на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 1

Тот августовский вечер был дивно хорош. Так хорош, что хотелось выйти из душного дома в полный вечерней прохлады сад, пройтись сквозь густые сплетения ветвей яблонь и вдохнуть дивный аромат цветника, так сладко дурманящий голову. А если прислушаться, то можно было услышать тихие и слегка грустные напевы крестьянских девушек, прогуливавшихся стайками у речки после дня жатвы в поле.

— Ой, гулены-гулены, — укоризненно качая головой, вздыхала, всякий раз услыхав их голоса, Агнешка. — Абы ни нагуляли бы сябе чаго.

— Прикуси язык, Агнешка, — следовал всякий раз за репликой старой няни строгий выговор от Анны Степановны, а молоденькие барышни при этом тихонько хихикали над своим рукоделием и переглядывались, потому уже знали, что речь идет о «жутко непристойном». Лишь Марина не поднимала головы от рукоделия, никак не реагируя на происходящее. Ведь повторялось это из вечера в вечер уже почти три месяца, и она просто-напросто привыкла к этому ежевечернему ритуалу.

Марина сделала последний стежок на вышивке и отложила ее в сторону.

— Маменька, позвольте мне удалиться, работа закончена.

Анна Степановна подняла голову от книги и внимательно посмотрела на старшую дочь. Та не отвела глаз, глядя матери в лицо. Они обе знали, что Марине до смерти надоело сидеть здесь и рукодельничать, что она с большим удовольствием убежала бы в дышащий вечерней прохладой в сад. Тем паче, недавно с почтовой станции привезли письмо для Марины от ее близкой подруги, Жюли Арсеньевой, вот и торопилась Марина скрыться от лишних глаз.

На какое-то мгновение девушке показалось, что мать не позволит ей удалиться, придумав какое-нибудь новое задание, но вот он — короткий, прямо царственный кивок, и она свободна. Быстро опустившись перед маменькой в книксене (Анна Степановна настаивала даже в узком семейном кругу придерживаться манер), Марина прошла в столовую, где на подносе лежало столь желанное письмо Юленьки. Схватив заветную бумагу, девушка уже не стала сдерживать себя и короткими шажками, насколько позволял кринолин, побежала через сад в свое любимое местечко — на качели у старой березы. Она обожала это тихое местечко в саду, где она была скрыта от глаз маменьки и дворни густо разросшимися кустами жасмина и сирени. Только здесь, на этих качелях, она могла остаться наедине со своими мыслями, где она либо просто читала, либо вовсю предавалась мечтам.

Мечты… Это все, что осталось на удел Марины, старшей дочери мелкопоместного дворянина, имевшего имение столь далеко от столичной жизни и не обладающего ни малейшими средствами, чтобы исправить сие положение. Правда, Марину это обстоятельство скорее устраивало, чем нет. Ей не особо полюбился высший столичный свет, где, по ее мнению, вовсю процветали жеманность, раболепие перед чинами, титулами и количеством душ, лицемерие, обман…

Зато ее маменьку, в дни ее молодости вовсю блиставшей на балах Петербурга, невозможность ныне снова стать частью той, другой, такой блестящей жизни, очень расстраивала.

Анна Степановна, мать Марины, была дочерью генерала Голышева, человека, имеющего высокий чин и небольшое, но достаточное для безбедной жизни состояние. Благодаря своей привлекательной внешности и приданому, она могла претендовать на хорошую партию. Но на свою беду на одном из балов, она познакомилась с молодым офицером Ольховским. Любовь вскружила ей голову и толкнула на безумства: офицер Ольховский, хоть и происходил из старинного шляхетского рода Белой Руси, но был беден. Все, что у него было, — небольшое имение Ольховка в Минской губернии, не приносившее особого дохода после войны 1812 года, когда было разграблено французами. Безумством со стороны Анны Степановны было презреть волю батюшки, запретившего ей даже на шаг приближаться к молодому Ольховскому, и бежать с ним из дома. Тайное венчание довершило картину ее падения. Генерал проклял непутевую дочь и поклялся, что никогда она более не переступит порог его дома и не получит ни копейки от него. К несчастью, молодых влюбленных Голышев обещание свое сдержал, и даже рождение детей, его внучек, не смягчило его сердца. Он скончался, так и не простив своей дочери неповиновения, даже не позволив ей проститься с ним перед смертью. Дом и его состояние отошло его бездетной сестре.

Анна Степановна была в отчаянье. Жалование и другие доходы ее мужа были довольно малы: их едва хватало на съем квартиры, содержание небольшого штата прислуги и обеспечение скромного семейного быта. О балах и других развлечениях пришлось забыть: пока был жив генерал Голышев, Анну не приглашали в стремлении угодить ее отцу, а далее — просто забыли о ее существовании, словно ее и не было никогда в их кругу. Это, а также невозможность иметь те блага, что Анна имела до брака, не могли не сыграть свою отрицательную роль в семейной атмосфере дома Ольховских. Молодые все чаще и чаще ссорились, и Ольховский вскоре стал проводить все больше и больше времени вне дома на офицерских вечеринках и кутежах, где и пристрастился к картам. Сначала он играл ради интереса, азарта. Затем он начал ставить на кон более крупные суммы в стремлении поправить свое пошатнувшееся материальное положение, зачастую проигрывая и будучи вынужден оставлять долговые расписки.

Всему, как известно, приходит конец. Наступил и тот страшный день, когда в квартиру, которые снимали Ольховские, постучались многочисленные кредиторы. Анна пришла в ужас — сумма долгов была настолько огромна при их скромных доходах, что, даже продав единственную их собственность, усадьбу Ольховку, они не смогли бы их покрыть. В отчаянии она решилась на последнее, что планировала когда-либо сделать, — обратиться с мольбой о помощи к своей тетке, Софье Александровне, отношения с которой у нее всегда были довольно прохладными, а после того, как Голышев оставил состояние сестре, Анна и вовсе возненавидела родственницу. Но иного пути не было, и Анна отправилась на поклон к тетке, прихватив с собой своих погодок-дочерей Марину и Лизу, чтобы хоть как-то разжалобить старуху.

Скрепя сердце, переступила Анна порог дома, некогда бывшего ей родным и любимым. Дома, который мог быть ее, сложись ее жизнь по-иному. Такая несправедливость судьбы только укрепила ее в ее негативных чувствах к Софье Александровне, которая хоть и прохладно, но любезно приняла ее. Поэтому свою просьбу Анна невольно изложила в таком тоне, словно это она снисходила до тети, а не наоборот.

Недовольная раздраженным видом своей племянницы и ее обвиняющим, резким голосом, Софья Александровна вначале даже было решила отказать («пусть выпутывается, как знает, эта своенравная гордячка», думалось ей), но тут ее взгляд упал на детей, играющих с куклой сидя на ковре гостиной, сердце женщины сжалось.

Обе девочки были столь невинно хороши детской красотой, что захватывало дух. Но старшая своими белокурыми волосами и большими серо-зелеными глазами в отличие от второй девочки явно пошла в их породу, Голышевых. Она так была похожа на дочь Софьи Александровны, которую та потеряла десять лет назад, что у женщины перехватывало дыхание от невольно накатившей тоски по утерянному счастью. Ей, видно, не суждено было с самого начала стать матерью — муж ее был намного старше ее и скончался через несколько лет после венчания, а их единственный ребенок умер от крупа спустя два года после отца. Софья Александровна очень переживала потерю ребенка и даже было хотела удалиться из мира, но в последний момент поняла, что ей не хватит духа и осталась в миру, пусть даже приживалкой в доме брата, что так явно не нравилось его дочери Анне, которая не раз доводила ее до слез.

Как все переменилось, подумалось без злости и сарказма Софье Александровне. Раньше я была на милости брата и его семьи, а теперь Анна пришла ко мне на поклон.

— Я буду честна с вами, Анна, — начала свою речь Софья Александровна. — У меня нет ни малейшего желания помочь вам. Да, мы с вами связаны родственными узами, и мой долг протянуть вам руку помощи. Но в то же время, я прекрасно помню, как вы легко презрели это родство, как презрели дочерний долг и переступили через волю отца. Все ваши беды от этого, а также от вашего дурного характера. Я всегда говорила вашему отцу, что он слишком балует вас, что слишком многое позволяет вам, и вот каков результат. Но довольно об этом, вы не за нравоучениями сюда пришли, они вам уже ни к чему. Между нами никогда не было сердечной привязанности, но, тем не менее, я помогу вам. Нет, нет, не стоит благодарить меня, — женщина покачала головой, видя, что Анна готова рассыпаться в благодарностях. — Мне не нужна она, как вам не нужны мои нравоучения. Я помогу вам и оплачу все долги вашего супруга. Но у меня есть определенные условия. Во-первых, вы покинете Петербург. Вы прекрасно понимаете, что уже не сможете вести здесь тот образ жизни, который вели ранее. К тому же ваш супруг опять может отдаться здесь своему пагубному увлечению и наделать долгов, которые я уже не имею ни малейшего желания брать на себя. К чему тогда оставаться здесь? У вашего супруга есть собственное имение. Отправляйтесь туда. Да и детям будет намного полезнее расти на деревенском воздухе вдали от столицы. К тому же, поверьте мне, в провинции тоже есть свое общество, в котором вы сможете блистать не менее ярко, чем блистали когда-то здесь.

— Вы сказали свое первое условие, — голос Анны были хриплым и каким-то чужим от нервного напряжения. Подумать только — уехать из Петербурга в какую-то глухомань! Ей, когда-то одной из первых красавиц Петербурга!

— Я не собираюсь с вами разыгрывать из себя добрую родственницу. Но это не касается ваших детей. В конце концов, это мои внучатые племянницы. Поэтому я выделяю вам ежемесячное содержание на детей. Помимо этого, на собственные деньги я приставлю к вашим детям учителей, которые дадут им необходимое образование. Когда они достигнут возраста, я выведу их в свет и выделю им небольшое приданое. Как видите, я более чем великодушна, — Тем временем Софья Александровна нечаянно поймала взгляд старшей девочки и улыбнулась ей. Та растянула свои губы в ответной задорной улыбке, и женщина почувствовала неожиданный прилив нежности к этой малышке. Она перевела взгляд на притихшую племянницу и продолжила:

— Итак, мое второе условие таково: вы привезете сюда в этот дом свою дочь Марину, когда ей исполнится семь лет от роду. Я отдам ее в Смольный, как когда-то отдали на обучение вас. В институте ее научат всему, что должна знать девушка ее происхождения. К тому же там она заведет весьма полезные знакомства, которые, как я думаю, пригодятся ей в будущем. Пусть хоть одна из рода Голышевых займет место в свете по праву своей фамилии.

Отдать Марину? Анна посмотрела на дочь, возившуюся с куклой у ее ног. Это означало, что она сможет увидеть своего ребенка только в редкие дни посещений в Смольном и только в стенах института на несколько часов. А восемьсот верст — большое расстояние… Никаких каникул, никаких поездок домой. Ребенок будет расти так далеко от семьи…

Но потом, думала Анна, у меня еще есть Лизонька, а в марте появится еще один ребенок. Марина к тому же была очень активным и шумным ребенком, в отличие от спокойной Лизоньки, и очень часто доводила мать до нервных колик. Единственный, кто хоть как-то справлялся с ней, была няня, пожилая полька Агнешка, в прошлом няня Ольховского, супруга Анны.

— Да, — услышала свой голос Анна. — Я согласна. Мы выполним все ваши условия.

Таким образом, сложилось так, что почти всю свою жизнь Анна Степановна прожила в фамильном имении Ольховских столь далеко от столицы. Она вела довольно бурную светскую жизнь в рамках губернии и слыла местной законодательницей мод. Но все это было ничто по сравнению с блестящей жизнью Петербурга, и это обстоятельство весьма удручало Анну Степановну. Именно поэтому все свои нереализованные мечты она переносила на дочерей. На них у нее возлагалась надежда на возвращение в Петербург, пусть уже не первой красавицы столицы, но материпервой красавицы и первой дамы столичного света. По ее мнению, дочери вполне могли рассчитывать на удачную партию: конечно, они не могли принести богатого приданого, но их внешность — тоже была своего рода состоянием и немалым, признаться.

Особенно отличалась Марина. Остальные дочери хоть и не особо блистали красотой, но имели довольно миловидную внешность, на которую было приятно глазу смотреть. Но Марина же…

С самого первого бала после своего выпуска из института она вызывала неизменное восхищение. Стройная, с дивной фигурой, с красивым лицом, на котором сияли большие зеленые глаза, с великолепными белокурыми волосами.

— Нет, не красавица, — злобно шептались, обмахиваясь веерами, многие завистницы. — Но нельзя не признать, удивительно миловидна.

Какие надежды возлагала Анна Степановна на Марину в то время. Как надеялась, что в первый же ее сезон, она станет замужней дамой, мало того — сделает блестящую партию. Сколько достойных кавалеров так и вились вокруг нее, провинциальной почти бесприданницы. Казалось, дай хоть одному из них надежду, и все, предложение не за горами… Так нет же, словно злой рок висит над ее судьбой, — не сбылись ее чаяния и мечты, всех Марина отвадила, никто не по нраву не пришелся. Словно, королева какая…

«А все из-за этой глупой влюбленности…!» — Анна Степановна от злости сильно ткнула иголкой в полотно и невольно злобно шикнула, уколов палец. «Ничего, старая карга сменила гнев на милость, и в сентябре мы вернемся в Петербург. А как приедем, я заставлю дерзкую девчонку подчиниться и наконец-таки выполнить свой долг!»

А Марина же в это время тоже невольно мысленно вернулась в прошлое, держа в руке письмо от подруги, но так и не решаясь его вскрыть. Она боялась того, о чем может прочитать в нем, хотя осознавала, что ее страхи беспочвенны. Предстоящий сезон в Петербурге пугал и радовал ее одновременно. Как она сможет вернуться, зная, что в любой момент может столкнуться с Ним? Как сможет поощрять ухаживания другого, до боли желая, чтобы на месте очередного ухажера был Он?

«Пора, душенька, пора…» — невесело подбодрила себя девушка.— «Уже не первой молодости невеста, так и в девках остаться недолго». Не то, чтобы ее пугала подобная перспектива… Просто она прекрасно была осведомлена о планах маменьки на ее счет, знала, что именно ее удачное замужество откроет сестрам возможности составить свое счастье. А раз так, значит, она обязана принести себя на этот «жертвенный» алтарь.

С такими мыслями Марина вскрыла письмо Юленьки, своей лучшей и, признаться, единственной подруги со времен Смольного института.

«Ma ch`ere [1]Мари,

Сколько времени прошло с момента, когда я получила твое последнее письмо, а я все никак не могу прийти в себя от радости! Неужели вы наконец возвращаетесь в Петербург? Какая благая весть для меня! Я по тебе соскучилась, Мари, просто не передать словами! Иногда мне даже приходит мысль, что лучше бы мы так и остались в том институтском времени, а значит, никогда бы не расставались. Но в то же время я понимаю, что в таком случае никогда бы не стала женой своему обожаемому Paul’ю, и эта мысль уже не кажется мне такой удачной…

Жаль, что ты так и не приняла наше с Paul’ем приглашение и пропустила прошлый сезон. Многие твои кавалеры не раз справлялись у меня о тебе….»

Марину вовсе не интересовали прежние ее обожатели, поэтому она, мысленно попросив прощения у подруги, смело пропустила этот абзац письма, зная неуемную страсть Жюли на подробное пересказывание подчас обыденных событий, и перешла к описанию подругой ее недавнего путешествия в Европу. Оно так захватило Марину, никогда не бывавшую нигде, кроме Петербурга, небольшого уездного города местной губернии да родного имения, что она едва не пропустила именно то, что так надеялась найти в письме Жюли.

«…Этот несносный шалопай, Серж Загорский даже заграницей умудрился вызвать огромнейший скандал в обществе. Как я уже писала тебе, ma ch`ere, он был вынужден уехать с нами в путешествие из-за скандала, вызванного его la passion folle [2]к этой женщине, графине Ланской, чтобы прекратить все толки, связавшие ее и его имена. Старый князь счел это единственным выходом из сложившегося положения и выпросил у Его Императорского Величества отпуск для непутевого внука. Но, видимо, он не учел одного — что графиня, презрев всякий стыд, тоже отправится в Европу с мужем, якобы для оздоровления супруга на водах Карлсбада, где мы и встретили графскую чету. Серж опять потерял голову и стал искать общества графини. Толки об их связи донеслись до Петербурга, и забытый скандал вспыхнул с новой силой. Масла в огонь подлил тот факт, что Серж не ответил на приказ старого князя вернуться в Россию немедленно и сейчас сопровождает Ланских в их вояже во Флоренцию. Видимо, они не планируют возвращаться в Россию, так что сезон пройдет без этого знаменитого повесы. Старый князь в бешенстве, боюсь, в этот раз Серж зашел слишком далеко…»

Маринино сердце сжалось от прочитанного. «… Сезон пройдет без этого знаменитого повесы…» Значит, вот как сложилась судьба — даже мельком она не увидит Его на каком-нибудь балу или приеме.

Она вспомнила графиню Ланскую, красивую холодной статной красотой женщину. Еще до выхода в свет Марина знала, что Сергей Загорский был без памяти с юношества влюблен в девочку из соседнего имения, Наталью Ронину, потому как сама стала свидетельницей их свидания.

Трагично сложилась судьба их любви — старый князь отверг просьбу внука жениться на соседке («Недостаточно богата и родовита для фамилии Загорских»), и девушка вышла замуж за пожилого, но богатого графа Ланского. Тем не менее, как поговаривали в обществе, молодой князь по-прежнему поддерживает связь с первой любовью, несмотря на длинный список его увлечений. Это вызывало страшную злость старого князя Загорского, а также его немалые опасения за судьбу внука, ведь государь слыл известным семьянином и не одобрял внебрачные связи. Пока, однако, Загорскому все сходило с рук, но, как писала Жюли: «все имеет свой конец, и если Сергей Павлович и в этот раз проигнорирует наказ деда вернуться незамедлительно в Петербург и найти себе достойную спутницу жизни в этом сезоне, то он сильно рискует, ведь исключительно заслуги фамилии Загорских перед царской семьей и государством российским заставляют государя закрывать глаза на подобное непристойное поведение молодого князя. Старый князь до того негодует, что сам готов просить Его Императорское Величество наказать внука согласно его рангу».

Что ж, вздохнула Марина, может, это к лучшему, что Загорский будет отсутствовать во время этого сезона. Видеть его было бы такой мукой. Тем более теперь, когда она твердо решила выйти замуж. Она никогда не могла сдерживать своих чувств и мыслей, и именно это ее качество значительно осложняло ее жизнь. Марина боялась, что снова может неосторожно дать повод для сплетен, как тогда, два года назад. Тогда во многих гостиных обсуждали «L'amour na"if [3]этой провинциалки Ольховской в этого polisson [4]Загорского», а Павел Григорьевич Арсеньев, тогда еще жених Юленьки, посоветовал ей некоторое время не пересекаться на приемах и балах с Загорским. Он также смущенно сообщил ей, что в Английском Клубе принимают ставки на то, как быстро она перейдет в ранг дам полусвета.

— Поймите, что я действую в ваших же интересах, Марина Александровна. Жюли опасается, что вся история негативно отразится на вашей репутации, и я готов приложить все силы, чтобы этого не произошло, как и ваша тетушка, и даже сам Серж, — говорил ей тогда граф Арсеньев. — Свет, не задумываясь, заклеймит вас и отвернется от вас, сделай вы еще один неосторожный шаг. Вы понимаете, что ваше положение…

Он замялся тогда, но Марина его прекрасно поняла. «Провинциалка, приживалка, бесприданница», — так клеймили ее матери достопочтенных семейств, где были дочери на выданье. Им было только на руку падение «этой parvenu [5]Ольховской». Ведь появление Марины на «рынке невест Петербурга», как цинично выражалась Марина, сильно подорвало шансы их деток на удачную партию — несмотря на маленькое приданое, Марина сразу же стала весьма популярна среди завидных холостяков света. Наивная, она тогда даже не догадывалась, что не с каждым позволительно свободно общаться молодой девушке, не повредив своей репутации…

Два сезона, два длинных года не была Марина в Петербурге. Интересно, вспомнят ли в столице при ее возвращении ту маленькую сплетню, столь развлекавшую скучающую петербургскую публику? Юленька писала, что сплетни сразу же уменьшились при демонстративном пренебрежении Марины молодого Загорского, а потом с ее отъездом в Ольховку и вовсе затихли. Но девушка все равно опасалась снова стать мишенью злословий петербургского света. Так ли это будет при ее приезде в столицу?

— Бог покажет, — сказала вслух Марина и поднялась со скамьи беседки. Она никогда не ничего не боялась, негоже ей трусить и здесь.



Марина Струк В ТЕБЕ МОЯ ЖИЗНЬ... | В тебе моя жизнь... | Глава 2