на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава двадцать третья

Дровосек и пастушка

Весь день погромыхивал отдалённый гром, а молний не было видно. «Гром в декабре! – удивлялись старожилы. – Такого мы ещё не слыхали!». По календарю наступила зима, но берёзы ещё стояли кое-где в жёлтых прядях, и от более-менее упорного ветерка демонстрировали друг другу небольшие листопады. Возле избёнки пастушки и дровосека на голых кустах ярко горели рябиновые костры.

Пастушка Мэг болела часто, и дровосек Одар лечил её отварами из трав, которые они вместе собирали в течение года. Вы, конечно, догадались, что Одар – это Гистрион, он же принц Алекс. Годился ли он теперь для роли принца? Двадцать три годика кануло, как поселились они в лесной хижинке. Гистрион, оставив лютню в карете, решил оставить и сочинительство: мол, начинаю новую жизнь. Но разве убьёшь песню, если она привыкла рождаться в твоём сердце? Хоть и без лютни, но песни всё равно слагались. Не случайно Мэг дала ему новое имя – Одар – одарённый, значит, ведь он, начиная другую жизнь, хотел и имя поменять. И вот он шагал по бесснежному лесу с топором на плече, и негромко напевал только что сочинённую песню, спеша домой, чтоб поделиться ею с Мэг:

Только-только солнце всходит,

Старый дядя дровосек

С топором по лесу ходит,

Расчищая путь для всех.

Дуб бывает в три обхвата,

Высотой с хороший дом.

Но дорогу людям надо,

Отправляйся дуб на слом.

А больные, иль сухие

Привлекут деревья взор.

Что ж поделать, дорогие,

Становитесь под топор.

Пусть сомненья вас не гложат,

Вам прекрасно повезло:

В печи жаркие положат

Принесёте в дом тепло.

Старый, не старый был дровосек, но по собственным подсчётам лет Одару около сорока шести! Усы и борода у него с рыжинкою и с сединкою, а голова совершенно седая, но на тёмно-русом фоне волос это не слишком бросается в глаза. Он ещё достаточно силён и статен, красавец-мужчина, если б не рассекающий нижнюю и уголок верхней губы шрам к уху.

Жизнь Одара, кроме рубки леса, представляла из себя сплошное лечение Мэг. Она не жила, а все двадцать три года медленно умирала. Иногда она пыталась как будто что-то Одару рассказать, в чём-то признаться, но её тут же начинали бить судороги, и изо рта шла пена. Потом она долго спала и ничего не помнила. И каждый раз Одар просил её не начинать рассказывать э т о, то есть какую-то тайну, раз из-за неё её так корёжило. Она соглашалась с ним, но потом забывала об этом, и – приступ повторялся. Одар понимал, что это действуют какие-то колдовские чары, но решительно не понимал настойчивости, с которой вся эта жуть повторялась. «Ты неделю после этого не встаёшь с постели, – мягко выговаривал он, – ну и зачем всё это? Лучше давай я тебе что-нибудь расскажу, меня не закорёжит», – смеялся он, и в сотый раз рассказывал о Кэт, или о своей родине. Но однажды она устроила истерику, и Одар никак не мог понять её причину, пока Мэг не призналась в минуты откровения, которые меж ними случались всё чаще, что ей немного поднадоело слушать про эту Кэт. Одар было надулся, потом пообещал, а потом как будто позабыл про обещание, и принцесса снова появилась в его рассказах. Причём всё это обрастало новыми подробностями, и Мэг сильно негодовала и краснела и орала: «Ты сочинил это только что, негодяй!». Это когда он поведал, как Кэт «сама-сама! хоть и всего один раз» поцеловала его в губы! А что ещё было делать длинными вечерами у постели постоянно больной Мэг, как не мечтать и не вспоминать! Одар звал её пастушкой, почему – и сам не знал, ведь она никого не пасла, она даже редко из дома выходила. Иногда прибиралась и готовила кое-какую пищу, но чаще готовил Одар.

– Ну ты прям как принцесса, всё время лежишь, – иногда пошучивал он. Она только криво усмехалась.

Жили они тем, что Одар рубил и продавал дрова. Управляющий феодала, на землях которого находился лес, был слезлив и сентиментален, и ему очень нравились жалостные песни Гистриона, а потому он на многое смотрел сквозь пальцы. А феодал вообще не знал о существовании дровосека и пастушки, он знал лишь войну и охоту, и часто отсутствовал. Чаще, чем присутствовал. Одар и Мэг жили как одна семья, но не как муж и жена, а как брат и сестра. Он уже мог смотреть на неё п о ч т и без отвращения, и ей не приходилось, как раньше, заматывать лицо так, что только острый подбородок свисал в сторону, как горб у иных верблюдов. Но, скажем, поцеловать её он бы не смог. Не каждый ведь способен поцеловать, к примеру, крысу. Два вопроса постоянно задавал он себе: почему он не спешит занять престол, и почему не ищет Кэт? Ну, на престол не стремится, потому что ему навяжут королеву, а королева для него одна – Кэт. Но почему же он её не ищет? А где, где её искать? – тоскливо раздавалось в нём. Но он быстро успокаивался, потому что другой голос, уверенный и весёлый, говорил, что всё сбудется, и они будут жить с Кэт долго и счастливо. Хотя реально жизнь-то проходила. Проходила в лачуге с больным, совершенно несчастным существом. И ему уже сорок шесть… Но в с ё э т о п о к а…

Одар не снимал браслет с ключом, и нет-нет, да и обращал на него внимание. Иногда запястье пощипывало, это означало болезни стариков или какую-нибудь небольшую войну. Он не знал, что будет делать, если браслет почернеет, а ключ покраснеет, наверное, придётся ехать в замок, ведь стать королём – его долг, у него не было ни братьев, ни детей. (Да, в замок. Он не говорил уже: ехать домой, ведь его дом был здесь.) Но браслет не чернел. Неведомый Господь, которому молился Алекс, послал деду с бабкой долгую жизнь, чтобы «сынку» успеть найти Кэт и жениться на ней. Хотя дед, наверное, совсем дряхлый, бабка-то помоложе…

Двадцать три года назад он нашёл возможность послать в Кевалим весточку, что не утонул в озере, а немножечко их обманул. Он дал о себе знать, потому что ему не хотелось, чтобы дед сажал на трон чужака. И Алекс передал в депеше, что, как только он отыщет Кэт, он тут же вернётся и исполнит свой долг.

Последние несколько лет, так как песни всё равно сочинялись, Одар решил своими руками сделать какое-нибудь приспособление для музыки, и сплотничал в хижине какую-то штуку с перекладинами, натянул звериные жилы, и получилось что-то типа арфы. Звуки были фальшивые, но чтобы напевать под них нехитрые стихи, достаточно подходящие. Во всяком случае, время от времени заходившему слезливому управляющему это нравилось: «В песнях твоих душа есть!» – говорил он.

И вот, декабрьским вечером, в канун Нового года, он сидел и напевал лежащей Мэг песню дровосека. Лучина горела, за окном подпевал-подвывал то ли ветер, то ли почти домашний волк ростом с телёнка, Жадоб. Так прозвала его Мэг за жадность: сколько ни дай, всё съест. Иногда он решительно отказывался сам добывать пищу. Зимой просто жил рядом в пристройке, и катал Мэг на себе по лесу и отпугивал разбойников. Однажды спас Одара от смерти. Но сейчас не о том.

Сейчас лучина догорала, Одар, пропев песню дровосека, тихо бренчал-сочинял новое, новогоднее, Мэг задрёмывала. Для полноты идиллии не хватало тиканья часов, но механических часов ещё не изобрело Середневековье. Оставалось надеяться, что их доставит Метьер из Деваки, лет восемь назад он гостил здесь, они охотились, и он подарил Одару то, что давным-давно обещал – очки! Но Одар уже как-то привык обходиться без них, а потом всё же надел, и знакомые белки и зайцы сперва шарахались, а потом привыкли. Привык и он, и уже ходил рубить дрова в очках, они были для дали. Дома он сначала обходился и без них, а теперь тоже так привык, что порой и засыпал, от усталости не сняв их с носа.

Ветер и волк стихли, за окном ещё раз громыхнул отдалённый гром, и неожиданно повалил густой снег. «Наконец-то зима началась!» – подумал Одар, и вдруг почувствовал, что совершенно счастлив. Уж такая выдалась минутка. И приятные мысли, будто он уже нашёл свою Кэт, посетили его. Да, без сомнения это она лежит здесь, рядом, под шкурой убитого им с Метьером зубра. Он скосил туда умилённый взгляд – и всё было прекрасно: лицо Мэг прикрыто, свет тускл, да и Одар почему-то в этот раз оказался без очков…

И в эту минуту ему показалось, что сейчас действительно должно что-то произойти: ну что-то совсем приятное – скажем, отворится дверь и войдёт… всамделишная Кэ… ну, ладно, Колобриоль. А что? Разве чудес на свете не бывает?

И тут в дверь тихо постучали. «Заходи!» – заорал ошалевший от сбывающегося счастья Одар. Дверь тихо скрипнула, приотворилась, и… ни-ко-го не впустила. Одар встал её прикрыть, и вдруг увидел снежные следы – небольшие, аккуратные. Невидимка шёл прямо к ложу, где в забытьи лежала его Кэт, ну то есть Мэг, конечно же, Мэг.

Одар похолодел, хотел вскочить, но какая-то сила вдавила его в табурет, на котором он сидел. Мэг открыла глаза и вскрикнула, дико вскрикнула – раз, другой, третий. Наконец крик прекратился, глаза захлопнулись. Следы пошли в обратную сторону, на выход, и дверь с тихим скрипом затворилась. «Для того, чтоб проверить, не спишь ли ты, надо себя хорошенько ущипнуть», – вспомнил Одар где-то слышанный совет.

– Это… смерть моя… приходила, – с трудом проскрипела Мэг, – она рассекла меня мечом на три части… и больше… меня не склеить.

Одар на согнутых ногах, как тяжелоходящий больной, переместился и присел на краешек её ложа, и осторожно, дрожащей рукой, откинул шкуру.

– Крови нет. Ты бредишь? – тихо спросил он.

– Я рассечена изнутри, Алекс. – Он вздрогнул: давно она его так не называла. – Слушай внимательно. Я сейчас умру. И если ты не сделаешь единственно того, что нужно, то… то умрёт и… то умру не только я, как ты меня видишь… Я не могу сказать яснее: Я-с нею… – вдруг закончила она стихами. – У тебя очень мало времени, принц.

– Как умрёшь? Почему? И что я должен сделать? – вдруг испугался и затараторил он.

Внутри Мэг трепетала и рвалась наружу Кэт, но Мэг молчала. Он подождал и опять затараторил:

– Умрёшь?! Но ты уже умирала… и два крыла…

– В этот раз я умру навсегда и взаправду. И никто меня не воскресит. Ты можешь спасти и меня, и себя и… и… – она снова замолчала.

– Умрёшь навсегда? А как же я? Между нами столько всего было…

– Между нами не было главного, – тихо сказала Мэг.

– Главного? Чего главного?

– Я безобразна, Алекс. Я чудовищно безобразна…

– Да я тоже не красавец. Вон как ты мне губу-то разделала, когда вороной была, – хихикнул он нервно. И вдруг ударил кулаком по ладони. – Мы теряем время. Ты не умрёшь. Сейчас я сяду на нашего Жадоба, и через час здесь будет великий знахарь Торпес, и… И что же я так растерялся и теряю время на разговоры! Попей.

Он попоил её из кувшина настоем из трав, и, накинув на плечи овчину, без шапки кинулся вон.

– Жадоб! – закричал Одар, и огромный страшный зверь возник перед ним как Сивка-бурка! – К лекарю, Жадоб! – вскочил он на волка, и они понеслись по ещё не сильно заснеженной тропе. Ветер свистел, деревья мелькали, снег валил, лунный серп освещал их путь. Внезапно у Одара потемнело в глазах, и волк остановился. Дорогу преградил трёхметровый человеческий силуэт в чёрном плаще. Он взмахнул плащом, как крыльями. «Пропасть!» – вспомнил Одар, и молния рассекла его мозг пополам. – «А ещё костёр», – как бы подсказал кто-то, и добавил: «Главное-то сейчас не лекарь!»

– Да! Сейчас лекарь не главное! – вскричал Одар. – А ну, назад, Жадоб! Назад, дрожащая кляча! Назад, славный зверь! – Одар почти хохотал внутренне от переполнившей его счастливой догадки, а волк уже мчал назад, к дому.

Одар вошёл и кинулся к лежащей в полузабытьи Мэг. Миллионы картин замелькало в его голове. И всё о нём и о Мэг. О е г о Мэг. Он присел и взял в руки и приподнял блин её головы. Она открыла глаза и хрипло вскрикнула. Шкура спала и обнажила хилое желтоватое тельце пожилой горбуньи. Но Одар этого не замечал.

– Я люблю тебя, Мэг, – сказал он, – и не нужно мне никакой, – он хотел было произнести имя своей возлюбленной, но, держа перед собою голову ведьмы, он глядел прямо в карие глаза принцессы Кэт, один чуть темнее другого. И ещё раз молния прошла сквозь его мозг и сердце. Он осёкся, и, зажмурившись и не чуя гнилого запаха из больного рта, прижался своими перерезанными шрамом губами к сухим губам Мэг. Горькие слёзы брызнули из карих глаз и обожгли его. И вдруг, давно позабытый, но никогда незабываемый аромат наполнил всё его существо: так благоухала Кэт, когда он поцеловал ей руку, прежде чем её унёс слоновий хобот.

И тут что-то стало меняться, и он, отпрянув, в ужасе наблюдал перемену:

Мэг превращалась в Кэт. При свете яркого месяца в незакрытую дверь, и ярких звёзд, и белейшего снега. Вообще было как-то необычно светло, будто волшебные силы зажгли лампы в тысячи свечей, и как будто нездешняя тихая музыка полилась. Алекс открыл рот. Перед ним на ложе лежала молодая стройная… – красивая? Нет, прекрасная! – девушка с карими глазами.

– Кэт, это ты?!

– Да, когда-то я звалась принцесса Кэт, – ответила девушка, и вдруг во мгновение изменилась, и перед ним лежала Кэт, но уже в том возрасте, которого к этому дню достигла Мэг, то есть сорока с лишком лет, но она была не менее прекрасна.

– А теперь я пожилая Кэт, – сказала она, – накрой меня шкурою, Алекс, ты же видишь, я совершенно голая.

Он поспешно накрыл её, чуть отвернув голову в сторону.

– Кэт, – спросил он робко, – это взаправду ты? Это не чары колдуна Чалтыка?

– Чары кончились, когда ты меня поцеловал. Ты мог этого не сделать, и я так бы и умерла несчастным страшилищем, а теперь…

– Что, что теперь? – подскочил в нетерпении Алекс.

– Теперь я умру счастливой Кэт.

– Как умру? Нет ты не умрёшь, это невозможно! – закричал принц и стал осыпать её поцелуями.

– А всё-таки я умираю. Колдун приходил невидимкой, и рассёк меня изнутри на части, ведь сгорел не он, а его двойник. И вот я достаюсь не тебе, а могиле.

– Погоди, не умирай, – тихо попросил он и достал из тайника между брёвнами в стене два простых медных кольца, нанизанных на верёвку.

– Вот это наши обручальные кольца. Их сделали в Шерше-ля-шейхе, и я хранил их в лютне, а когда сидел в дупле, намотал на руку. Глупо было брать в дупло всю лютню, – хихикнул он нервно, – кто бы тогда поверил, что я утонул. Вот. А что я хотел? Ах да, кольца… Мы должны пожениться. Вот – это твоё. Прости, что не золотое. Ну, то есть не достойное принцессы. – Он надел ей на палец кольцо. Рука была холодной. – А ты должна надеть мне. – Заторопился он. Но она не шелохнулась. – Ну, я сам. – Он надел себе на палец второе кольцо.

– Кэт, а согласна ли ты стать моей женой? – Он уже не ждал ответа, но вдруг она широко открыла глаза и внятно сказала:

– Да, – и еле слышно выдыхнула из себя душу.

– Всё! – сказал себе Одар-Гистрион. – Её душа отлетела на небо, к Единому Неведомому Богу. – Он склонился к ней на грудь и завыл. И тут же завыл показавшийся на пороге распахнутой двери Жадоб. Но через несколько мгновений оба вдруг замолчали. Волк – потому, что очень удивился тому, что рядом с ним оказавшийся человечек совсем его не боится. А Одар потому, что этот человечек с колчаном стрел на поясе обладал способностью притягивать к себе взгляды. Алекс нашарил очки и нацепил их на нос.

– Доброй ночи, Метьер Колобриоль, – сказал он. – Проходи. Я как раз жену собираюсь хоронить.


Глава двадцать вторая Страшный город Пэш | Ключ разумения | Глава двадцать четвёртая Возвращение в Кевалим