(Западная Австралия, май)

Жара казалась нестерпимой, а мухи словно озверели. И тем не менее в этих бескрайних, пустынных пейзажах Западной Австралии была некая суровая красота. В течение месяца Кейти разъезжала на туравтобусе по южным территориям, следуя записям в дневнике Миа. Бесконечная, очерченная кустарниковой порослью дорога стала даже приносить ей определенное успокоение, когда она, приткнувшись головой к нагретому солнцем стеклу, погружалась в убаюкивающее бездумное забытье.

Она добралась до Ланселина – маленького городка к северу от Перта, где после полудня к причалу для разгрузки улова беспрестанно подплывали рыбацкие лодки с лангустами. Она лежала в тени солнечного зонта возле бетонированного бассейна, раскрыв перед собой дневник. Еще не было десяти, но жара уже властно вступила в свои права без малейшего намека на ветерок.

Кейт подняла голову как раз в тот момент, когда какой-то самолетик прочертил в голубом безоблачном небе четкую линию. Оставленный им след в виде белого пара плавно рассеивался на ее глазах. Миа как-то сказала ей, что оставляемые самолетами белые следы в воздухе являлись не чем иным, как облаками, которые они сначала вбирали в себя, а потом выпускали в виде длинного белого шлейфа. Кейти не пыталась ее разубеждать. Ее порой завораживали волшебные дали, в которые Миа уносилась в своих фантазиях, и ей казалось, что если она будет внимательным слушателем, то и ей доведется там кое-что увидеть.

Сестры наполовину, недоумевала она. Как это наполовину, если ты была тесно связана с человеком на протяжении всей своей жизни?

Откинув от лица прядь волос, она задумалась о том, почему ей не нравилось такое определение. Они с Миа всегда были очень разными, и вот теперь эта разница получила определение: сводные сестры. Как жаль, что она сейчас не могла поговорить с Миа. Как бы ей хотелось, чтобы они вдруг вновь оказались в их квартире, устроились в противоположных уголках дивана с кружками чая в руках и разговаривали. Вдвоем им было бы по силам во всем этом разобраться – возможно, не обошлось бы и без смеха. Но Миа не стало, и правда, открывшаяся лишь теперь, развела их еще дальше.

Водя пальцем по написанному в дневнике предложению, Кейти словно хотела почувствовать оттиски выведенных Миа слов. Описания увиденных ею мест уже не казались такими жизнерадостными, как когда-то в Калифорнии, – теперь во всем ощущалось скрытое негодование. Гнев был направлен прежде всего в адрес матери – то, что она скрыла правду о Харли. Моральный кодекс, изложенный ею дочерям, основывался на правдивости и добропорядочности, и попрание ею же самой этих правил разрушило убеждения Миа.

Однако еще большую тревогу вызывали последующие записи Миа, в которых прослеживалась ее растущая зацикленность на Харли. Открытая в данный момент перед Кейти страница содержала текст песни, переписанный Миа с какого-то сомнительного сайта в Интернете, в котором она обвела слова и фразы, указывающие на ее схожесть с отцом, которого она никогда не знала. Соседняя же страница пестрела вопросами: «Каким он был?», «Кто был ему небезразличен?», «Что он считал своим домом?» Кейти казалось, что главный невысказанный вопрос, вокруг которого вертелись все остальные, звучал: «Такая ли я, как он?» Харли покончил с собой в двадцать четыре года – в возрасте Миа. Этот факт, должно быть, терзал мысли Миа точно так же, как он теперь терзал Кейти. Она старалась не слушать звучавший в голове голос, который нашептывал, что история имеет тенденцию повторяться, однако не могла отделаться от мыслей о тревожном сходстве.

Внезапно послышался торопливый шорох ног по бетону, и холодные пальцы обхватили ее талию. Вскрикнув, она оказалась в воздухе, выскользнувший из рук дневник упал вниз страницами, напоминая своим видом наскоро возведенную палатку.

Раздался смех Эда – громко, почти возле самого ее уха. Он побежал от бассейна к морскому берегу, прижимая ее к своему мокрому телу. Вылетающий у него из-под пяток песок покалывал ее свисающие ноги. Он сжимал ее так крепко, что кость его запястья больно упиралась ей в бедро. Верх ее бикини перекрутился, частично обнажив темно-розовый сосок.

До воды оставалось всего ничего, она принялась брыкаться и изворачиваться, отчего Эд, наслаждаясь ее сопротивлением, хохотал все громче. Он уже вошел в море, и от запаха соли у нее перехватило дыхание. Она ощущала плеск и брызги воды на своей коже. Внезапно он перевернул ее, и весь мир перевернулся вверх тормашками. Лучи солнца ослепительно отразились в море, и она заморгала, теряя ориентацию. Концы ее волос коснулись воды.

– Эд, прошу тебя! – прошептала она, задыхаясь от страха.

На нее неслась гора морской пены, бурлящей и кипучей воды, в ноздрях уже щипало от морской соли. Она что есть сил зажмурила глаза в ожидании удара волны в лицо и ощущения ее пряно-соленого вкуса во рту. Но Эд ловко вернул ее назад, вынес на берег и бережно поставил на песок.

Прижав руку к груди, она судорожно глотала воздух.

– Кейти! – воскликнул он. – Все в порядке? Ну, я же пошутил, а?

Она покивала головой, отвернувшись в сторону, чтобы он не видел ее выступивших слез. Она никогда не говорила ему, что боится моря.

Положив мокрую руку ей на плечо, он легонько сжал его.

– Прости. Не удержался. Ты так аппетитно и соблазнительно лежала возле бассейна, что мне захотелось тебя украсть.

Эд прилетел в Австралию пять дней назад – ему удалось-таки взять двухнедельный отпуск. Она встречала его в аэропорту Перта, и он был так рад ее видеть, что схватил в охапку и поднял на руки.

– Может, пройдемся, обсохнем?

Она взглянула на него: по его лицу струилась вода, а ясные глаза светились надеждой. Он был бы рад, если бы она составила ему компанию; порой их отношениям недоставало беспечности и непринужденности. Но она не забыла, что дневник Миа все еще валялся возле бассейна. Она представила, как между страниц набивается пыль, а обложка выцветает на солнце.

– Я, пожалуй, приму душ, – ответила она с легкой улыбкой. Вернувшись к бассейну, она бережно подняла дневник и, склонив к нему лицо, сдула со страниц песчинки.

Кейти обернулась мягким кремовым полотенцем и круговыми движениями ладонью протерла запотевшее зеркало. Она внимательно посмотрела на свое влажное лицо. Переносицу усыпали веснушки, однако солнце не преобразило впалость ее щек и ввалившихся глаз. С тех пор как приехал Эд, она вновь начала пользоваться косметикой, но поняла, что это занятие не приносит желаемых результатов.

– Милая? – Эд отложил газету в сторону и, скрестив босые ноги, вытянулся на кровати.

Они остановились в отеле вместо скромной тургостиницы, о которой писала Миа. Кейти сначала отвезла Эда туда, однако, измученный долгим перелетом и разницей во времени, он не оценил доносившегося через стенку из соседнего номера до двух часов ночи бренчания гитары.

– Иди сюда.

Она подошла и присела рядом. На прикроватной тумбочке лежала пара бирушей из пеноматериала.

– Тебя донимали другие постояльцы?

– Не уверен, что здесь есть какие-то другие постояльцы, – ответил он, поведя бровью. – Это из-за моря: волны без конца шумят.

Волны?

– Да ты в Лондоне засыпаешь под несмолкаемую уличную какофонию.

– Так это мелодичные звуки города. – Он улыбнулся. – Кстати, о Лондоне: знаешь, все твои друзья хотели бы, чтобы ты вернулась домой со мной. Все за тебя волнуются.

– Не стоит.

– Правда?

– Правда, – ответила она, проводя рукой по влажным волосам. – У меня все в порядке. – Она могла представить, что говорили, обсуждая ее поступок, насколько ее поведение не похоже на нее. Но Кейти это не заботило. Ей необходимо быть здесь.

– Все хотела тебя спросить – помнишь ту орхидею, которую кто-то прислал на похороны Миа? Ты показывал фотографию своей маме?

Эд сел на скрипнувшей под ним кровати.

– Да. Она попыталась выяснить. Она считает, что это – лунная орхидея.

– Лунная орхидея, – медленно повторила Кейти. – А ей что-нибудь еще про них известно?

– Растут в тропиках… – начал он и посмотрел в сторону.

– Что? Она сказала что-то еще?

– Не думаю, что это столь важно, – со вздохом ответил он, – но лунная орхидея считается национальным цветком Бали.

– Бали? – удивленно переспросила она.

– Да.

Она потеребила нижнюю губу.

– Тебе не кажется странным, что кому-то вздумалось выбрать именно этот цветок?

– Нет, не кажется. Просто он кому-то приглянулся, без всякой подоплеки.

– А зачем присылать его анонимно? Зачем писать «прости»?

Он развел руками:

– Не знаю. Возможно, заказ был сделан через флориста и текст оказался неполным.

– Возможно, – согласилась Кейти, но мысли о существовании некой смысловой нагрузки и причин просьбы о прощении не оставляли ее.

– Приляг, – подвинувшись, чтобы освободить ей место, попросил Эд.

Она легла. Наволочка стала влажной от ее все еще мокрых волос.

Приподнявшись на локте, Эд принялся ее рассматривать.

– Просто не верится, что через три месяца мы поженимся.

Она улыбнулась, но его слова вызвали в ней какую-то обеспокоенность, которую ей не хотелось осмысливать.

Он провел пальцем по ее ключице.

– Миссис Кейти Лаут, – проговорил он, словно прикидывая, как это будет звучать. – Весьма сексуально.

– Я еще не решила насчет твоей фамилии.

– Неужели? – Он удивленно поднял брови.

– Просто хочу еще подумать. Не все же берут фамилию мужа.

– Только не говори, что ты хотела бы иметь эту жуткую двойную фамилию – Грин-Лаут. Звучит как расписание рейсов.

Она расхохоталась:

– Ладно, тогда не надо двойную.

Он внимательно посмотрел на нее:

– А ты ведь последняя из рода Гринов, да?

Она кивнула, почувствовав, как к горлу подкатил ком.

– Тогда тебе надо оставить свою фамилию. Я вовсе не настаиваю, чтобы ты брала мою. Мне вполне достаточно того, что я каждую ночь буду ложиться с тобой в постель. – Взявшись за уголок влажного полотенца, он развернул ее, точно она была рождественским подарком. Коснувшись ее шеи, он, растягивая удовольствие, медленно поцеловал ее. Его губы были теплыми, и ей захотелось, чтобы он обнял ее и крепко прижал к себе.

Его губы стали опускаться ниже, перебрались через ключицу, спустились к ложбинке на груди; язык коснулся ее сосков. Кейти лежала совершенно неподвижно, в то время как его язык, спустившись по грудной клетке, добрался до ее мягкого живота, обогнул пупок и оказался на бедрах. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, сосредотачиваясь на прикосновениях Эда. До смерти Миа они занимались любовью часто и страстно, но сейчас она не ощущала желания.

Его губы добрались до ее лобка.

– Эд…

Он невнятно промычал что-то из-под простыни и стал опускаться ниже.

– Мне пора одеваться, – сказала она, выворачиваясь из его объятий. – Нам скоро выходить.

Он откинул простыню, встал с кровати, подошел к столу и, выдвинув стул, открыл свой ноутбук.

Повернувшись к нему спиной, Кейт стала одеваться. Они должны были ехать в Слейд-Плейнз, где шесть месяцев назад Миа и Финн прыгали с парашютом. Прыжок в планы Кейти не входил, но ей хотелось увидеть то место, где ее сестра, набравшись храбрости, шагнула в небесный простор, вверяя свою жизнь куполу парашюта.

Она вновь вернулась к прежней схеме чтения дневника, стараясь ограничивать себя одной записью в день, что придавало ее путешествию осмысленность и структурированность. С каждой прочитанной страницей она все глубже вникала в путешествия Миа. Дневник превратился в ее постоянного спутника – верного и беспристрастного.

Полностью одевшись, Кейти повернулась к Эду, который все так же увлеченно смотрел в свой ноутбук.

– Нам надо выходить, чтобы успеть на автобус.

– Я не еду, – не глядя отозвался он.

– Ты же говорил, что поедешь со мной.

– Что-то не хочется таскаться по пустыне ради того, чтобы понаблюдать за кучкой уродов, которые в поисках адреналина станут выбрасываться из самолета. – Он отодви

– Но я должна ехать. Об этом написано в дневнике.

– Неужели ты не понимаешь, что это идиотизм? Какой-то гребаный дневник! Это что – некий свод законов?

– Я понимаю, что это не свод законов. Я просто хочу туда поехать, – ответила она, повышая голос ему в тон. – И не надо с таким презрением относиться к моим действиям, Эд. Это важно для меня. – Схватив с прикроватной тумбочки сумку, она невольно сгребла в кулак его беруши и сунула их в карман. «Пускай, черт возьми, послушает шум моря!»

Она была уже возле самой двери.

– Я просто не вижу смысла в том, чтобы платить деньги за то, чтобы тебя выкинули из самолета. Это противоестественно, это противоречит всем человеческим инстинктам.

– Вот это мне и хочется понять.

Просмотрев видеоинструктаж, Кейти подписала соответствующую расписку и была облачена в синий костюм парашютиста, изрядно вылинявший и протертый на коленях. Она сидела в хвосте шестиместного самолета с хитроумной «сбруей» на туловище. Так далеко ее завело негодование – или адреналин, – однако теперь она об этом уже жалела. Часто дыша, она дрожала всем телом в ужасе лишь от того, что умудрилась оказаться в этом самолете. О том же, чтобы прыгать, не могло быть и речи.

Пилот что-то крикнул, и один из инструкторов, пробравшись к выходу, открыл задвижку и распахнул дверь.

У Кейти перехватило дух. Шум был такой силы, будто они влетели в грохочущие волны. От струи холодного воздуха нервы напряглись до предела. Она пыталась собрать сзади свои разметавшиеся по лицу волосы. Перед ней худенький парень с рябым лицом, поднявшись, ждал, пока его инструктор пристегивался к нему, проверяя и перепроверяя пряжки и ремешки. Затем оба, неуклюже переминаясь в своих парашютных комбинезонах, точно заключенные, переместились к открытой двери. Она на секунду отвлеклась, а когда вновь посмотрела на дверь, их уже не было.

Ее уверенно похлопали по плечу.

– Ваша очередь, – крикнул инструктор, молодой человек со светлыми кудрявыми волосами и кривыми передними зубами.

– Я не буду прыгать.

Он пристегнулся к ней сзади и проверил на крепость все затянутые пряжки и замки. Из-за шума он ее не услышал.

– Я не буду прыгать! – крикнула она.

– Любите прыгать? – с улыбкой отозвался он и натянул на нее защитные очки.

«Решил пошутить, не иначе», – подумала Кейти. Но тут он стал перемещаться к двери самолета.

– Нет! – закричала она, расставляя руки. – Нет! Я не прыгаю!

– Ваше дело. Просто хочу, чтобы вы, прежде чем отказаться, взглянули, какая там красота.

В висках у нее застучало. Сделав глубокий вдох, она попыталась убедить себя, что может это сделать, и кивнула инструктору:

– Я посмотрю.

– Давайте присядем, – сказал он.

Она послушно опустилась у его ног, и они по полу стали потихоньку подбираться к двери. Ветер дул все яростнее, унося слова, сбивая мысли, перехватывая дыхание.

– Возьмитесь за ручку, – крикнул он. – Для надежности.

Она дотянулась до ручки и несколько сгруппировалась. Ну и шум! Сердце колотилось в груди как бешеное. Внизу проплывали выжженные солнцем поля, поодаль поблескивало море.

– Видите ту подножку на стойке шасси? Я встану на нее правой ногой, и затем вы сделаете то же самое.

Она затрясла головой:

– Не могу.

– Сможете. – Его голос прозвучал так близко к уху, что показался ее собственным.

Сможет ли она? Прыжки с парашютом были совсем не в ее стиле. Однако в том, чтобы настолько преодолеть себя, был некий кайф. «Что бы сказал Эд, если бы сейчас увидел меня?» Ее охватило пьянящее ощущение куража, и она, очень медленно, стала вытягивать ногу к подножке на стойке. Ветер безжалостно трепал штанину ее комбинезона, по всему телу побежали мурашки.

– Ну так как – решились? – крикнул он.

– Не знаю! Я не знаю!

– Скрестите руки на груди.

Она сделала, как он велел, с чувством, будто молилась за свое бренное тело. Затем она почувствовала, как он подался вперед, чтобы ухватиться за верхнюю ручку. Ветер сорвал с ее волос ленточку, и они растрепались по ее защитным очкам.

– Нет! Нет! – Паника овладела ею изнутри, словно пожирая ее внутренности. Все мускулы ее тела напряглись до предела в стремлении оказаться подальше от распахнутой двери.

Затем она почувствовала, как он подался вперед, так что она свободно повисла под ним.

Он отпустил ручку.

Ее рот непроизвольно раскрылся в ужасе перед свободным падением, а губы пересохли, как земля внизу. Ее бросало в холодных струях воздуха среди клочьев облаков. Кровь стучала в ушах.

В горле жгло от нескончаемого беззвучного вопля. Ее парализовало от мысли, что не раскроется парашют, что спутаются стропы, что она разобьется о землю, но главным образом Кейти кричала потому, что в этом полете она вдруг с невероятной отчетливостью представила тот ужас, который испытала ее сестра, когда ее ноги сорвались с вершины утеса.