Ее ведут на казнь. Руки стиснуты за спиной, на ногах – тяжеленные кандалы. В центре огромной площади, запруженной людьми без лиц, людьми-трещинами, возвышается эшафот. Покосившаяся виселица, гильотина, плаха, обагренная и пропитанная кровью.

– скандирует возбужденная толпа.

Сзади ее подталкивает заплечных дел мастер, он что-то нетерпеливо бормочет, но шипение и улюлюкание озверевших зрителей мешают разобрать слова.

Пять стертых временем ступенек, и вот она на коленях на заплеванном дощатом полу. Палач в пурпурном плаще – чтобы не было заметно брызг крови жертв, в капюшоне, скрывающем лицо. Он грубо хватает ее за длинные волосы и пригвождает к липкой, скользкой поверхности плахи. В нос ударяет чудовищная вонь, смесь разложения и человеческих страданий.

– неистовствуют люди-трещины.

Ржавый топор с зазубренным лезвием нежно прогуливается по ее шее, со свистом взлетает в воздух, вздох восхищения волной прокатывается по толпе. Люди-трещины замирают в предвкушении...

– Нет! – раздается властный окрик. Палач удивленно опускает топор и поворачивается на голос.

Воспользовавшись отсрочкой приговора, она поднимает голову. Светлая прядь намертво застревает в глубокой щели и вырывается с корнем.

Среди серой безликой толпы она видит лицо... Такое родное, такое любимое...

– Наконец-то, – шепчет она. Таня проснулась.

– Что за бред? – пробормотала она, стряхивая с себя остатки сна. С трудом разлепила тяжелые веки. Долго не могла сориентироваться в пространстве. Сон был таким реальным, что она до сих пор ощущала прикосновение холодного металла к коже, в носу по-прежнему гнездилось зловоние лобного места.

Чахоточный день угасал за окном. «Однако я не хило поспала», – усмехнулась Таня, откинула одеяло и рывком села в постели. Поясница отозвалась ноющей болью.

На тумбочке одиноко стоял поднос с заветренным завтраком, а сразу за ним... О чудо! Зеркало! Круглое, в желтой пластмассовой оправе, с изогнутой металлической треногой? подставкой? Таня не знала, как называется приспособление, способное держать зеркало в вертикальном положении. Таня бережно взяла его в руки и зажмурилась. Нужно было набраться мужества, чтобы посмотреть на себя.

Наконец она открыла глаза. На нее глядела странная, словно загримированная для неведомого спектакля женщина. Короткие иссиня-черные волосы резко контрастировали со светлыми бровями и ресницами, почти прозрачной кожей с голубоватыми прожилками, зелеными глазами, бледными губами. Мраморно-белый лоб пересекала поперечная морщинка. Значит, женщина часто хмурится. Почему?

Таня так долго всматривалась в собственное отражение, что у нее защипало веки.

– Кто ты? – шепотом спросила она. На миг ей показалось, что чужое лицо ухмыльнулось. Таня моргнула, и наваждение исчезло. Но чувство, что та, другая, из зазеркалья знает правду, что ей подвластны тайны памяти, осталось.

Ей внезапно стало страшно, почудилось, что с помощью зеркала отворились врата в потусторонний мир. Даже послышался скрип...

Она занервничала и обернулась. В дверях застыла медсестра и сверлила ее тяжелым взглядом. Таня от неожиданности чуть не выронила зеркало. «Зеркало отражает негативную энергию, защищая того, кто его держит», – вдруг сказал кто-то в голове, и она еще сильнее вцепилась в пластмассовую оправу.

– Черт! Вы меня напугали, – зло произнесла она.

Медсестра не удостоила ее ответом, молча прошествовала к кровати, забрала завтрак и водрузила на его место поднос с обедом. Выглядела она из рук вон плохо. Нина и раньше-то не блистала красотой. Бесцветные тусклые волосы, серое, похожее на блин, лицо. Ей было не больше тридцати лет, но казалось, что она никогда не была молодой. Сейчас же Нина производила впечатление смертельно уставшего человека. Тане стало ее жаль.

– Я сегодня что-то необычно долго спала, – попыталась она завязать разговор. – Непонятно почему...

– Магнитные бури, наверное, – буркнула Нина и направилась к выходу.

– А где Владимир Алексеевич?

– Он уже ушел. Был утром, – то ли всхлипнула, то ли шмыгнула носом медсестра.

– Обидно, – разочарованно протянула Таня. – Кстати, спасибо за зеркало.

– Зеркало? Какое зеркало? – встрепенулась Нина. Из глаз исчезло затравленное выражение, рот превратился в узкую щель.

– Да никакое, – поспешила Таня сменить тему. Минутная слабость прошла, медсестра снова стала ей отвратительна.

– Понятно, – усмехнулась Нина и вышла. Через секунду ее землисто-серый блин вновь показался в дверном проеме. – Учтите, чем дольше мы разглядываем свое отражение, тем больше теряем сил.

– Какая трогательная забота! – язвительно пробормотала Таня, скатала из бумажной салфетки шарик и запустила им в закрывшуюся дверь.

Запахи еды притягивали. Таня быстро расправилась с обедом – куриным бульоном и тефтелями с картофельным пюре. Вполне сносное диетическое питание. Составила опустошенные тарелки на поднос и улыбнулась. Снова посмотрела на себя в зеркало. Преображенное улыбкой лицо выглядело иначе. «Невероятно! – восхитилась Таня. – Теперь я могу точно сказать, что видела себя раньше». Окрыленная узнаванием, она пересекла палату и приблизилась к крошечной раковине, над которой торчал одинокий гвоздь. Прямо на уровне головы. Таня не стала задумываться, для каких целей предназначен гвоздь. Подхватила зеркало за изогнутую металлическую подставку и повесила на стену. Получилось низковато.

– Ничего страшного, – прошептала она, – буду чаще приседать. Это полезно.

Таня набрала в ладони пригоршню холодной воды и плеснула себе в лицо. Потом почистила зубы, еще раз улыбнулась своему обретенному «я» и вернулась на кровать. Спина ныла все сильнее. Таня приподняла пижамную майку и потерла саднящую поясницу. Стоп! Это еще что такое? В районе копчика – самом болезненном месте – был приклеен пластырь. Откуда он? Завтра спрошу у Владимира Алексеевича, решила Таня и скользнула под одеяло.

Она закрыла глаза. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, замелькали образы. Смутные, расплывчатые и странно знакомые.

Это были люди из той, другой жизни. Таня не сомневалась ни на секунду. Но назвать их имена пока не могла. Так же как и имя человека из сна.

– Господи! – взмолилась она. – Подскажи, как же разорвать этот замкнутый круг? Как мне пролезть в собственный мозг и отдернуть занавеску, скрывающую память?

Внезапно заскрипела дверь. Таня повернула голову на звук и увидела Валентину Васильевну. Та стояла на пороге, глупо улыбаясь.

– Здравствуй, деточка, – елейным тоном произнесла свекровь.

– Здравствуйте, мама, – усмехнулась Таня и отметила, как под толстым слоем пудры побледнела пожилая женщина. Она была очень сильно накрашена, неумело и нарочито.

– Как приятно, что ты меня так назвала... – пробормотала Валентина Васильевна, справившись наконец с растерянностью, вызванной Таниной «мамой». Но глаз так и не подняла, делала вид, что разгружает сумки, наполненные продуктами.

– Зачем вы столько жратвы мне таскаете? Словно на убой... – разозлилась Таня. – Лучше бы книги принесли, журналы. А еще лучше – семейные альбомы. Чтобы мне было, чем питать мозг, а не живот.

– Фотографии? – окончательно сникла свекровь.

– Ну да, да, фотографии! Хоть что-то, что могло бы мне напомнить о прошлой жизни. Ведь наша общая задача – вернуть мне память. Разве не так?

– Так... Конечно, так. Но доктор говорит, что пока еще очень рано... Что нужно время...

– Кому? – медленно спросила Таня, глядя прямо в глаза Валентине Васильевне. – Кому нужно и зачем?

– Как – кому? Тебе... – Свекровь отшатнулась, отступила назад и задела горку крупных красных яблок. Они рассыпались и, словно кровяные сгустки, покатились по полу.

– Ясно, – отрезала Таня и отвернулась.

– Я постараюсь, – прошептала вдруг Валентина Васильевна с мукой в голосе и погладила Таню по голове натруженной, в пигментных пятнах, рукой.