«Бьюик-Скайларк»

Царь Петр Алексеевич принял Громова довольно милостиво и даже, можно сказать, по-простому: угостил водкою, пожаловал сотню талеров и тут же произвел в чин капитан-командора, равный гвардейскому подполковнику или в армии — бригадиру (среднему между полковником и генерал-майором), пожаловав к тому же и землицей — здесь, невдалеке, в Санкт-Питер-Бурхе, близ старой мызы немецкого майора Канау, где примерно через сотню лет возведут Михайловский замок. Место было хорошее, правда — шумное — город представлял собой сплошную стройку, да еще постоянно кто-нибудь переезжал, устраивая новоселье, а то и просто собирались на ассамблеи — попивали кофе и водку, в картишки поигрывали и обязательно устраивали фейерверки по поводу и без оного. Тут же, рядом, во фруктовом саду, переименованном в Летний, царь выстроил себе летний домик, а затем — и дворец, где тоже соблюдением тишины особо не заботились, скорее наоборот.

Новоявленному офицеру российского флота Андрею Андреевичу Громову было приказано — именно так, приказано! — строить на выделенном месте каменный дом в три этажа и в пять саженей по фасаду, с большим окнами и балконом. Средств на будущий особнячок никаких не выделили, предполагалось, что «господин капитан» раздобудет их во время пиратских… пардон — каперских… рейдов на побережье Швеции. Разграбит там какой-нибудь… ну не Стокгольм, так Або или Выборг, большую часть денег — в казну, ну а что положено в качестве приза — как раз на домик и хватит. Не за один раз, так за несколько. Еще Петр Алексеевич обещал поместьице, как только — так сразу, но пока поместья не было, а было жалованье, выплачивающееся, впрочем, крайне нерегулярно.

Новый всероссийский самодержец произвел на Андрея двойственное впечатление — этакий обаятельный, но довольно нервный, сатрап, длинный, с мощными бедрами и круглой, несуразной для тощего тела, головой на тонкой шее. Узкие плечи, зато весьма крепкие кисти рук, выглядывавшие из-под куцых рукавов зеленого кафтана Преображенского полка. Подобное — довольно забавное — телосложение имели в те времена все дворяне, естественно, никаким физическим трудом (о спорте речь вообще не шла, еще и понятия такого не появилось) отродясь не занимавшиеся, зато много фехтовавшие, много ездящие верхом. Отсюда — плохо развитая грудная мускулатура, зато чрезвычайно сильные бедра (посиди-ка днями в седле!) и жилистые предплечья — от постоянных упражнений со шпагой и саблею.

Надо сказать, будущая столица возводилась вовсе не на пустынном месте, издавна здесь, кроме различных поместий и мыз (того же Канау, а также Де Ла Гарди, Биркенхольма и прочих шведских дворян) полно было многолюдных деревень и сел, в большинстве своем финских — Каллила в устье Фонтанки, Антоллала, где позднее будет устроено Волковское кладбище, Риттова — где Александро-Невская лавра, наконец — Усадиссаан на месте Зимнего дворца. Попадались и русские селения, и во множестве — Купчино, Волково, Одинаково, Спасское, — но самым многолюдным конечно же был до основания разрушенный Петром портовый шведский город Ниен, что стоял на реке Охте с крепостью Ниеншанц, называемый в народе Канцы и насчитывающий около двадцати тысяч жителей, среди которых было и множество вполне лояльных шведской короне русских — Бутурлиных, Пересветовых, Рубцовых…

Бьянке Санкт-Питер-Бурх не очень-то нравился — как-то не по-домашнему суетно, сыро, да и с погодою не очень-то повезло — с начала августа частенько шли дожди, и над свинцовыми волнами нависали тяжелые серые тучи.

— Ничего! — утешал молодую женушку Громов. — Скоро тут такого понастроят, не город получится — загляденье! Истинный парадиз.

Впрочем, господину капитану скучать было некогда, государь пригласил его (и подобранных Райковым камизаров) на службу вовсе не за красивые глаза, а чтоб шведам тошно стало.

Французам, кстати, высочайшим повелением было разрешено поставить свою — протестантскую — церковь, за что сии бедолаги просто боготворили Петра Алексеевича и готовы были по одному его слову немедленно отправиться хоть в преисподнюю, хоть к самому черту! Так время и прошло — пришло донесение из Або от верных людей, о том, что на ремонт там встали два крупных корабля — фрегата, причем ремонт вот-вот должен был закончиться, а никаких других военно-морских сил в городе пока не имелось — отошли в Выборг.

Петр Алексеевич намекнул без обиняков: мол, приведешь, господин капитан, фрегаты — быть тебе шаутбенахтом — генерал-майорам, если по-сухопутному — подотчетному лишь генерал-адмиралу Апраксину! Добавим кораблей с Олонецкой верфи — вот уже и эскадра — командуй.

Легко сказать — привести фрегаты. Для этого нужно было их захватить, что означало неминуемую схватку с гарнизоном Або (по-фински — Турку), а город сей, как навел справки дотошный Громов, являлся ныне столицей Финляндии, имел университет, книжный магазин, типографию… Тем более, до Стокгольма было рукой подать — через море, так что, ежели бой вдруг сильно затянется, вполне можно сгонять за подмогой.

Все необходимо было тщательно распланировать, чем и занялся господин капитан Громов совместно с Лефевром и сивоусым поручиком Федосеевым, командиром приданного кораблям десанта — четыре сотни добрых молодцов-фузилеров. Кроме «Красного Барона», который все некогда было переименовать, и «Гордость Виваре», как с подачи гугенотов стал называться бывший «Густав Ваза», в состав громовской эскадры входил шестипушечный шлюп с парусным вооружением шхуны и три небольшие галеры, точнее сказать — скампавеи, отличавшиеся от галер меньшими размерами и большей маневренностью. Недавно выстроенные в Олонце скампавеи несли на себе несколько пушек и по полсотни человек солдат. Вообще, они считались перспективными судами, куда более пригодными для маневрирования в узких и извилистых шхерах, нежели чисто парусные корабли.

Вот эти-то самые скампавеи и доставили Громову немало неприятностей, как только налетевший ветер погнал волну. Низкие парусно-гребные суда едва не затонули, пришлось срочно укрываться в шхерах, где, как тотчас же выяснилось, фрегаты маневрировали ничуть не хуже, а может, и лучше галер. Все дело — в выучке экипажа.

За ночь волнение почти улеглось, задул неплохой ветер, почти попутный — суда шли в бейдевинд. Боже, как кидало на волнах, словно камбалы, галеры! Грести на них в такую погоду было довольно затруднительно, лишь косые паруса на хиленьких мачтах кое-как хватали ветер. Громов, посматривая назад, хмурился — гребные суда становились обузой, в чем он, как хороший судомоделист и историк, ни капли не сомневался — Балтийское море не Средиземное, штиль бывает редко, а в шхерах — для которых галеры, собственно, и предназначались, как выяснилось, обычные чисто парусные корабли действуют ничуть не хуже. Тем более тягаться с крупными линейными кораблями и фрегатами… даже со шхунами! — скампавеи не могли, если только не налетали в огромном количестве, пользуясь мелководьем и слабым ветром, как было при Гангуте или Гренгаме, где от гребных судов и впрямь вышла большая польза. Правда, после сих славных баталий все галеры отправились на дрова.

На следующий день по правому борту показался скалистый берег — судя по лоции, полуостров Гангут, коему в 1714 году будет суждено стать победным символом петровского флота!

Миновав полуостров, русские суда повернули на север, осторожно пробираясь между множества островков к Або. Опытный лоцман Григорий — молодой, лет тридцати, мужик с умным востроносым лицом и внимательным взглядом, вел корабли уверенно и спокойно, словно прогуливался по собственному саду. Лишь один раз перекрестился, когда слева по борту внезапно возникли паруса, впрочем, быстро исчезнувшие из виду.

— Свей, — проводив глазами паруса, негромко заметил лоцман. — В Ревель пошли. Хорошо — мы с ними не столкнулись, помогла Богородица Тихвинская!

— Помогла, — Андрей согласно кивнул и, улыбнувшись, добавил, даже скорей похвастался: — И у меня иконка с Тихвинской есть — жене подарил, чтоб оберегала. Там же, в Тихвине, и купил, в монастыре, где икона.

— Так вы бывали в Тихвине, господин капитан-командор? — обрадовался Григорий.

— Бывал… но так, проездом только. Дорог, правда, в нем нет, а так — городок славный.

— Не городок — посад… И хорошо — был бы город! А когда вы у нас, господин капитан-командор, бывали?

— Ты, стало быть, Григорий, на лоцмана выучился?

— В Тихвине, лоцманов много, как и толмачей, почитай, издавна в Стекольну ходили… Ага!

Взяв подзорную трубу, лоцман пристально всмотрелся в медленно проплывающий по правому борту берег, скалистый, изрезанный шхерами и поросший мрачноватым еловым лесом, сквозь который кое-где проглядывали домишки — мызы.

— Одначе скоро и Або. Во-он за тем мыском. Прикажете сразу в гавань идти, господин капитан-командор?

— Подождем, — Громов задумчиво скривился. — Сначала скампавею пустим, пущай поглядит. Эй! Сигнальщик!

Одна из галер, получив указания, споро бросилась за мыс, вернувшись примерно минут через двадцать. Слаженно махая веслами — этакий смешной водяной таракан, — скампавея подошла к самой корме «Красного Барона».

— Нет никого! — выкрикнул галерный капитан Важнов, моложавый мужчина с жестоким лицом и насмешливо-плутоватым взглядом уверенного в себе сибарита.

— Совсем никого? — так же громко уточнил Андрей. — А фрегаты?

— Один только, — Важнов махнул рукой. — Другой, видать, уплыл — починили. Фрегат у крайнего пирса, без парусов, остальные суда малые — рыбаки, торговые шхуны.

— Хорошо… Делаем все по плану.

Спустившись в привязанную за кормой разъездную шлюпку, капитан-командор перебрался на низкий борт галеры и приказал спускать паруса. Оба фрегата — «Красный Барон» и «Гордость Вивере» представляли собой прекрасную мишень для мощных беговых орудий Або, взять нахрапом хорошо укрепленный форт было бы невозможно, и Громов вовсе не собирался так рисковать, подставляя корабли и людей. Хотя затея сия, ввиду немногочисленности гарнизона крепости, вполне возможно, могла бы увенчаться успехом, но это был пустой, глупый риск — действовать таким образом Андрей не любил и не стал, оставив фрегаты на рейде и пустив в гавань лишь скампавеи и шлюп — места для десанта на галерах вполне хватало, брали они по сто пятьдесят человек, четыре сотни вполне помещалось.

Расположившись на рейде, фрегаты встали бортами к берегу и дали залп, не причинивший крепости никакого вреда. Зато получившуюся от выстрелов тучу густого дыма ветер медленно понес в гавань, с этой тучей и проскользнули малые суда Громова, пока в крепости увлеченно занялись стрельбой по фрегатам.

Русские скампавеи (шлюп сразу направился к ремонтируемому кораблю) ворвались в гавань, подобно волкам — быстро, неудержимо и хищно. Никто в городе и опомниться не успел, как на набережной уже появился отряд лихих молодцов в темно-зеленых кафтанах, с фузеями! Едва только шведские солдаты высунули нос, фузилеры дали залп! Потом еще, и еще… С галеры и шлюпа били пушки и мушкеты, Андрей использовал свою старую тактику — запереть осажденных на городе, в жилые дома не соваться, взяв на шпагу портовые склады и все, что ошивалось в гавани. Все, как когда-то в Портсмуте. Только здесь, кроме складов, был еще и главный приз — только что отремонтированный фрегат, на котором высаженные со шлюпа молодцы уже поднимали паруса.

— Огонь! — покручивая усы, поручик Федосеев лихо командовал фузилерами. — А ну, молодцы, примкнуть багинеты!

Выбрав удобную позицию у портовых складов, Громов осуществлял общее руководство, глядя, как слаженно действует морская пехота, заперев врагов в узких городских улочках.

— Ай, Федосеев, ай, молодец, поручик!

Пока на набережной шла перестрелка, часть фузилеров, бросив ружья, деловито перетаскивала на захваченный фрегат все содержимое складов — добротное сукно, амуницию, медь и железо в прокованных крицах — укладах.

— Металл — это славно! — довольно улыбался Андрей. — Ах, как, черт побери, славно! Теперь только не сглазить бы.

Все шло хорошо, как и было задумано — вялая перестрелка, бесполезные залпы фрегатов и форта, наполняемые захваченным добром вместительные трюмы шведского — бывшего шведского! — корабля…

И вдруг!

Словно бы сам дьявол подслушал слова капитан-командора — на окраине города вдруг запылали обывательские дома! Сначала один — двухэтажный, за ним другой.

— Черт побери! Что такое?

Вскочив на реквизированную лошадь, Громов махнул рукой:

— За мной!

Прихватив с собой часть солдат, Андрей смерчем пронесся по набережной — а на окраине, как раз напротив захваченного фрегата, уже разгоралась нешуточная схватка между отрядом галерного капитана Важнова и разномастными городскими ополченцами, настроенными весьма решительно — еще бы, ведь грабили-то теперь не какие-то там склады, а их собственные дома!

Превратившиеся в тривиальных грабителей солдаты никак не хотели бросить добро — кто-то тащил дорогую шаль, кто-то — серебряные подсвечники, а кое-кто — чей-то портрет в золоченой раме. Не хватало только гусей под мышками и…

Гулко громыхнул слаженный ружейный залп — почти все грабители разом повалились наземь, и серебряный подсвечник со звоном покатился по мостовой, а портрет в золоченой раме, упав, окрасился кровью.

И снова залп!

Надо признать, шведские ополченцы действовали умело и лихо, слава богу, только в том, что непосредственно касалось лично их…

Впрочем, рассуждать сейчас было некогда — шведы могли запросто отбить фрегат, а потом… а потом пришлось б действовать долго, что совсем не входило в планы капитан-командора.

— На корабль! — спешившись, живо приказал Громов. — А вы двое — на ближайшую галеру, пусть живо дует сюда и развернет фрегат к городу правым бортом. Ну а вы что? — Андрей оглянулся на сходнях. — Вперед — выручайте наших чертей, что уж.

— Господин ка… — вытянулся с докладом мичман со шлюпа.

Убрав шпагу, Громов махнул рукой:

— Отставить! Как у вас дела?

— Почти все готово, госпо…

— Канониры на судне есть?

— Я сам канонир!

— Отлично! Орудия правого борта заря-жай! Картечью!

— Здесь нет картечи, господин капитан-командор, — озадаченно доложил мичман. — Одни только ядра.

— Тогда ядрами. Живо!

Ополченцы явно теснили мародеров, обывателей было куда больше, да и бились они за свое, личное, к тому же и командир у них, похоже, был парнем толковым. Зря не суетились, в рукопашную схватку не вступали — просто стреляли из-за угла, из-за заборов, из окон и даже с крыш. И с каждым залпом силы осаждавших таяли.

Притяпавшая, наконец, скампавея, ткнулась тупым носом фрегату в борт.

— Отдать концы! — Андрей поправил на голове треуголку. — Эй, на галере! Разворачивай давай, да шевелитесь уже!

Скампавея спешно развернула отваливший от причала фрегат.

— Еще две сажени! — примерно прикинув траекторию, командовал капитан-командор. — Полторы… Ага! Эй, канонир, к выстрелу готовы?

— Давно готовы, господин ка…

— Огонь!!!

Громыхнул залп, и угодившие в дома ядра сильно охладили боевой пыл ополченцев, чем и воспользовался Громов, вновь подойдя к пирсу и взяв на борт всех оставшихся на берегу солдат, в том числе и галерного капитана Важнова — тот бежал из города не один, тащил за руку какую-то полуодетую малолетнюю девку.

— Девчонку отпусти, черт! — ругаясь, Андрей сбежал по сходням и буквально вырвал несчастную из рук славного российского офицера. — Беги домой, дура!

— Как домой? — неожиданно взъярился галерный. — Это — моя добыча! Эй, стой! Ты куда? Ах ты ж, сука!

Выхватив из-за пояса пистолет, Важнов тут же выстрелил… и попал бы, кабы Андрей не двинул его под локоть да не гаркнул в ухо:

— Ты что творишь, сволочь? А ну, живо на галеру, это приказ! Уходим!

Плюясь и ругаясь, капитан галеры, однако, побоялся ослушаться приказания и дальше действовал без эксцессов, по плану, согласно которому все суда — в том числе и только что захваченный фрегат — спешно покидали гавань, для чего «Красный Барон» и «Гордость Виваре» снова организовали дымовую завесу. Правда, крепостные пушки все же сумели разворотить на одной из галер корму и даже свалить бизань на бывшем своем же фрегате… Бизань быстро поправили плотники во главе с верным Спиридоном, что же касается галеры — не так уж там все сильно и разворотили, вполне можно было плыть.

— Жалко, Антипку не убило, — хмыкнув, поручик Федосеев с видимым сожалением покачал головой.

— Какого еще Антипку?

— Да Важнова, галерного капитана. Теперь будет на нас доносы писать, вот увидите, господин капитан-командор.

Вот насчет этого Андрей почему-то не сомневался, а потому, будучи человеком опытным и даже где-то житейски мудрым, живенько усадил за написание встречных кляуз всех, кого можно:

— Пишите, парни, все! Как этот черт едва не сорвал всю операцию — из-за какой-то шведской девки!

Инспирированные хитрым Громовым доносы попали к царю первыми — уж об этом капитан-командор позаботился сразу же, как только судно ошвартовалось у пристани Санкт-Питер-Бурха. Отправил бумаги с нарочным, а уж потом, выкупавшись в Неве и приодевшись, отправился на доклад к государю, с чувством глубокого удовлетворения пропустив мимо себя вышибленного с крыльца летнего царского дворца Важнова Антипку, жалостливо вопящего и державшегося за левое ухо. Видать, сам царь приласкал — запросто!

А вот капитан-командора Петр Алексеевич принял очень даже милостиво:

— А! Андрюша! Видел, видел фрегат… Ну давай, рассказывай про свои подвиги, а заодно… — тут царь как-то нехорошо прищурился, и круглое, похожее на котовью морду, лицо его исказилось внезапно нашедшей злобой. А голос… голос-то как загремел!

— А заодно поведай, Андрюш, с чего это ты обывателей свейских тако возлюбил?

И этому вопросу капитан-командор ничуточки не удивился, давно к нему был готов и ответ вовремя продумал — слава богу, время на обратном пути имелось в избытке:

— Не свеев я возлюбил, ваше величество государь Петр Алексеевич, а людей своих поберег: одно дело, когда чужой флот торговые склады грабит — обыватели-то их, может, и сами б пограбили с большим удовольствием, и совсем другое дело, ежели начинают врываться в дома. Тогда против нас не только гарнизон, но весь город будет.

— Что ж, — царь неожиданно расхохотался и хлопнул Громова по плечу. — Хитер ты, Андрюша, и рассуждаешь здраво. Только замашки-то свои южные брось! Это у тебя там, в теплых морях, люди на счет шли, а здесь, брат, Россия — людишек жалеть нечего, бабы ишшо нарожают! Усек?

— Усек, Петр Алексеевич.

— Ну и молодец. Жалую тебя шубой со своего плеча и золотыми аглицкими часами — поставь их на пол, владей!

— Благодарю, ваше величество, поистине царский подарок!

— Владей, — Петр Алексеевич милостиво махнул рукой и напомнил: — О шаутбенахтстве твоем после поговорим. Да! На ассамблею сегодня вечерком к Меншикову приходи, да не один — с молодой супругой, она у тебя, говорят, красавица с земли гишпанской?

— Ну да, оттуда, из Барселоны.

Сдержанно отозвавшись, Андрей отвесил глубокий поклон и удалился, простившись с государем до вечера.

Царская шуба оказалась, хоть и покрыта золотистой парчою, да изрядно трачена молью, а часы были сломаны, что, впрочем, ничуть их красоты и изысканности не умаляло.

— Ничего, починим, — смеялась Бьянка. — А и не починим, так пусть просто так стоят. Главное, не подарки, а милость государя. Кстати, милый, знаешь, у нас тут рядом, на набережной знакомое судно ошвартовалось — то самое, зеленое, с ромашками! Ну что в Ригу с нами шло, помнишь?

— А, «Белая ромашка», — Андрей тоже рассмеялся. — Ирландская торговая шхуна… в смысле — английская, но капитан — ирландец.

Вечером, на ассамблее, приставучий, как клейкая лента — скотч, — Меншиков пил с Бьянкой на брудершафт, так что Громову сильно захотелось разбить «светлейшему князю» морду, впрочем, тот быстро переключился на какую-то графиню с огромной — арбузами — грудью и вычурной прической в виде парусного корабля. Не прическа, а настоящее произведение искусства, сотворенное на клею, крахмале и пудре с мукою… правда, Андрей затруднялся себе представить — как можно с такой прической спать? Да и вообще, блох там и вшей — видимо-невидимо, никакие меха-блохоловки не помогают, да и не почесаться никак — паруса мешают! Впрочем, красота требует жертв, что графиня доказывала своим стойким поведением — изящно танцевать с таким сооружением на голове тоже было проблематично, а сия гламурная красавица не пропускала ни одного танца, напропалую флиртуя и с Менщиковым, и с самим государем, всерьез вознамерившимся услать «светлейшего» куда-нибудь подальше, тем более и повод был — Карл Двенадцатый, просидев около года в Польше, наконец, двинул свои войска на восток — явно против России.

— На свою погибель, — тяпнув водки, Громов громко хохотал, положив локти на стол. — Ох, наваляем мы им под Полтавой, ох и наваляем! Бока-то намнем!

— Вот это правильные мысли! — усевшись рядом, одобрительно рассмеялся Петр. — Давай-ка, Андрюша, за наши будущие победы и выпьем! Эй, все слышали? За будущие и настоящие российские виктории! Виват!

Супруги вернулись домой поздно, к утру, Громов без сил упал на постель, не раздеваясь, только что и смог снять туфли, Бьянка же — все же не водку пьянствовала, а вино, — распахнув окно, долго смотрела на луну, сиявшую в темном августовском небе, дувший с Невы ветер трепал ее распущенные по плечам волосы, а на тонкой шее баронессы поблескивал висевший на цепочке кулон из нержавеющей стали — Богоматерь Тихвинская, подарок Андрея.

— Голова, милый, не болит? — обернулась юная женушка.

Громов вздохнул:

— Да не знаю. Завтра поглядим. А сейчас — спать.

Спать… А вот Бьянку, наоборот, изрядно тянуло поговорить, пообщаться, пусть даже и с разбуженным грумом Томом, если уж родной супруг твердо намеревается спать, не реагируя даже на соблазнительно обнаженное плечико.

— Милый, помнишь, ты меня просил как-нибудь по-другому «Барона Рохо» назвать? Так я придумала… Эй, эй, ну не спи же!

— Да слышу я, зая. И что ж ты придумала? Надеюсь, не яхта «Беда» и не «Черная Каракатица»?

— Сам ты каракатица! — девушка обиженно отвернулась, впрочем, дулась недолго, а, мечтательно глядя на луну, прошептала:

— Назовем наш корабль — «Бьюик-Скайларк»!

— Как-к-как? — Громову неожиданно заикалось.

— «Бьюик-Скайларк»! Такой красивый темно-голубой кабриолет пятьдесят четвертого года, — Бьянка томно вздохнула. — Мы такой как-то брали напрокат, с Линой. Весь блестит, сиденья — мягкие-мягкие, и такой же мягкий ход. А скорость! И ничего впереди, у ног, не торчит, ничего переключать не надо…

— Коробка-автомат, — машинально промолвил Андрей.

— Какая еще коробка?

— Трансмиссия, говорю автоматическая… Две педали. А вообще — машинка недешевая. Хоть и красивая, согласен. Да в пятидесятые все тачки красивыми были, а потом пошли одни «дровяные баржи», без страха не взглянешь.

— Так тебе, милый, не нравится?

Шелковая ночная рубашка сползла с плеча девушки, обнажив пленительно вздымающуюся грудь, такую упругую, теплую… зовущую…

— Ну почему же не нравится? — теряя остатки сна, молодой человек поласкал грудь рукою, — «Скайларк» так «Скайларк». Ничуть не хуже, чем «Красный Барон», так что — пусть будет.

Шелковая рубашечка уже сползла до пояса, и капитан-командор, погладив жену по животику, нежно поцеловал темную ямочку пупка и быстро сбросил одежду…

— Ах, милый… Ах… А ко мне Меншиков так приставал… Ах…

Примерно через неделю, во время которой не произошло ничего мало-мальски важного, не считая торжественного переименования «Красного Барона» в «Скайларк» (не в «Бьюик» — и то ладно!), царь Петр Алексеевич, исходя из полученных известий о пришедших в нехорошее движение шведских войсках, немедленно отослал царевича Алексея (которому в то время, до появления «наследника» от Екатерины, очень даже доверял, поручая, без всяких опасений самые важные дела) в Москву для возведения дополнительных укреплений на случай нападения Карла, сам же с ближайшими сподвижниками отъехал ненадолго в Лодейное Поле, а затем — в Олонец, проверить, как идут дела на верфях, чтоб, в случае чего, по-отечески грозно подбодрить корабельщиков.

В отсутствие государя немедленно подняла голову всякая сволочь, действуя в полном соответствии со старой пословицей «кот из дому — мыши в пляс». Тут же начались драки, сведения старых счетов, и — по-тихому откровенное воровство со складов, оставленных на попечение явно не тех людишек, каким бы, по уму, следовало бы.

В тот самый момент в гости к Андрею явился старый знакомый и друг Спиридон Рдеев, быстро нашедший в Санкт-Питер-Бурхе применение своему недюжинному плотницкому таланту и уже успевшему сколотить артель. Рдеев явился смурным и сразу пожаловался на странную пропажу юнги Лесли Смита, коего еще с американских вод держал под своим покровительством и кое-чему уже успел научить.

— А у меня Бьянка с Томом с утра еще на рынок ушли, — вдруг забеспокоился Громов. — Да с тех пор и нет! А дело-то к обеду уже, давно должны бы вернуться, обычно они так долго не задерживались… Может, в дурную историю попали? Народец тут всякий, тем более — без царя-то батюшки — распоясались!

— Важнова людишки около твоего дома крутились, — скупо заметил Спиридон. — Ну помнишь — капитана галерного?

Андрей насторожился:

— Еще бы!

— Сей капитан злопамятен, говорят, зело. А пленников своих Важнов в Ниенской крепости держит… там несколько бастионов осталось, подвалы… когда-то целый город шумел! Я вот что, Андрей Андреич, думаю, — чуть помолчав, продолжал плотник. — Важнов этот, Антип, давно под тебя копает! Да ты и сам то знаешь.

— А ну-ка, пошли! — резко поднявшись на ноги, капитан-командор потянулся за шпагой. — Проверим, расспросим…

Поначалу дела шли неважно — мало уже торговцев осталось, время-то позднее, но потом Рдеев, с помощью своих знакомых, отыскал-таки одну зеленщицу, которая и показала, что красивую боярышню и черного, как черт, слугу, хорошо заприметила еще с утра, а потом видела, как их усаживали в карету…

— Что значит усаживали? — резко переспросил Громов.

— А то, батюшка, и значит, — зеленщица почмокала губами и махнула рукой. — Колымага-то, она быстро подъехала. Потом так же скоро — фьють! И обоих уж нету, ни сударушки, ни арапа. Одна корзинка со снедью валяться осталась — так и ту подобрали быстро.

— Та-ак… — нервно моргнув, Андрей положил руку на эфес шпаги. — А что за карета была?

— Да колымага как колымага — черная.

Спиридон потянул Громова за рукав:

— А уж это, Андрей Андреич, мне позволь. Не так и много в городе колымаг, а уж мои-то плотники да столяры — почти каждую знают. Домой, господин капитан-командор, возвращайся, да погодь немного, ага.

Рдеев явился через полчаса весьма озабоченным, сразу с порога и бросил:

— Все так, как я и думал. Узнали карету-то, и кучера узнали! Важновская колымага, к крепости покатила.

— Так скорее туда! — Громов взмахнул шпагой. — Собирай людей, Спиридон, супругу мою да людей отбить надобно.

— То ясно, что отбить, — задумчиво протянул плотник. — Но там ведь крепость, пусть и полуразрушена, а с наскока — ружьишками да шпажками — не взять. Пушку бы хорошо!

— Пушку? — на секунду опустив голову, капитан-командор вдруг радостно встрепенулся, в холодных серо-стальных глазах его вспыхнул злой неистово-авантюрный азарт. — Будет им пушка… Пушки даже! Мало не покажется! А ну пошли, Спиридоне.

— А люди как же? Надо ведь позвать, собрать…

— Люди есть, друг мой! Думаю, одних вахтенных. Идем, идем, нечего время терять — ветер-то нынче попутный, с моря!

Примерно через полчаса фрегат российского флота под новым названием «Скайларк», стоявший у Спасской пристани, отдал швартовы и, подняв часть парусов, медленно направился вверх по Неве. Слева величаво проплыла Петропавловская крепость, по правому борту показался Летний дворец, дворец царевича Алексея.

— Готовиться к смене галса! — завидев впереди излучину, скомандовал лично стоявший у штурвала капитан.

Забегали по вантам матросы. Хлопнув, встрепенулся над бушпритом блинд. Осторожно повернув, судно направилось к видневшимся впереди бастионам, после постройки Кроншлота и Петропавловской крепости давно уже потерявшие всякое оборонительное значение. Пушки с крепости были сняты и увезены в тот же Кроншлот, так что никаких неприятных сюрпризов фрегату опасаться не приходилось. Разве что сесть на мель… Однако река была достаточно глубока, да и широка преизрядно — стоявший на том месте Ниен, бывало, принимал по полтора десятка судов в день, и судов вовсе немалых — шведских, голландских, английских…

— Пушки заряжай! — глядя на затаившийся бастион, приказал Громов.

— К выстрелу готовы, господин капитан-командор!

Дождавшись, когда левый борт корабля поравняется с бастионом, Андрей махнул рукой:

— Огонь!

Судно дернулось, окутавшиеся дымом пушки с грохотом выплюнули ядра, обрушив часть крепостной стены, давно уже не поддерживаемой в должном состоянии.

После первого же залпа над зубцами бастиона взвилось белое полотнище…

— Ура-а-а! — закричал Спиридон. — Они сдаются, господин капитан-командор.

А Громов уже спускался в шлюпку…

Выбежавшие из крепости люди старательно размахивали белым флагом и кланялись:

— Господине капитан-командор, не губите!

— Я вот вам дам — не губите. Пленники где?

— Сейчас приведем, господине. Всех, до единого. А вот токмо Антипа Борисыча не смогем — сбежали незнамо куда.

Андрей махнул рукой:

— Да и черт с ним! Велите, кто есть… Ой… Ну слава богу!

Выбежавшая из ворот крепости Бьянка в сером дорожном платье (специально для похода по рынкам и всяких домашних дел) бросилась Андрею на шею:

— Ах, милый, ты даже представить себе не можешь, кого я только что встретила!

— И кого же?

— А вон, сам смотри!

Молодой человек повернул голову… с удивлением увидав за радостно улыбающимися Томом и юнгой знакомые рыжие космы…

— Господи… Камилла!!! Генрих!!! Вы-то как здесь?

Вдруг вспомнив шахматные фигурки, Громов весело рассмеялся:

— Поди, за пиратскими сокровищами явились? Ну и как? Нашли?

— Нашли, — покусав губы, призналась девчонка. — Только их сразу же один местный дьявол отобрал, а нас в подвалы кинул. Давно за нами следил, злодей чертов!

— Именно что злодей… — хмыкнув, капитан-командор махнул рукой. — Рад вас видеть в добром здравии. Прошу на судно. Кстати, о сокровищах! Сейчас мы всю крепость перевернем…

— Вот это правильно! — радостно потерев руки, Камилла тут же сникла. — Думаю, самое ценное наш враг прихватил с собой. Осталось лишь так, мелочь…

«Мелочь» в крепости отыскалась — изысканные, усыпанные драгоценными камнями курильницы, серебряные блюда, золотые статуэтки Будды… и усыпанная драгоценностями шахматная доска!

Сокровища сразу же перенесли на корабль под счастливым взором юной рыжеволосой красавицы.

— Мы согласны отдать треть, господин капитан. Ах, какие здесь были алмазы, изумруды, сапфиры! Все — красоты неописуемой… Увы… Надо срочно изловить того гада, что их украл!

— Бог даст, изловим…

Громов был настолько рад тому, что с Бьянкой — и Томом с юнгой Лесли — ничего плохого не случилось, что совершенно не забивал себе голову какими-то там дурацкими сокровищами, черт-то с ними, любимая супруга — вот истинное сокровище, вот кого надо беречь!

Над головой вдруг сверкнула молния, ударил гром — за всеми делами никто и не заметил, как к вечеру собрались тучи.

— Все на корабль! — быстро приказал Громов. — Уходим.

Снявшись с якоря, «Скайларк» поплыл по течению, озаряемый синими сполохами молний. Курляндский лекарь Генрих крестился, озабоченно поглядывая на огромную грозовую тучу, застившую половину неба.

— Может быть, зря мы отплыли?

О нет, не зря! Андрей улыбнулся — он точно знал, что не зря. И юная баронесса — знала, поглядывая на грозу и искоса бросая взгляды на мужа. Стояла у фальшборта, болтала о чем-то с Камиллой. Капитан-командор прислушался…

— Здесь вот, на месте разрушенного города мы их и нашли. Сундуки с драгоценностями и пиастрами!

Господи… опять эти тупые сокровища! Все бабло поганое… Поизящнее-то тему не могли найти?

— …как раз на том самом месте, где раньше стоял дом моего приемного отца…

Хм… дом отца? Чьего отца?

— Да-да, милая подруженька, мой приемный отец — знаменитый капитан Генри Эвери, он же — Длинный Бен… и он же — Геннадий Амонин, русский швед из Ниена. То есть — шведский русский.

Услыхав такое, Андрей навострил уши, уже не обращая внимания на грозу — интересно! Ну надо же — знаменитый багамский пират, оказывается, из Ниена, города на Охте-реке! Впрочем, ничего удивительного — разрушенный по велению Петра Ниен лет пятнадцать-двадцать назад был крупным торговым портом, ничуть не хуже какого-нибудь Портсмута или Гавра!

— Отец покинул родину давно, лет двадцать назад — какая-то неприглядная история с займами и сгоревшими складами. Позвал с собой друзей, они скинулись, купили корабль и отправились в Африку за рабами. Потом — в Америку: продать невольников и поправить свои дела, так делали многие… Ну дальше ты знаешь, милая Бьянка… Каперский патент, пиратская флотилия, снова Африка, Красное море — и два огромных индийских корабля, набитых неисчислимыми сокровищами — «Фатех-Мохамед» и «Гангсвэй». Потом отец вынужден был бежать. Сначала — в Ирландию, затем — домой, сюда, в Ниен… Умер незадолго до осады города русским царем. Знаешь, милая, мой приемный отец давно расстался с матерью — он встретил ее в Нассау, а меня никогда не любил… но вот ближе к старости, похоже, какие-то чувства все же шевельнулись в его душе. Отец оставлял знаки, наверное — для меня.

— Шахматные фигурки?

— Они… А в Ирландии он прямо указал, куда отправился — в Ниен, на родину, на покой. Сказал об этом владельцу одной портовой таверны в Дублине. Оставил ему фигурку — красного слоника — да велел держать на видном месте.

Покосившись на тучу, Громов презрительно сплюнул за борт — сокровища, фигурки — вроде взрослые люди, а устраивают какой-то цирк! Не лучше ли было бы сразу приемной дочке хоть что-то оставить? Или только на пути в Ирландию совесть заела?

— Еще до того, как в Нассау стали прижимать всех, связанных с капитаном Эвери, мы с матерью уехали в Каролину, — между тем продолжала Камилла. — Помог бывший губернатор, он тоже бежал туда. И дядюшка Сэм! Да, он мой двоюродный дядя… и много чего знал про Длинного Бена. Сам искал сокровища, мне ничего не говорил, но я за ним следила, я же не дура. Особенно там, на Нью-Провиденс. Мы почти разом напали на след, и я все время боялась вдруг встретить дядю в Ирландии или даже здесь, в Санкт-Питер-Бурхе. Не встретила… — девушка неожиданно вздохнула. — Значит, уж нет дядюшки Сэма в живых.

— А как вы добрались сюда? — поинтересовалась Бьянка. — На «Белой ромашке»?

— На ней… Мы видели «Красный Барон» в море. Узнали. И прятались, не выходили на палубу… дураки!

Опять блеснула молния, ударил ливень…

— Мост!!! — с ужасом закричал с носа юнга Лесли Смит.

— Какой к черту, мост? — удивился стоявший за штурвалом шкипер. — Не было тут никакого моста.

— Да мост же, говорю вам! — юнга снова закричал, на этот раз уже куда громче.

И какой же тут может быть мост?

Схватившись за фальшборт, Андрей всмотрелся вперед…

Ну как это какой?

Литейный, вот какой!

А вон и Арсенальная набережная, мчащиеся в грозу автомобили, знаменитые Кресты…

— Спустить все паруса! — волнуясь, скомандовал Громов. — Бросить якорь! Бьянка, милая… — подбежав к жене, капитан-командор протянул руку. — Нам пора в шлюпку. Идем!

Баронесса бросила на супруга недоуменный взгляд… красивое, с тонкими аристократическими чертами лицо ее вдруг озарилось улыбкой:

— Идем! Думаешь, на этот раз все получится?

— Ну вот же он, мост! — прыгнув в привязанную за кормой шлюпку, Андрей принял на руки жену. — Вон и Кресты…

— Какие кресты?

— Эй, эй! — свесившись с кормы, заволновалась Камилла. — Вы куда это? Эй!

— Да есть еще дела… — отрубив шпагой швартовочный конец, капитан-командор взялся за весла. — Смотри, смотри, милая! Видишь, там, на набережной — машины, авто! Кто-то кажется, мечтал о «Бьюике-Скайларке», нет?

— Да-да! — радостно заулыбалась Бьянка. — Кабриолет пятьдесят четвертого года, ага!

Сверкнула молния… Радостно — словно пропуск в новую жизнь.

Громов заулыбался довольно, как, наверное, никогда прежде:

— Коробка-автомат, милая!

— Точно! И обитые синим, бархатом сиденья…