Страна швыряла этой ночью мутной сволочью,

И разменяв добро на зло,

                                    как деньги старые на новые,

Рванула! Асфальт, когда он на щеке,

                                    как водка с горечью,

И окна, окна были первые, готовые.

И зло на заливном коне взмахнуло шашкою,

Добро, оно всегда без кулаков —

                                    трясло культяшками,

Пыталось жалость убедить

                                    помочь, опомниться,

Но все быстрее и точней летела конница.

Аплодисменты! На манеж под звездным куполом

Повыпускала ночь зверей, и замяукало,

И заалёкало, вспотело, вмиг состарилось,

И побледнело, и струхнуло, и затарилось,

Чем Бог послал, а черт, а черт подсунул им,

Да, он ведь старый театрал — он любит грим.

Тела вдруг стали все огромные да полые,

А пьяница-сапожник память,

                                    как всегда, оставил пленки голыми.

Страна швыряла этой ночью, ночью-сволочью,

Страх покрывался матом, будто потом,

                                    страх брел по городу.

Закат, когда он на щеке, как водка с горечью,

Ночное небо это было дотом,

                                    оно еще напоминало чью-то бороду.

Провинция уткнулась грустно, нервно в телевизоры,

А кто-то просто шел домой и ел яичницу.

Дышали трупы тихо, мирно под склянками провизора,

А кто-то в зеркале вертел уже своею личностью!

Страну рвало, она, согнувшись пополам, просила помощи,

А помощь танком по лоткам — давила овощи.

Аплодисменты, «бис», везде ревело зрелище!

Стреляло «браво» по беде, увидишь где еще.

Страна рыдала жирной правдой,

                                    так и не поняв истины,

Реанимация визжала, выла бабой,

                                    последней нашей пристанью.

Пенсионеры с палками рубились

                                    в городки с милицией,

А репортеры с галками их угощали блицами.

Судьба пила, крестясь, и блядовала с магами,

Брели беззубые старухи с зубами-флагами,

Да, повар-голод подмешал им в жидкий стул

                                    довольно пороху.

Герои крыли тут и там огнем по шороху.

И справедливость думала занять чью-либо сторону.

Потом решила, как всегда,

                                    пусть будет смерти поровну.

Да, погибали эти крыши, эти окна первыми,

Все пули были здесь равны, все мысли верными.

Аплодисменты, «бис», везде ревело зрелище!

Стреляло «браво» по беде — увидишь где еще.

И лишь в гримерке церкви —

                                     пустота, в тиши да ладане,

Где чистота и простота, где баррикады — ада нет,

Она горела в вышине без дыма-пламени,

Я на колени тоже встал, коснувшись этого

                                     единственного знамени…

Страна швыряла прошлой ночью мутной сволочью,

Страна скребла лопатой утром

                                    по крови, покрытой инеем,

Да, по утрам вся грязь, все лужи отражают синее,

Асфальт, когда он на щеке, как водка с горечью,

На память — фото пирамид

                                    с пустыми окнами-глазницами.

Аплодисменты! Чудный вид! С листом кленовым

                                    да с синицами!

А будущее, что только родилось, беззвучно плакало,

А время тикало себе, а сердце такало.