ГЛАВА 20

Гражданская война в Афганистане не утихала. И порой мне казалось, что она будет идти там вечно. Выводя свои войска, русские бросали тяжелое вооружение, которое теперь перешло в руки полевых командиров, обращавшихся с гражданским населением еще безжалостнее, чем советские солдаты.

Все мы опасались за Дюрана. Пытаясь спасти моего сына от царящего в стране безумия, папа написал Каису и предложил ему оплатить пансион для Дюрана в Индии или любой другой стране на выбор Каиса. Папа отправлял одно письмо за другим. Однако мы не знали, получал ли их Каис, хотя за это время он успел избить до полусмерти нескольких наших посланцев.

Кое-кто из друзей в Кабуле, зная о нашем горе, пытался выкрасть Дюрана. И некоторые из них были настроены исключительно серьезно. В особенности это относилось к одному нашему знакомому, который вместе со своим младшим братом сделал вызволение Дюрана делом своей жизни. Они начали следить за домом Каиса, отмечая время его ухода и отправление Дюрана в школу.

И вот однажды утром они остановились у дома Каиса как раз тогда, когда Дюран должен был идти в школу. Едва Дюран вышел из дома, брат моего приятеля приблизился к нему и стал уговаривать подойти к машине.

Но точно так же, как меня в детстве запугивала мама тем, что меня может похитить Шер-хан, Каис объяснил Дюрану, что его могут украсть, чтобы потом потребовать выкуп. Так что стоило этому брату приятеля приблизиться к Дюрану, как тот начал истошно кричать. Его крики услышал Каис, случайно оказавшийся дома, который тут же бросился на помощь.

Мои друзья успели сбежать, но Каис их выследил.

Той же ночью Каис с группой бандитов явился к ним в дом, вооруженный автоматом. Он избил брата моего друга до полусмерти и застрелил бы его, если бы не мать, которая бросилась в ноги Каису, умоляя его пощадить сына. Затем Каис потребовал, чтобы к нему привели моего друга, но того не было дома, и Каис пообещал, что вернется и тогда уже перестреляет всех. Поскольку Каиса прикрывали власти, а мои друзья не могли надеяться на защиту закона, им пришлось бежать в Пакистан.

Эта неудавшаяся попытка повлекла за собой самые тяжелые последствия для меня, поскольку Каис забрал жену и Дюрана и уехал из Кабула в неизвестном направлении. Теперь я даже не знала, где находится мой сын.

Именно в это время афганские изгнанники впервые услышали о новой группировке, поднимающейся из бетонных обломков того, что когда-то было Афганистаном, а именно о «Талибане». Эта группа, возглавляемая муллой Мухаммедом Омаром, вышла из Кандагара в 1994 году. Афганцы узнали о Мулле Омаре и его верных сторонниках, когда те выступили на защиту обычных людей от жестокости коррумпированных военачальников и спасли нескольких девушек из бедных семей, изнасилованных на дороге в Кандагар.

Вначале гражданское население Афганистана, уставшее от безжалостной жестокости и непрерывных боев между моджахедами, встретило «Талибан» с распростертыми объятиями.

Мы с папой ощущали сдержанный оптимизм, поскольку талибами назывались религиозные послушники («талиб» на арабском означает «ученик», и в Афганистане этот термин применялся по отношению к учащимся религиозных заведений, изучавшим Коран на арабском языке). И хотя папа никогда не стремился к тому, чтобы во главе государства оказалось религиозное движение, мы надеялись на то, что благочестивая группа набожных воинов сможет вернуть мир на нашу землю.

Мы даже представить себе не могли, что «Талибан» обречет наших соотечественников на невыносимые страдания и преследования.

В это тревожное время Халид закончил колледж и изумил меня желанием вернуться в Саудовскую Аравию. Халид был выходцем из большой семьи, и дома у него оставалось десять братьев и сестер. Кое с кем из них я уже успела познакомиться, когда они приезжали к нам в Лос-Анджелес. И они произвели на меня приятное впечатление.

— Но мы же договорились до свадьбы о том, что никогда не будем жить в Саудовской Аравии, — напомнила я ему.

— Мы туда ненадолго. Я просто хочу познакомить тебя со своими родными.

— Но, Халид, это ведь Саудовская Аравия! — мне не хотелось произносить вслух то, что знали все: ни одна женщина в здравом уме не согласилась бы жить в золоченой клетке Саудовской Аравии.

— Брось, тебе понравится Джедда, — заверил меня Халид.

Я мало что знала о родине своего мужа, кроме того, что женщины там по-прежнему ходили в никабе, им не дозволялось водить машину и мужчины, как правило, были многоженцами. На протяжении многих лет я слышала массу историй об американках, оказавшихся в Саудовской Аравии, где их мужья брали себе новых жен, или, того хуже, об арабах, похищавших своих детей у американок, так что те лишались возможности увидеться с ними.

Все знали, что в Саудовской Аравии плохо относятся к женщинам. Поэтому не было ничего удивительного в том, что я предпочитала жить в стране, где женщинам были обеспечены гражданские права, — и мы оба прекрасно понимали это. Афганистан тоже не был приспособлен для нормальной жизни женщин, и с каждым днем им становилось там все хуже. Так зачем же мне было покидать свободную Америку и отправляться в другую страну, где ненавидели женщин?

И тем не менее я согласилась поехать с Халидом в Саудовскую Аравию. Халид оставил решение за мной, сказав, что если я откажусь ехать, то и он не поедет. И такое отношение ко мне вызвало у меня еще большее доверие к нему. Но самое главное, я уже успела убедиться в том, что женитьба совершенно не изменила Халида. В отличие от Каиса он не превратился из влюбленного поклонника в чудовище. Я могла на него положиться. Однако папа и Надия были настроены категорически против моего решения. Но им не повезло, ибо после похищения Дюрана я поклялась никогда не позволять им принимать за меня решения.

Я собиралась рискнуть, так как знала, что Халид не способен на какую-нибудь подлость.

Моих родных это ужасало. Папе исполнилось уже семьдесят семь лет, и он понимал, что его годы сочтены. Он хотел, чтобы его дочери были рядом. Однако я отказалась менять свои планы, пообещав лишь, что через полгода вернусь в Америку.

Когда мы прощались в аэропорту, папа обратился к Халиду:

— Халид, боюсь, моей дочери будет не слишком уютно в «мужской стране» (так папа называл Саудовскую Аравию).

Халид безмятежно улыбнулся.

И так я оказалась в Джедде. Я напряглась, когда Халид в самолете передал мне черное платье в полиэтиленовом пакете:

— Когда мы прилетим в Саудовскую Аравию, тебе придется надеть его.

Я вынула из упаковки черную легкую накидку и впервые рассмотрела это обязательное одеяние, называемое абайей, которое носили все женщины Саудовской Аравии. Я догадывалась, что буду выглядеть как вампир на палящем солнце Саудовской Аравии, вампир, поджаренный в собственном соку. И хотя по своему крою она существенно отличалась от складчатой пастельного цвета паранджи, в которую облачались афганские женщины, цель была той же — скрыть женщину от внешнего мира. Моя мать нарушила афганский закон, отказавшись носить паранджу. Я вообще никогда ее не носила, за исключением одного случая, когда в детстве изображала нищенку, выпрашивающую деньги на билет в кинотеатр, перед родными и друзьями. Что, вполне естественно, повлекло за собой отповедь от моих теток, утверждавших, что нищие могут попрошайничать ради пропитания, но не ради фривольных развлечений.

Если бы мама была жива, не сомневаюсь, она бы в клочки разодрала это одеяние, чтобы не позволить своей дочери подчиняться этим устаревшим традициям. Я глубоко вздохнула. Куда меня опять занесло?

За час до приземления нашего самолета в Джедде я заметила, что говорливые и оживленные арабки, летевшие с нами, притихли и начали надевать свои абайи. Кое-кто даже надевал никаб. Вся атмосфера в салоне самолета изменилась, когда очаровательные женщины стали превращаться в черные тени.

По просьбе Халида я тоже набросила на платье абайю и свободно покрыла голову шарфом. Я лишь пожала плечами, полагая, что мне повезло больше, чем остальным жительницам Саудовской Аравии, поскольку я всегда могла уехать. По крайней мере так я тогда думала.