IX. Мишель
Как случился этот прорыв? Еще никогда господин Лелонг не был столь очарователен. Я уже не «служащая», а почти «дитя Дома», которой звонит Николь: «У нас лангуст. Ждем тебя!» Хозяин увеличивает мне зарплату, одалживает свою машину. У меня нет постоянного дома. Фирма предлагает оплачивать мне жилье. Нет, это слишком! Одна из подруг приводит меня к себе на обед в Нейи. За столом парень, пилот Королевских ВВС (бедняга Кристиан Мартель, он недавно разбился!).
И Софи Демаре[59] со своим тогдашним мужем Фруассаном. Я заговорила о квартире, сказала, что именно ищу.
– Послушайте, Мартель, может, сдадите вашу в субаренду Жаннин?
– Ей нужно? Вот ключи.
Улица Жан-Мермоз в двух шагах от площади Этуаль.
Элегантная и хорошо меблированная гарсоньерка, где я за смешные деньги прожила несколько месяцев. Немножко странная квартира. Мартель признается, что он не «настоящий съемщик». Повсюду валяются курительные трубки, флаконы с духами и прочая парфюмерия. Не всегда они лежат на одном и том же месте. Мне казалось, что стоит мне отвернуться, как тут же появится сожитель. Понятно, что мои дружеские взаимоотношения с хозяином плодят слухи. Правда, при мне повторять их опасаются! Все знают, что я выпущу когти!
Дела потихоньку идут в гору. Пресловутые американцы, чью щедрость нам хвалили, пока занимаются другим, а их жены еще не прибыли.
Благословенный отдых – господин Лелонг организует для нас троих поездку в Монте-Карло. Встреча со Средиземным морем, которое мне позже придется бороздить вдоль и поперек. «Отель де Пари». Господин Лелонг дает нам несколько банкнот, чтобы побаловаться в рулетку.
Я проигрываю на 5. И на 23! Не везет! (Как не везет и в любви!) Однако ближе к полуночи я соглашаюсь стать амулетом одного богатея, перед которым вскоре растут груды фишек и пластинок.
– Более ста тысяч! – шепчет мне Мод Фейдо.
Каковы обычаи? Может, следует подождать?.. Но удостаиваюсь только поцелуя руки.
После ссоры с Манюелем все мои друзья пытаются избавить меня от одиночества.
Как-то на ужине я встречаюсь с испанским художником Карлосом. Он только что закончил декорации пьесы, которую все хвалят, – «Наташа» в театре «Ла-Брюйер».
– У нас есть один паренек, – говорит он, – но какой паренек! Хотите с ним познакомиться?
Почему бы и нет?
Шотландское платье от Лелонга, черный лакированный пояс, тканые чулки, обувь из крокодиловой кожи.
Карлос оставляет меня в вестибюле:
– Пойду за билетами.
Возвращается, хохоча:
– Знаете? Он сказал… что не очень доверяет. Действительно, я однажды вечером представил ему одну… но это было не то. И он сказался занятым.
– Я ухожу!
– Не глупите!
Удар в сердце, как только он выходит на сцену…
– Нет! Что, это он?
– Что «он»?
– Он играл в «Романсе втроем»[60] с Гравэ[61] и Блие[62].
Мы наносим ему визит в антракте. Я попалась. Он легко передвигается по уборной в своем бирюзовом халате. Улыбка с ямочками на щеках:
– На этот раз, думаю, освобожусь.
Вечер заканчивается в «Армориаль»[63]. Мишель не только красив, но и ловок в обхождении.
Карлосу:
– Пригласите ее на танец.
Когда возвращаюсь на место, в ведерке с шампанским дюжина красных роз (язык цветов!).
– Вам нравится?
– Мне еще больше понравилось бы…
– А именно?
– …потанцевать с вами.
Какой апломб! Или я немного пьяна? Вальс. Как он вальсирует! Надо же! Около часа в его объятиях. Нас наконец замечают. Аплодисменты… тихие, потом громкие со стороны американцев. В три часа ночи мы даем нечто вроде спектакля.
Обмениваемся номерами телефонов. Жду звонка весь следующий день. Молчание.
Тихо и на следующий день. Никаких вестей целую неделю. Я в ярости. Еще ни один парень так не поступал со мной…
Ты ли это, Жаннин? Поверите ли, но я унижаюсь и возвращаюсь как-то вечером в театр «Ла-Брюйер», покупаю откидное место, где, увы, меня почти не видно! Ничего удивительного, что он меня не замечает. Идет снег. Он не помеха, и я отправляюсь к артистическому выходу, чтобы удостовериться, что он уходит один.
Он выходит вместе с Пакитой Клод, партнершей по пьесе, и директором Эрбером[64].
Даю себе клятву порвать с ним.
Через двенадцать дней – двенадцать дней! – звонок от Мишеля. Беззаботно спрашивает, не поужинаю ли я с ним.
– Увы, занята.
(А была свободна.)
– Тогда завтра? Подходите прямо к театру.
Конечно, я прихожу! Ужин в «Перроке», скромный, утонченный. Обволакивающая речь. В беседе несколько намеков – без напора – на обожаемую им семью: отец, известный врач, мать, красавица аристократического рода.
Смеется:
– Мой дед говорил, что наша родословная – через графов Тулузских – восходит к Карлу Великому. Похоже на шутку?
«Сын знатной семьи!» Великой семьи! И при этом есть деньги, ибо снова угощает шампанским. «Редерер»!.. Забыть!
Кое-какие надежды возвращаются, когда Мишель, расплачиваясь, говорит метрдотелю (который, похоже, хорошо его знает), что он на мели («Не было времени заскочить в банк!»), и оставляет в залог часы.
Так начинается наша идиллия. Мишель с самого начала покоряет сдержанностью, отсутствием настойчивого напора.
Он относится ко мне иначе, чем к другим! Его ухаживание, нежное и почтительное, словно предназначено для удовлетворения желаний героини Делли[65], какой я себя считаю.
Он не говорит в открытую о браке, но не увиливает от ответа, когда я… Опасаюсь противодействия его близких. Мать, пришедшая однажды навестить его в уборную, была любезна, сделала мне комплимент по поводу костюма из коричневого велюра с вышивкой старым золотом, позволила мне проводить их до двери дома, но не сказала ничего и ничего не сделала, чтобы укрепить мои надежды.
Мы видимся каждые два-три дня. Завтракаем или ужинаем вместе. Болтаем. Раскрываем свои души. Он мне нравится все больше и больше от встречи к встрече. Похоже, чувство взаимно.
После работы, с Мишелем
Новый год. Радуемся, что встретим его вместе.
– Зайди за мной после спектакля.
Воскресенье, утренний спектакль. Я прихожу в 18.30, и мне говорят… что он только что ушел. Я жду его почти целый час.
Что случилось? Я в печали отправляюсь в Бурж, где родители и не ждали меня. Провожу праздник с ними.
Мама отводит меня в сторону:
– Ты что, не была с Ним?
(Она знает, что есть Он.)
– Мы разминулись. Или…
В отчаянии:
– Хочется умереть!
– Ты так его любишь? Не делай так, чтобы отец стыдился тебя!
– Скажи папе, что я не нанесу урона его чести! Никогда! А он в этот час в свою очередь ждет меня у театра.
(Разминулись по недоразумению.)
Он несется на улицу Жан-Мермоз, ничего не понимает, в отчаянии отправляется в привычное бистро, где хозяин изо всех сил старается развлечь его.
Утром следующего дня, в одиннадцать часов, телефонный звонок рассеивает взаимные подозрения.
Но…
Во вторник, когда я в кафе на площади Этуаль пью с приятельницей кофе, замечаю через окно Мишеля, который сопровождает… Боже, я тут же узнаю ее, хотя видела только в кино (где она особенно эффектна!). Она, одна из величайших звезд той эпохи! На ней простой спортивный костюм, брюки. Словно она собирается в Шамони. Но как шикарно выглядит! Вообще я знала. Симона меня предупредила, что мой красавчик Мишель (я прожужжала ей все уши про него)… Я была слепа! Слухи? Быть может, старая история?! Или…
Я слишком горда или слишком робка, чтобы требовать объяснений, когда вновь встречаюсь с ним. Клянусь себе, что наши встречи будут реже. Он не знает почему. И страдает от этого.
Две недели я избегаю его. Потом любовь, целомудренная, возвращает меня в его объятия.
Жизнь у Лелонга продолжается. Изменений мало, если не… Когда в день святой Екатерины господин Лелонг по-отечески пригласил меня на ужин, я спросила его: «Можно прийти с женихом?»
– А! Вот как? Ну конечно! Но… но надо было мне сказать!
Чуть позже после вопроса Николь: «Папа, какой подарок сделаем ей на свадьбу?»
– Что за вопрос. Она так хорошо носит свадебные платья!
В студии работаю с необычным рвением. Идет ускоренная подготовка летней коллекции (февраль), которая станет для нас первой послевоенной коллекцией. (Словно все сражения уже выиграны!)
Вместо семидесяти пяти платьев будет представлено сто двадцать; для меня готовится двадцать пять нарядов, рекорд, которому беззлобно завидуют остальные восемь манекенщиц Дома. Похоже, изобилие возвращается.
В домашнем костюме
Ткани, отличные набивные ткани, которые похоронила война. Суматоха в мастерских, где первые мастерицы мечутся, пытаясь наладить порядок и тишину. Встречи. Сколько служащих, прятавшихся, находившихся в бегах, в ссылке, вернулись и вновь приняты на работу. Они рассказывают о своих приключениях. Увы! Лагерники не вернутся.
Невероятный успех. Атмосфера этих дней показа, знакомых мне только по войне, стала торжественнее и свежее. Приток публики, зажиточных людей. Покупательницы приобретают больше. Коктейли, приемы, марочное шампанское. Великие обозреватели моды, Брюнофф[66] (Vogue), Лешель (La femme chic), Люсьен Франсуа[67] и прочие, вновь на вершине; им предоставляются лучшие места. Наконец, появляются американцы! В Париж, где прекратились бомбардировки, слетаются американки. Они собираются целыми стаями, зрелые и молодые, юные (из девичьих колледжей), шумные, приветствующие нас криками «ура», называющие нас по именам, приглашающие на чай в «Ланкастер» или «Бери». И звезды, в том числе и международные, к примеру моя любимица Марлен Дитрих[68].
Всю весну я занята по горло. Днем у Лелонга (здесь пока мирятся с моими опозданиями), вечером в компании Мишеля, который безостановочно снимается в кино: «Ангел, которого мне подарили», где играет с Симоной Ренан[69], «Враг без лица» с Луизой Карлетти[70].
– Что скажешь, если я начну ревновать?
– Но только не к этим большим приятельницам!
Мысль: «А другая, как он поступил с ней?» На самом деле там все закончилось.
В спортивном костюме
Сколько раз по вечерам я даю ему приют на несколько часов!
Готовлю легкий любовный ужин (Он столько работает! Может похудеть!): устрицы, холодная курица, вино «Монбазийак». Наряжаюсь в волшебное домашнее платье (купленное со скидкой). Мы болтаем, подкалываем друг друга, целуемся до полуночи.
Жениться на мне? Таковы его намерения. Но не сразу! Надо дать родителям время свыкнуться с этой мыслью, ибо моя профессия не из тех…
Утром звонит телефон:
– Ты свободна сегодня вечером? Заходи ко мне на улицу Пьер-Шаррон. Мы там ужинаем.
– С кем?
– С дядей, братом мамы.
– Маркизом?
– Да, увидишь, какой отличный тип! Он воевал у Леклерка. Недавно его ранило.
Вот это семейство! Маркиз Роббер – действительно отличный кавалер. Прихрамывает, ходит с палочкой. В прошлом месяце одним из первых ворвался в Баккара.
В дневном платье
После изысканного ужина (маркиз платит за всех десятерых) мы объезжаем все ночные заведения. Я танцую с ним, хотя у него побаливает нога. Роббер тут же переходит со мной на «ты». Неужели уже считает меня членом семьи или просто партнером по гулянкам? Мы расстаемся в пять часов утра. На улице десять градусов ниже нуля.
Мишель у двери моего дома:
– Могу подняться?
– На последний бокал!
Наверху:
– Ну и жажда у меня! Виски.
– Можно позвонить домой?
– Ради чего?
– Сказать, что не вернусь.
– Только без глупостей!
– Серьезно, можно у тебя поспать?
– На диване?
– Клянусь!
Он укладывается на диван. Пытается заснуть. Как и я. Едва-едва смежила веки. В семь часов он встает. Вижу, как он занимается гимнастикой. Он просто дрожит… Я упрекаю себя за эгоизм.
Ему было так холодно!..