Всю ночь с пятницы на субботу он провел с анонимным убийцей: читал, вскрикивал от удивления, вставал с кровати, смотрел в окно и снова возвращался к разговору. Наконец грушевые листочки иссякли, и вторая хозяйская бутылка тоже.

Он закончил читать в пять утра и долго лежал в кровати, не в силах заснуть. Сердце билось так сильно, как будто он укололся о коралловый полип Palythoa toxica. Черт бы тебя подрал, ливийский флейтист, да кто ты такой? Дождь все еще не унимался: стучал в жестяном водостоке, звонко брызгал с парадного козырька, а дальше, на паркинге, шуршал и плескался в совершенной темноте.

Маркус лежал с закрытыми глазами и перебирал в памяти служащих «Бриатико», расставляя их в линию по росту, будто на уроке гимнастики. Самые высокие и сильные стояли первыми: доктора, фельдшеры, портье, овощные мальчики. Последним стоял тренер, который мог бы оказаться в начале строя, если бы не упоминался в блоге с таким презрением. Итак, несмотря на все совпадения, дневник убийцы не является дневником Садовника, уж Маркус-то это точно знает. Значит, он принадлежит:

а) тому, кто недурно пишет, хорошо образован, к тому же знаком с нотной грамотой;

б) тому, кто имел постоянный доступ к компьютеру в библиотеке «Бриатико»;

в) тому, кто является наследником Ли Сопры и родился… когда же родился наследник?

Маркус вскочил с кровати, включил свет, открыл путеводитель, купленный на виа Ненци, и сразу нашел в указателе главу: домашние алтари и часовни. Пролистав до нужной страницы, он увидел фотографию, сделанную, судя по всему, с вершины соседнего холма: затерянная в зелени крыша капеллы казалась замшевой, будто шляпка перезрелого подосиновика.

Так… открытая балочная конструкция потолка, ажурные стрельчатые арки над нишей… вот оно! Цветные витражи ручной работы вставлены в окна в 1980 году, в память о перенесении мощей Святого Апостола Андрея из Константинополя в Амальфи. Выходит, окна застеклили в восьмидесятых, а не раньше, и все эти зеленые и синие ломтики, которыми так восхищалась Паола, были новоделом. Разноцветная пленка и свинцовая лента всего-навсего.

Он отчетливо помнил, что на открытке, увиденной им в полицейском участке, окно было витражным, и никаких решеток на нем не было. Пеникелла сказал, что их поставили после того, как Стефания уволила сторожа и деревенская публика стала заходить на вершину холма запросто и без лишних церемоний. Значит, вторую границу легко узнать, опросив, скажем, местных старожилов, а можно и не узнавать: flautista_libico не должен быть слишком молодым, у него речь и замашки взрослого человека, наверняка он старше Петры или, скажем, тренера Зеппо.

Значит, в список фактов о человеке без свойств добавляется год рождения. Примерно восемьдесят четвертый. Или пятый. Это мог быть человек со стороны, но ему пришлось бы слишком много узнавать о жизни отеля: часы репетиций, расписание тренировок, имена и привычки постояльцев, дежурства сестер – одним словом, все ходы и выходы. Нет, это кто-то из своих.

Маркус захлопнул путеводитель, положил его на место и посмотрел в окно. Единственная пальма в саду была похожа на упругий первобытный хвощ, за ней простирались широкие ботвистые поля голубых папоротников. Дождь и ветер четвертый день подряд, подумал Маркус, еще парочка таких сезонов, и здешние пляжи станут похожи на берега Варяжского моря. Осталось дождаться, когда отравленный Гольфстрим свернется кольцом и укусит себя за хвост.