дети? Даже у цариц они есть! Слышала? Это мне не приснилось! Хочешь быть умнее всех, не надо было выходить замуж!

— Вы выдали меня замуж!

— Доченька, тебя никто не вынуждал! Смотри-ка, ты хотела быть умнее всех и понесла, так уж устроен мир. Женщины созданы, чтобы рожать детей, а то бы миру пришел конец! Ты все время читаешь свои польские книжки, а если бы заглянула в еврейскую, может, и не говорила бы таких вещей. Зачем, ты полагаешь, Бог создал Хаву? Ведь Адам мог бы жить один. Святая Тора говорит, что человеку одному тяжело, ему нужен помощник, нужно рожать детей, а иначе мир не смог бы существовать… Что ты смеешься? Ты теперь умнее святой Торы? Коли так… — Старуха пожала плечами. — Ой, Сорка, Сорка, не греши…

После беседы с Брайной Сорка поняла, что домашние узнали о ее беременности. Теперь они общались с ней мягче, куда бы она ни пришла, подавали стул и скамейку для ног, не позволяли громко разговаривать и поднимать тяжести. У Сорки было чувство, что ее скоро поместят в буфет вместе с серебряной посудой, чтобы любоваться на нее, не дотрагиваясь. Даже Борех, постоянно обиженный и сердившийся на весь свет, теперь смягчился, понимая свою вину, и верил, что, когда у Сорки появится ребенок, все глупости выветрятся из ее головы и она переменится.

На рассвете он приносил ей в кровать сладкое молоко с коньяком, ходил на цыпочках, чтобы не разбудить, и стал прилежнее работать в лесу. Борех чувствовал, что взрослеет и с рождением ребенка станет настоящим главой семьи. Вечером он часто спрашивал:

— Ты спишь, Сорка?

— Что такое?

— Ты все сердишься?

— Я буду вечно сердиться.

— В чем я виноват?

— В том, что я тебя не люблю.

— Скажи, что мне сделать, чтобы ты меня полюбила?

— Не знаю…

— Вот увидишь, Сорка, дорогая, ты изменишься… Пора повзрослеть и снять детские туфельки, ты же скоро станешь матерью…

— Больше об этом не заикайся!

— Хорошо, больше не буду, только не злись!

— Я не стану матерью!

— А кем тогда ты будешь? — Он притворно улыбнулся.

Сорка не ответила, отвернулась и притворилась, что спит. Борех сидел на кровати, чувствуя себя самым несчастным человеком на земле и дрожа от холода. В тишине комнаты было слышно, как у него зуб на зуб не попадает.

— Почему ты не идешь спать? — вдруг обернулась Сорка.

— Я просижу так всю ночь.

— Ты же простудишься!

— Хочу заболеть воспалением легких.

— Я прошу тебя, Борех, иди спать…

— Не пойду!

— Почему?

— Потому…

— Иди, Борех. — Она погладила его руку.

— Тогда пусти меня…

Сорка не ответила, отодвинулась к стене, будто освобождая ему место, поворочалась под пуховым одеялом и заснула.