С десяток испорченных свадеб и одна отпиленная рука
Зрелище, за которым он наблюдал через мощный окуляр подзорной трубы, откровенно завораживало и впечатляло.
Через длинный и узкий коридор, образовавшийся в толпе дикарей, к деревянному помосту, на котором стояли какието очень важные, разодетые и упитанные личности («Ну, всё, как и у нас, в славном двадцать первом веке!» – не удержался от очередной насмешливой реплики вредный внутренний голос), приближались, взявшись за руки, порядка десяти пар молодых юношей и девушек, щедро украшенных пышными венками из разноцветных и ярких цветов.
По углам помоста горело четыре высоких костра, поэтому всё происходящее там было отлично видно.
Семь рослых и плечистых мужчин ритмично стучали – и ладонями и специальными толстыми палками – в разнокалиберные тамтамы, ещё несколько маори отчаянно дули в большие, сильноизогнутые морские раковины. Танцоры обоих полов, украшенные вне всякой меры всевозможными птичьими перьями, закружились в вычурных ритуальных танцах…
«Прав, ведь, Уховразгильдяй, всё это очень похоже на сезонные массовые свадьбы», – нехотя резюмировал справедливый внутренний голос. – «У нас же на Руси (восемнадцатого века, ясен пень!) тоже принято свадьбы играть в определённое время года: осенью – после сбора урожая, или, наоборот, на Масленицу. Ну, и у этих маори, наверное, существуют сезонные особенности – в плане бракосочетаний… А местные туземцы вполне и ничего – касаемо внешнего вида. И не подумаешь, что они, на самомто деле, являются свирепыми и безжалостными людоедами. Некоторые из них, даже, слегка напоминают классических испанских мачо – высокие, стройные, с гладкими и блестящими чёрными волосами. Правда, встречаются и низкорослые, очень коренастые особи, внешне сильно смахивающие на обычных вестиндийских мулатов с достославных карибских островов…».
Егор засунул подзорную трубу за голенище сапога, подошёл к бочонкам с порохом, поочерёдно поставил их на попа, острым кончиком ножа проделал в днищах отверстия нужного диаметра и требовательно посмотрел на Васильева:
– Ну, сержант, чего ждёшь? Давайка мне длинные зажигательные шнуры!
Внимательно осмотрев первый шнур, Егор одобрительно хмыкнул, вставил его конец в проделанное отверстие, а оставшуюся часть шнура расположил спиралью на плоскости дна бочонка. После этого он достал из кармана короткого походного сюртука пригоршню мелких медных гвоздей, и с помощью базальтового булыжника, подобранного по дороге на склоне скалы, аккуратно закрепил гвоздиками шнур на днище.
– Славный получается подарок для новобрачных! – резюмировал Егор результат своей работы.
Покончив с аналогичным оснащением второго бочонка, он властным жестом подозвал Ухова:
– Иван, ты верёвку уже опустил вниз? Хорошо её закрепил? Ладно, верю, молодец… Тогда ладони тщательно обмотай какиминибудь тряпками, ручные гранаты надёжно закрепи на поясе, после этого бочонок с порохом пристраивай за спину и аккуратно спускайся вниз. Там жди меня и наружу – ни в коем случае – не высовывайся, знаю я тебя…
Дожидаясь, пока Ванька приготовится к спуску, Егор снова достал изза голенища сапога подзорную трубу и принялся с интересом наблюдать за праздником маори, который, похоже, уже входил в стадию, обозначаемую в русской интерпретации примерно так: – «А теперь, дорогие гости, пожалуйте к нашему столу! Отведайте, что Бог послал!».
Юноши и девушки, украшенные многочисленными цветочными венками, разместились на помосте – рядом с пёстрой кучкой важных и вальяжных типов. А из ближайшего складского барака шустрые слуги, одетые только в короткие набедренные повязки, стали выносить – под одобрительные вопли остальных туземцев – большие деревянные подносы, заполненные крупнонарубленными кусками яркокрасного мяса и буроватосерыми внутренностями.
К подносам тут же выстроилась длинная и извилистая очередь, состоящая только из мужчин. Причём, никакой толчеи и суматохи не наблюдалось, повидимому, каждый маори чётко знал своё место и без очереди за угощением не лез. Туземец, получивший законную долю, отходил к одному из костров, где его уже ждали женщины, старики и дети. Женщины ловко насаживали куски мяса и субпродукты на толстые деревянные прутья и размещали их рядом с жарким пламенем. Вот, над одним из костров подвесили бледную человеческую ногу…
«Мать их всех, да, побольнее!», – грязно выругался запоздало прозревший внутренний голос. – «Это же они, уроды законченные, поедают утренние трупы! Кстати, братец, тем мордам, которые расположились на помосте, мертвечины чтото не предлагают. Может, эти важные господа ждут свежатины, то бишь, парного мяска?
– Безухов, исчадье ада! Немедленно лезь вниз! – скрипнув от ярости зубами, велел Егор. – Плевать мне, что ты не успел нежные ладошки обмотать тканью! Я, вот, тоже не успел… Лезь, не рассуждая! Время начинает поджимать! Как только спустишься, так сразу же дёргай за верёвку… Всё, пошёл!
Егор надёжно пристроил за плечами двухпудовый (без малого) бочонок с порохом, успокаивающе подмигнул Васильеву и Ерохину:
– Ну, посматривайте здесь, бродяги! Ага, Ванька уже спустился, дёргает, шустрик, за верёвочку. Ну, с Богом!
«Ай, да Александра Ивановна! Ай, да умница!», – восторгался благодарный внутренний голос. – «Такую верёвочку подобрала, лучше и не бывает! В меру толстая, в меру шершавая, ладони не скользят…».
Его ноги коснулись земли, под каблуками сапог чтото мерзко и противно захрустело. Егор снял с плеч бочонок с порохом, аккуратно пристроил его рядом с Ванькиным, и только после этого внимательно осмотрелся. В жёлтом лунном свете печально белели пирамидальные груды человеческих костей.
«Понятное дело», – неприязненно вздохнул внутренний голос. – «Черепа съеденных персон маори торжественно насаживают на колья забора, видимо, для устрашения многочисленных соседей и врагов, а остальные кости – безо всякого почтения – разбрасывают куда попало…».
Егор осторожно выглянул изза вертикального ребра скалы – до задней стены нужной хижины было порядка пятидесяти метров. От строения до беззаботнопразднующей толпы дикарей вёл слабопонижающийся («Градусов двенадцатьчетырнадцать – по отношению к горизонтальной плоскости», – определил на глазок зоркий внутренний голос), пологий склон.
– Что будем делать дальше, Александр Данилович? – шёпотом поинтересовался Ухов.
– Хватаем бочки и вместе с ними тихонько перемещаемся к задней стене хибары, – принялся перечислять Егор. – Потом пытаемся сквозь щели в стене рассмотреть, кто находится внутри. Если там содержатся наши, в чём я совершенно уверен, то ты меня подсаживаешь, я ловко залезаю на соломенную крышу и проникаю внутрь этого хлипкого домика. Ты же будешь находиться снаружи и изза угла внимательно наблюдать за праздником туземных ублюдков. Если от помоста, где расположились молодожены, в сторону нашей хижины направятся некие нежданные ревизоры, то ты сразу же поджигай шнур у одного из бочонков и запускай его (бочонок, то есть) вниз по склону. Ничего сложного, Ваня, справишься… Всё остальное тебя не касается, твоя задача – старательно наблюдать за кровавыми уродами и не упустить нужного момента…
– А куда направлять бочкуто? – поделовому уточнил УховБезухов.
– Куда направлять? Направляй…, направляй прямо на помост, где расположились туземные вожди! Молодожёны? А пошли все они – в одно нехорошее мест! Меньше народится новых людоедов…
Задняя стена хижины, сплетённая – наподобие забора – из толстых и тонких ветвей деревьев, была тщательно обмазана тёмнокрасной глиной, так что, о смотровых щелях пришлось сразу же забыть.
Егор тронул Ухова за плечо и, молча, показал пальцем – сперва на бочонки с порохом, потом на соломенную крышу туземного домишки. Ванька понятливо кивнул головой и, чуть присев, сложил ладони рук в специальный «замок», готовясь принять в него командирский сапог.
Ещё через дветри секунды Егор был на соломенной кровле, бесшумно прополз к самому её центру, но, не перелезая через конёк на другую сторону крыши, видимую со стороны деревни. Сжимая в одной руке рукоять ножа, он другой рукой осторожно раздвинул толстые пучки соломы и заглянул вниз.
В просторной комнате, по углам которой застыли четыре полутораметровые фигурки идоловтотемов, горел, немного коптя, большой смоляной факел, в свете которого хорошо были видны все присутствующие: Гертруда и Томас Лаудрупы, два раненых шведских матроса, перевязанные какимито грязными и окровавленными тряпками, и единственный туземный сторож – личность приметная и, явно, неординарная.
Охранник, неподвижно стоявший у низенькой входной двери со скрещёнными на груди руками, был облачён в светлозелёный плащ (без рукавов, длинной до колен), сшитый из какойто грубой ткани. Часовой был ещё совсем молод, а, вот, выражение лица у него было – свирепей не придумаешь. А, может, всему виной были изощрённые татуировки, покрывающие физиономию маори: от его рта – в разные стороны, по всему лицу – шли спиралью две чёрные толстые линии, пересекаясь между собой на лбу этого красавчика. Да и жилистые, очень толстые руки дикаряохранника, почти полностью испещрённые красными и синими узорами, выглядели крайне угрожающе и весьма неаппетитно.
«Словно бы какойто сумасшедший чудакимпрессионист измазал синюшные руки недельного покойника свежей кровью!», – прокомментировал невозмутимый – в минуты реальной опасности – внутренний голос. – «А сам юноша, скорее всего, сын здешнего вождя. Или просто – оченьочень доверенное и заслуженное лицо, которому поручили присматривать за драгоценной добычей…».
Угрюмый туземец, видимо, чтото почувствовав или услышав, резко задрал голову вверх. Егор взглядом – на десятые доли секунды – встретился с яркожёлтыми, хищными глазами маори и тут же метнул нож. Сталь клинка послушно пробила грудную клетку дикаря, и он, громко и противно скрипя зубами, медленно сполз по поверхности двери на пол хижины, застеленный квадратными, светлобежевыми циновками.
«Ну, чисто дикий зверь!», – очень уважительно прокомментировал внутренний голос. – «А глазато – прямо волчьи, блин кровавый, людоедский…».
Несмотря на это происшествие, никто из четырёх узников не издал ни единого звука, что было крайне странным и неправильным. Егор, оперативно сделав в соломенной кровле отверстие нужного размера, спрыгнул вниз, умело сгруппировавшись при встрече с полом.
Израненные шведские моряки пребывали в бессознательном состоянии, а, вот, Гертруда и Томас… С ними, явно, было чтото ни так. Томас расположился у дальней стены, исступлённо обнимая руками худые колени, его глаза были крепко зажмурены, а подбородок и чуть приоткрытые губы мелко и жалко дрожали. Герда сидела на корточках рядом с сыном, безвольно опустив руки на циновки пола, и неподвижно глядела прямо перед собой. Её лицо заметно постарело и подурнело, а в глазах плескалась бесконечная тоска и полная безысходность.
«Вся одежда на Гертруде – цела и невредима!», – с облегчением подметил зоркий внутренний голос. – «Следовательно, эти сукины дети её не насиловали, что уже просто превосходно…».
Он тихонько прикоснулся к тонкой руке женщины и негромко спросил:
– Герда, что с тобой?
– А, Данилыч…, – чуть повернув голову, равнодушно протянула датчанка тусклым и бесцветным голосом. – Пришёл… Спасибо, конечно… Убей нас всех и уходи…
– Почему, Герда, почему?
– Людвиг погиб… У Томаса от пережитого отнялись ноги и язык… Он не может ни говорить, ни ходить… А я? Что я – без Людвига? Как я – без Людвига?! Как??? Отвечай!!!
Гася вспышку женской истерики, которая в данный момент была совершенно некстати, Егор отвесил Гертруде парочку полновесных пощечин и громко объявил:
– Жив твой драгоценный Людвиг! Понимаешь меня, дурочка датская? Понимаешь меня? Жив!!!
– Ты меня не обманываешь? А, Данилыч? Не обманываешь? – женщина смотрела на Егора с такой безумной мольбойнадеждой, что на его глазах – невольно – навернулись не прошеные слезинки.
«А что было бы с нашей Александрой Ивановной, если коварной Наомисан удалось бы вернуть тебя, братец, в Будущее?», – взволнованно спросил растроганный внутренний голос. – «Санька же, наверняка, сразу бы распознала подмену. Зарезала бы она этого очередного потомка Меньшикова Александра Даниловича, в гости не ходи…».
– Не обманываю я тебя, Герда! – горячо заверил Егор. – Подобрали мы его – уже поздним утром – в камнях берегового рифа, на который так неосторожно напоролась «Луиза». Пять ран у адмирала, но все не смертельные. Моя Александра говорит, что будет Людвиг жить. Непременно будет!
Про то, что у адмирала не всё ладно с плечом, пробитым подлой туземной стрелой, он, понятное дело, говорить не стал…
Гертруда изменилась – самым кардинальным образом – в считанные секунды: бодро вскочила на ноги и, нетерпеливо сверкая внезапно ожившими глазами, которые разбрасывали во все стороны яркие искры надежды, забросала Егора целым ворохом коротких вопросов:
– Где мы сейчас? Куда идти? Где Санька и Людвиг? Кто понесёт Томаса? Надо будет подниматься на скалу, используя канат? Ерунда, поднимемся…
– Папка жив? – неожиданно подал голос парнишка. – Как хорошото! Я снова заговорил? Может, и ноги мои ожили? – он, опираясь на руку Егора, с трудом поднялся на ноги, сделал первый неуверенный шажок, за ним – следующий…
– Какой же ты у меня молодец! – со слезами на глазах похвалила сынишку Герда. – В отца пошёл!
Неожиданно она сделалась мрачнее грозовой тучи и, нерешительно посмотрев на Егора, задала вопрос, которого он ждал:
– Александр Данилович, а как же быть с ранеными матросами? Уйти, пользуясь их бессознательным состоянием? Оставить несчастных на съедение этим кровожадным дикарям? Или убить парней самим, избавляя их от страданий? Чёрт меня побери, но всё это – так плохо и нечестно! Что же будем делать?
– Я позабочусь о ребятах, не беспокойся! – заверил Егор. – Есть, понимаешь ли, один план… Всё, на праздные разговоры у нас больше нет времени. Томас, держи кусок верёвки! Крепко привяжешь его к стропилам, когда уже будешь на крыше, и сбросишь конец мне. Попростому распахнуть дверь и выйти наружу? Нет, так не получится, маори могут заметить…
Первым на крышу, предварительно встав на плечи Егора, выбрался Томас Лаудруп, потом – совместными усилиями – они туда же доставили и Гертруду.
– Господин командор! – неожиданно пришёл в себя один из раненых матросов. – Господин командор, а как же мы? Вы, что же, бросаете нас?
– Я никогда не бросаю друзей и соратников в беде! – успокаивающе подмигнул шведу Егор. – Минут через десятьпятнадцать вернусь, братишка, не сомневайся! – крепко ухватился ладонями за верёвку, сброшенную Томасом, и полез наверх.
Ещё через несколько минуты они стояли на каменистой земле за задней стеной хижинытабу.
– Ой, и дядя Ваня здесь! – удивился Томас. – Здравствуйте, дядя Ваня!
– Привет! – коротко и хмуро ответил Ухов и, беря в руки бочонок с порохом, обеспокоено доложил Егору: – Трое людоедов направляются в нашу сторону. Как договаривались, поджигаю шнур и запускаю бочку…
– Подожди немного! – велел Егор. – Всего трое, говоришь? В таком раскладе мы резко меняем диспозицию. Ты – с бочонком – идёшь вон к тому углу данной халупы, а я – к противоположному. Дальше всё просто – как только я метну гранату, так ты и катнёшь вниз по склону бочку… Всё, действуем!
Егор осторожно выглянул изза угла. До приближавшейся троицы дикарей было метров сто сорок – сто пятьдесят, так что, оставалась ещё целая куча времени, чтобы понаблюдать за незваными визитёрами.
По центру, чуть впереди спутников, выступал кривоногий, низенький, очень кряжистый и совершенно лысый старикашка, в уши, нос и щеки которого было вставлено дватри десятка деревянных и костяных палочек. Вся грудь дедушки была густо вымазана в свежей (человеческой?!) крови.
«Положительно, какойнибудь местный шаман», – предположил внутренний голос, относящийся с подозрением ко всем – без единого исключения – служителям культа. – «Как же без их скользкой братии – во всяких делах пакостных?».
Справа от шамана мелко семенил неприметный и суетливый типчик средних лет, украшенный гривой длинных и сальных волос.
«Обычный природный халдей, как же, видали таких!», – уверенно классифицировал типчика прозорливый внутренний голос. – «Наверняка, льстивый прихвостень и верный лизоблюд местного главного вождя… Такого суетливого таракана пристукнуть – самое, что ни наесть, святое дело!».
А, вот, слева от лысого старикана грациозно шагала молоденькая девица (обнажённая по пояс) такой совершенной и ослепительной красоты, что у Егора, даже, мелкие горячие мурашки побежали по спине…
«Ну, надо же, братец… Ноги у неё начинаются, такое впечатление, от самых подмышек! А грудьто какая! Упасть и не встать…», – зашёлся в самом натуральном экстазе впечатлительный и эротически подкованный внутренний голос. – Такую красавицу и убивать жалко! Впрочем, наверняка, обыкновенная местная шлюшка, ублажающая – в соответствии со строгим планомграфиком – всю туземную похотливую знать…».
Когда до подозрительных посетителей оставалось метров тридцать пять, он резко провёл кончиком короткого зажигательного шнура по рукаву камзола и, убедившись, что на конце шнура загорелся яркий огонёк, сильным движением метнул гранату в цель…
Ещё через семьвосемь секунд мимо трёх обезображенных и неподвижных тел пронёсся, резко набирая ход, бочонок с порохом, разбрасывая во все стороны мелкие и частные искры от огненного круга, образованного бешено крутящимся горящим кончиком закреплённого на торце шнура.
«Только бы Ванька правильно прицелился!», – молил, позабыв обо всём на свете, взволнованный внутренний голос. – «Только бы – рвануло вовремя…».
Всё прошло – как нельзя лучше: бочонок на страшной скорости врезался в помост, где располагалась туземная верхушка (ну, и с десяток пар новобрачных), через мгновение раздался сильнейший взрыв…
Когда пороховой дым частично рассеялся, стало ясно, что противник понёс очень серьёзные потери, а оставшиеся в живых маори беспорядочно разбегаются во все стороны – кроме той стороны, где находилась чёрная скалатабу. Ещё через мгновение ярко вспыхнули, озаряя всё вокруг, соломенные крыши двух длинных складовбараков. Ветер, впрочем, дул с океана, так что, жилые строения деревни пока оставались в относительной безопасности.
– Всё, господа и дамы, начинаем срочную эвакуацию! – обратился Егор к соратникам. – Нашим диким друзьям сейчас совершенно не до нас, но, всё равно, надо торопиться…
Было решено, что первым на скалу по верёвке будет взбираться Томас Лаудруп, который за время долгого морского плавания превратился в толкового и умелого юнгу, бесстрашно лазившего по мачтам и прочим корабельным снастям.
– Как только заберёшься наверх, незамедлительно передай сержанту Васильеву (высокий такой, краснолицый и кудрявый) мой строгий приказ: – «Немедленно запускать китайский фейерверк!», – велел Егор и пояснил для Гертруды: – Это будет условным сигнал для шкипера Емельяна Тихого. «Артур» сразу же подойдёт к берегу и откроет по туземной деревне беглый пушечный огонь, а потом высадит на берег крепкий десант. Короче говоря, всё будет хорошо… Ладно, Томас, лезь уже! Да, ещё передай Васильеву, что второй будет подниматься мадам Гертруда. Когда я дважды дёрну за верёвку, то пусть тянут…
Мальчишка, ловко перебирая руками и ногами, быстро полез наверх, а Егор неуверенно спросил у датчанки:
– Герда, а за что…, то есть – как… Как мы тебя будем обвязывать?
– Зачем это – меня обвязывать?
– Ну, чтобы затащить на скалу…
– Не смешите, сэр командор! – всерьёз обиделась Гертруда. – Я уже достаточно давно плаваю по морям и океанам, и на такую несерьёзную высоту заберусь, конечно же, без всякой посторонней помощи… Ага, Томас уже долез, теперь моя очередь… Ээ, господа хорошие! – Егор с искренней радостью услышал голос прежней Герды, своевольной и насмешливой. – Отойдитека в сторонку и повернитесь ко мне спинами! Будто бы я не знаю, что под женские юбки очень удобно заглядывать – снизу вверх…
На вершине чёрной скалы чтото загадочно зашипело, и уже через парутройку секунд в новозеландское ночное небо взвились – с громким треском – цветные потешные огни.
«Наверняка, маори решат, что это их кровожадные боги – со священной скалытабу – подают сигналы», – предположил внутренний голос. – «Только, вот, как туземцы эти сигналы растолкуют?
Они с Ванькой послушно отошли метров на десятьдвенадцать в сторону и повернулись, как и было велено, к Гертруде спинами.
– Ты же, Александр Данилович, здесь останешься, с ранеными шведами? – спросил УховБезухов. – Ну, оно, наверное, и правильно… А мне что делать прикажешь? Двигаться обратно к океану прежней дорогой, садиться в шлюпку и грести к «Буйволу»?
– Ни в коем случае! Я видел, как многие маори уходили за пределы деревни через тайные калитки в высоком заборе. Так что, по пути к океану можно запросто напороться на этих рассерженных деятелей – со всеми вытекающими последствиями… Поэтому, родные, сидите себе на вершине скалытабу и спокойно дожидайтесь прихода нашего десанта. Да, гранатыто свои мне оставь, жадина…
Ухов следом за Гердой полез по верёвке на чёрную скалу, а Егор, предварительно освободив в каменной нише широкую площадку от полуистлевших человеческих костей (решил – на всякий случай – перебазировать раненых матросов в это естественное укрытие), снова направился к задней стенке хижины.
Он, используя поставленный на попа второй бочонок с порохом в качестве приставки, не без труда забрался на крышу, через отверстие в соломенной кровле спустился внутрь, успокоил – как мог – раненых матросов, пришедших в себя, напоил их водой, чуть приоткрыл дверь хижины и, вооружившись подзорной трубой, осторожно выглянул наружу.
Увиденное оптимизма не прибавило. На самом краю «городской площади» (недалеко от отдельностоящего, не охваченного пламенем барака), вокруг высоченного маори, облачённого в длинный тёмнозелёный плащ, сгрудилось порядка пятидесятишестидесяти туземцев, вооружённых короткими копьями и широкими ножами. Тёмнозелёный тип чтото упорно втолковывал воинам, возбуждённо махая руками в направлении чёрной скалы.
«Опять всё – как всегда!», – искренне закручинился философски настроенный внутренний голос. – «Главный злодей, то бишь, людоедский вождь, мать его растак, всё же, остался жив. Наверняка, сейчас, гнида заморская, втуляет подчинённым коварный план по захвату нашего беззащитного домика. Скорее всего, в этой шаманской избушкетабу хранятся некие священные раритеты маори, которые – ни в коем случае – не должны достаться проклятым чужеземцам. Вот, они, фанатики дерьмовые, и готовы – до самого конца – рвать свои смуглые задницы… Не, такие дела надо пресекать на корню! Если возможность, конечно, имеется…».
Егор опустился на корточки, извернувшись ужом, выскользнул наружу и, плотно прикрыв за собой дверь, попластунски пополз к углу хижины. Оказавшись за задней стенкой, он взял в руки оставшуюся бочку с порохом, отнёс её на удобную позицию и сориентировал в нужном направлении. После чего одним резким движением поджёг шнур и с силой катнул бочонок вниз…
Какоето время шум пожара заглушал звуки, производимые бочкой, стремительно катившейся по каменистому склону, так что, маори начали разбегаться в разные стороны далеко не сразу…
Бочонок – со всего маха – врезался в плетёную стенку барака, отскочил от неё словно резиновый мячик, а через секундудругую прогремел взрыв…
В отдельностоящем складе, очевидно, хранились запасы какогото масла (пальмового, например), поэтому полыхнуло сразу и качественно, а всё пространство между деревней людоедов и хижинойтабу (ветерто дул с океана), тут же заволокло густым чёрным дымом…
Пользуясь этой дымовой завесой, Егор по очереди перетащил – через дверь, естественно – обоих раненых шведов в каменную треугольную нишу. Подумав с полминуты, решился и на третий рейс – за водой и нехитрыми продовольственными припасами, обнаруженными в хижине. Тутто он и сделал одну странную и знаковую находку – в ворохе европейской одежды, небрежно сложенной в углу, обнаружилась стандартная офицерская шпага с гравировкой на клинке: – «Антон Девиер».
«Вот, оказывается, кто шёл на голландском корабле!», – с непонятными нотками воскликнул внутренний голос. – «Вот, остов чьего судна находится в камнях рифа, рядом с несчастной «Луизой»! Да, видимо, Пётр Алексеевич всерьёз заинтересовался «золотой» Аляской…
Порвав рубаху на относительно ровные полосы, Егор оперативно сменил шведским матросам повязки на ранах, наскоро напоил и накормил товарищей, после чего осторожно выглянул изза скалы.
Оказалось, что както незаметно – во всей этой ночной суете, охваченной яркими пожарами – наступил долгожданный рассвет. И в первых лучах восходящего солнца неожиданно загорелась соломенная крыша хижины, которую они покинули минут сорок назад. Опа! Ещё одна густо оперённая стрела – с крохотным огоньком на конце – упала на скат крыши…
«Может, всё дело в идолах, что расположились по углам лачуги?», – глубокомысленно высказал очередную версию внутренний голос, обожающий докапываться до первопричин того, или иного события. – «Мол, нельзя, чтобы эти святые тотемы находились во власти бледнолицых незваных гостей… А, если, когда хижина уже догорит, маори сунутся сюда? Ну, чтобы проверить, а не прячется ли кто посторонний в каменной нише? Ничего, не всё ещё потеряно. Три ручных гранаты – это совсем и не мало! Впрочем, совсем и не много…
Минут через десять, когда недалеко от их убежища десяток лужёных глоток завопили чтото явно воинственное и радостное, Егор, предварительно проведя кончиком короткого зажигательного шнура по рукаву камзола и выждав положенные секунды, сильно метнул гранату за каменную грань, взял в руки вторую, предпоследнюю…
«Эх, братец, как не повезло!», – печально вздохнул внутренний голос. – «Какието странные дикари тебе достались, очень, уж, упорные и настойчивые. Да, близко подобралась смерть к нам с тобой, практически вплотную…».
Со стороны океана загремел – длинными и многоярусными переливами – неожиданный гром.
– Небо сегодня голубое и безоблачное. Откуда же тогда – гроза? – сам у себя спросил Егор. – Так это же «Артур», наконецтаки, подошёл к берегу! Вовремя, право, вовремя…
Шлюпка, в которой размещались, не считая гребцов, Егор, Ванька Ухов, Гертруда и Томас Лаудрупы, подплывала к «Артуру». Вон и Санькино лицо, улыбающееся, приветливое, но страшно бледное и усталое, свешивается изза борта…
– Тётя Саня, ура! – звонко закричал Томас. – А как там мой папка себя чувствует?
– Хорошо, – не оченьто и уверенно ответила Санька.
По штормтрапу – один за другим – они поднялись на палубу фрегата. Женщины тут же принялись жарко обниматься и самозабвенно рыдать друг у друга на плече, обмениваясь короткими, но эмоциональными фразами.
– Дорогая, так что у нас с Людвигом? – потеряв терпение, громко спросил Егор.
– Хорошо всё! Тётя Саня уже, ведь, сказала! – возмутился Томас Лаудруп. – Зачем одно и то же спрашивать по второму разу?
Сашенция неожиданно отстранилась от Гертруды, присела на корточки, опираясь спиной о доски борта, и, закрыв ладонями лицо, громко, совершенно побабьи зарыдала…
– Что? Что случилось? – Егор присел рядом с женой, бережно обнимая её за плечи. – Ну, говори же! Людвиг жив?
– Жив! – выдохнула Санька, отнимая ладони от заплаканного лица. – Только… Только мне пришлось ему левую руку отпилить – по самый плечевой сустав… А вас никого рядом не было. Матросы Лаудрупа крепко привязали к койке, вставили – между его верхней и нижней челюстями – толстую деревянную палку, и ушли… А я – пилить начала… Он на меня смотрит, грызёт палку и плачет от боли, а я – пилю… Страшното как, Саша! Если бы ты знал! – снова зарыдала – громко и отчаянно…