Служба закончилась, — в церкви Сен-Жан-де-Бребёф, великолепно освещенной по случаю Рождества, собралось много прихожан, но никто не покидал своих мест. Прошел слух, что будет петь знаменитая Эрмин Дельбо, выросшая в Валь-Жальбере. Сидя возле Бетти, Шарлотта, наконец улучив момент, высматривала в толпе собравшихся знакомые лица. Она увидела Терезу Ларуш, державшую галантерейный магазин «Времена года», ее сопровождал супруг Жерар. Весьма уважаемая в Робервале чета. Потом она разглядела семейство кузнеца Дюфура с их девятью отпрысками и булочника Коссета, признанного тенора, пришедшего поддержать церковный хор. Она также узнала одну из прежних подружек Симона, некую Катрин. Девушка тотчас опустила голову. Справа от нее Жозеф Маруа смотрел на своего сына Эдмона, на лице которого застыло трогательно набожное выражение. Старый рабочий гордился мальчиком, чье духовное призвание придавало простой семье определенный престиж — во всяком случае, так ему казалось. — Бетти, смотри, в первом ряду справа сидит Тошан с детьми, — сказала Шарлотта. — Даже Тала пришла, но они прибыли с опозданием, я видела, как они тихонько пробирались на свои места. Не стала тебя отвлекать. — Ну ты и скрытная, Шарлотта! — упрекнула ее Бетти. — Я бы порадовалась за Эрмин, если бы ты мне сказала, что ее мужу дали отпуск. Поговорю с ней, когда будем выходить из церкви. И все же какой красавец ее Тошан! — Нашли где говорить о таких вещах, — сухо оборвал ее Жозеф. — Мне стыдно за тебя, Элизабет! Такое обращение свидетельствовало о том, что супруг в ярости. Сконфуженная Бетти осеклась и зарделась. — А ты не кричи! — парировала она. В относительной тишине, поскольку многие перешептывались, кюре с добродушной улыбкой провозгласил: — Дорогие прихожане, сегодня вечером мы имеем счастье принимать уроженку здешних мест Эрмин Дельбо, которая становится все более популярной. Она любезно согласилась спеть здесь для всех нас после первой рождественской мессы. Не сомневаемся, что в это нелегкое время золотой голос Соловья из Валь-Жальбера послужит нам бесценным утешением. Эрмин в своем удивительно элегантном и простом платье из черного бархата тут же поднялась и направилась к алтарю. Ее светлые волосы колыхались. Она рассеянно улыбалась в ответ на одобрительный гул, сопровождавший ее проход. Затем грациозно поклонилась. Скрипач из Роберваля подошел к ней и, встав позади, сыграл первые такты «Аве Мария» Шарля Гуно. Полился чистый голос Эрмин; вначале гимн звучал тихо, с хрустальной нежностью, потом более объемно, с неизбывной ясностью. Тошан закрыл глаза, потрясенный его звучанием. Он успел забыть, как фантастически прекрасен этот голос, ему не часто доводилось слышать пение жены, и уже давно ее голос не раздавался под церковными сводами. Каждый звук отдавался в нем, воскрешая образы прошлого. «В вечер нашей свадьбы в пустыни Святого Антония Эрмин пела так же — с чувством, с изумительной теплотой, — вспомнил он. — Она была еще совсем юной, но уже красивой — цветок, распустившийся среди зимы, снег и солнце, моя драгоценная перламутровая женушка…» Пение Эрмин растрогало не только Тошана. Эрмин, вероятно, еще никогда так проникновенно не исполняла эту арию. Бетти почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Шарлотта повернулась к Симону, рассчитывая увидеть его нежный взгляд, улыбку на устах, но жених бесстрастно и пристально разглядывал певицу. У Талы мурашки пробежали по спине. От природы пылкая индианка еще совсем юной открыла для себя христианскую веру. Анри Дельбо перед свадьбой посвятил ее в церковные таинства. «Христианская вера дала мне совершенно новые ощущения, причем это было в деревенской церквушке, затерянной в лесах, я ничего не понимала — восковые свечи, алтарь, статуи святых… — вспоминала мать Тошана. — Однако я была счастлива и горда, исполняя желание мужчины, который дал обет защищать меня и хранить мне верность». Она посмотрела на сына, родившегося от этого союза, — Тошан Клеман Дельбо — и материнское сердце дрогнуло. Она так его любила, но знала, что однажды он может отвергнуть ее, так как несколько раз солгала ему. Эрмин, посоветовавшись с кюре, решила спеть не «Святую ночь», а «Adeste Fideles»[50], этот гимн лучше подходил ей по тесситуре. И вновь зазвучал ее высокий голос, сильный и одновременно легкий. Кюре восхищенно кивал. Мукки, Мари и Лоранс сидели, раскрыв рты. Им нередко приходилось слышать, как поет мама, но в церкви, в аромате ладана, в отблесках свечей в витражах, пение было еще прекраснее. Исполненной ликования Кионе казалось, что она парит. Тошан и Эрмин воссоединились, мать держала ее за руку, а церковь, заполненная незнакомыми людьми, выглядела очагом тепла и гостеприимства. На девочке была грубошерстная накидка, сшитая Талой, чтобы прикрыть индейский наряд. На ее искрящиеся золотистые волосы был накинут капюшон, так что она ничем не выделялась среди робервальских детей, кроме тех, которых нарядили в воскресные костюмы. В двух рядах от Кионы сидел мужчина в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Он то и дело оборачивался и хищно впивался взглядом в привлекательное лицо Элизабет Маруа. Арману показалось забавным такое поведение. «Смотри-ка, этот тип не отрывает глаз от мамы! Прямо как нарочно, чтобы позлить отца, который становится все более несносным. Да ведь я его знаю, он работает на авиабазе! — сообразил юноша. — Везет же людям! Если бы я имел дело с самолетами «Кёртис», я бы тоже…» Бетти заметила, что на нее обращают внимание. Она покраснела и надолго уткнулась в молитвенник. Вконец растерявшись, она осознала совершенную ею ошибку, подумав: «Я же в церкви, и завтра Рождество! Хоть сквозь землю провались! Я навлекла позор на семью. Жо прав, упрекая меня! Господи, не смею и молить тебя, чтобы ты простил женщину, совершившую прелюбодеяние…» Эрмин допела гимн. Сидевшая среди прихожан маленькая девочка захлопала. К ней присоединился Мукки, затем сестры-близнецы. Шарлотта не могла удержаться и последовала их примеру. И по церкви прокатилась нарастающая волна аплодисментов. Озадаченный кюре хлопнул в ладоши, чтобы восстановить тишину, но ему это удалось лишь через несколько минут. — Спасибо! Огромное спасибо! — сказал он громко. Эрмин с улыбкой обвела взглядом прихожан и присоединилась к Тошану. В его глазах светилась такая любовь, что она, не совладав с порывом, бросилась в его объятия. — Пойдем скорее домой! — сказала она. — Тала, тебе понравилось? — Да, моя девочка! Это было дивно, в гармонии с радостью, переполняющей нас в этот праздничный вечер. Но нам пора домой. На церковной паперти Эрмин обнялась с Шарлоттой, та выглядела чем-то огорченной. Симон бросился к Тошану. Они с чувством расцеловались. — Ох, дружище! — вскричал Симон. — Мы с тобой не виделись года два, не меньше. В последний раз — когда я навещал вас в хижине на берегу Перибонки. А почему ты не в форме? — Симон, я предпочитаю ходить в штатском, оно не бросается в глаза. А ты когда пойдешь в армию? Все же жизнь здесь приятнее, чем в Цитадели. И в наших краях есть немало парней, по крайней мере, холостых. — Но это не мой случай, — поспешил парировать Симон. — Мы с Шарлоттой собираемся пожениться. У меня нет ни малейшего желания пересекать Атлантический океан, чтобы биться врукопашную с немцами. Это не для меня. — Симон, ты бы так не говорил, если бы больше знал о том, что происходит в Европе! — оборвал его Тошан. — Но я не занимаюсь вербовкой. Поступай как знаешь. Неподалеку от мужа Эрмин беседовала с Бетти. Та была чем-то взволнована и отвечала, нервно поглядывая по сторонам. Жозеф вновь сделал ей замечание: — Бедняжка Бетти, ты крутишься, как флюгер! Да что с тобой стряслось? В этот момент высокий мужчина в черной фетровой шляпе толкнул бывшего рабочего и удалился, даже не извинившись. — Да, этот от вежливости не помрет! — возмутился Жозеф. — Будь я годков на десять помоложе, я бы не поглядел, кончилась служба или нет, догнал бы и поучил приличным манерам! — Да он, наверное, не нарочно, — пролепетала Бетти, на которой лица не было. — Бетти, у тебя все в порядке? — спросила Эрмин. — Вид у тебя такой, будто вот-вот грохнешься в обморок. Молодая женщина была уверена, что узнала «двоюродного брата», спешно покинувшего дом Маруа через черный вход. «Та же осанка, та же походка вразвалку и ледяной взгляд, — подумала она. — Однако благоразумнее будет не подавать виду». Бетти, будто пытаясь в чем-то убедить, схватила ее за руку и умоляюще посмотрела на подругу. Это было немое признание. — Ну что же, до свидания! — сказала Эрмин. — Сейчас холодно, куда холоднее, чем днем. Счастливого Рождества всей вашей семье! Ей страстно хотелось лишь одного: оказаться на авеню Сент-Анжель и затвориться в доме вместе с мужем, детьми и Талой. Это желание отвлекало ее внимание от мелких деталей. Она не заметила ни нахмуренного лица Симона, ни недовольной гримасы разгневанного Жозефа, ни встревоженной Кионы, внимательно разглядывавшей всех троих. — В путь! — со смехом крикнула Эрмин. — Я проголодалась! Облачившись в пальто со складками, молодая женщина сияла от радости. Ничто не омрачит предстоящих часов. Ее удивляло лишь то, что ее так сильно влекло к Овиду Лафлеру. «Что-то я чересчур нервничаю в последние дни. Господи! Как я могла хоть на миг сравнить его с моим Тошаном?!» — твердила она, обещая больше не поддаваться надуманной привлекательности этого скромного миража.Роберваль, воскресенье, 24 декабря 1939 г.