на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



15

Поцелуй Валькирии

Berkano, перевернутая руна.

Внешние препятствия — всего лишь противодействие собственного Я. Изучите произошедшее, свою роль, свои потребности и надобности других. Не идете ли вы наперекор нуждам других?


Когда убили последнего из мальчишек — Вальтера, Адель выбралась подземным тоннелем в окрестности, ночью прокралась в разрушенный город, прячась от русских патрулей и армейских джипов, передвигающихся среди развалин. На ней были башмаки, успевшие натереть ноги, шерстяное платье, снятое с убитой женщины. Дыру от пули на груди прикрывал шарф. Адель переночевала на лестнице в одном из сохранившихся домов, а с утра отправилась продавать часы-устрицу. Она нашла лавку часовщика, тот долго рассматривал через лупу выгравированные на обороте французские слова.

— Откуда они у тебя?

— Нашлись.

Часовщик отреагировал спокойно — время такое, когда каждый занимается мародерством. Русские и американцы вывозят шубы, картины и старинную меблировку. Немецкие дети снимают с убитых вещи.

— Сколько тебе лет?

— Хватает, — огрызнулась она. — Покупаешь?

— Ты умеешь готовить?

В квартире на втором этаже оказалось пятеро ребятишек, среди них — худенькая неулыбчивая девочка Эльза, хозяйка странного семейства. Часовщик подобрал сироток на улице, с того дня они вместе учились смеяться. Адель помнила расстроенное пианино и «Шутку» Баха в четыре руки, бумажные снежинки на окнах и луковицы в горлышках склянок, выстреливающих зеленью к солнцу. В январе Эльза запекала в пироге боб, и нашедший его принимал почести бобового короля, а весной гадала на дольках огурцов: немного соли и пива, и станет ясно, какого урожая ждать — поднимется ли пена, густая ли? В канун лета шли к реке, мальчишки пускали выскобленные из дерева фрегаты, а Эльза учила плести венки.

— Чем ты так восхищаешься? Что в них такого? Ну цветы, ну красивые, ну пахнут… И это все? — смеялась над ней Адель.

Эльза подобрала незабудку.

— Когда Господь создал мир и дал название всем творениям, то случайно забыл назвать один маленький цветочек. Тогда этот цветочек приблизился к трону Господа и попросил и его не забыть и дать ему имя. На это Господь Бог ответил: «Тебя Я не забуду, не забудь ты Меня. Пусть отныне имя твое будет Незабудка!»

Она оставила Адель у воды и медленно двинулась к мосту, откуда сбросила венки — соломенный и плетеный из барвинка. Быстрое течение понесло их к Адель, ей только следовало поймать. Доставить удовольствие ребенку и выудить кольцо вечнозеленого барвинка? Эльза будет рада, ведь по поверью Адель в этом году выйдет замуж. Или не окрылять надеждой, поймать соломенный? Адель схватила длинную ветку, но сухой венок ускользнул. Оставалось ждать символ скорого супружества.

— Где он? — крикнула она.

Эльза ревела на мосту, Адель со смехом бросилась к ней. Глупая игра!

— Это я виновата! Неудачно кинула. Его приткнуло к берегу.

— Ерунда! Попробуем еще! Сейчас достану.

— Нельзя! — надрывалась плачем девчонка.

Адель пожала плечами. Нельзя так нельзя. С обычаем не поспоришь.

— Ты не понимаешь! — напустилась на нее Эльза. — Это значит!

— Я никогда не найду жениха?

Эльза отвернулась и глухо прошептала:

— Ты умрешь в этом году.

— Обещаешь? — хотела пошутить Адель. Эльза была верна обрядам, знала все праздники, запомнила от бабушки и матери песни и сказки. В ее хрупком тельце сосредоточилась память веков. Казалось, что древняя старуха-ведунья плачет над убогой глупой судьбой Адель.

— Да ведь это ты истинная германка, — обняла ее Адель. — Берегиня моя.


Наутро Адель выбралась в город — поглядеть на зелено-багровые шпили соборов, пурпурную чешую крыш, на стальные ленты мостов, возле которых целый день проводят рыболовы. Море омывало острова Стокгольма, солнечными зайчиками сияло в окнах и фасадах дворцов Гамластан[30], свежим соленым ветром врывалось в легкие. Уличные портретисты использовали красно-коричневые грифели сангины, увлажняли карандаш во рту, выводя абрис незнакомой мордашки. Ателье, ремесленные мастерские, антикварные лавки, старинные погребки, где под низкими сводами чадили масляные лампы, а деревянные скамьи манили мягкими яркими подушечками…

Она побывала у врача, купила упаковку витаминов. На площади квартет исполнял тему из «Парсифаля», и Адель прислонилась к стене, закрыв глаза. Она так давно не слышала Вагнера! Мифический воин Парсифаль, воспитанный в неведении оружия, который не знает, зачем убил священного лебедя… Адель положила ладонь на живот. После изгнания и странствий он возвратится усталым и израненным рыцарем, обретшим высший смысл, достойным испить чашу Грааля.

Она подыскала обои благородной расцветки, люстру и заказала портьеры.

— Я хочу посмотреть на Королевский замок, — и что-то в ее голосе заставило шофера взглянуть в зеркальце над лобовым стеклом. От ее «лева руля девяносто градусов», «так держать!» водителю было не по себе, а после «пришвартуйтесь здесь» он смотрел на пассажирку, как на сумасшедшую.

Перед Адель высилась мрачная, серая крепость, где на троне восседал живой мертвец Густав Адольф Пятый. Старику девяносто лет, он пережил шведскую знаменитость — угря Пэтти. Пойманная в Саргассовом море, рыбина протянула в аквариуме зоомузея восемьдесят восемь лет.

Адель застала торжественную смену караула у ворот и сверила время. Пора было возвращаться.

У Ингрид намечалась поездка к подруге, что оказалось очень кстати. Рабочие трудились целый день, Адель подключила нерадивых слуг, и к вечеру холл преобразился. Когда Ингрид вернулась, дом был погружен во тьму, и хозяйке объяснили, что временно отключили электричество. С помощью подсвечника Ингрид добралась до гостиной.

— Что-то случилось? — поинтересовалась Адель, глядя на ее заплаканное лицо.

— У Виктории умер Перси, — разрыдалась она. — Я всегда так переживаю… когда происходит такое… Перси, такой милый пудель. Я не смогу заснуть!

Вечерние слезы плавно перешли в утреннюю истерику.

— Я больше здесь не хозяйка! — словно будильник, раздался в коридоре крикливый голос Ингрид. — Как вы смели! Мои зелененькие обои будили столько воспоминаний. Уберите эти ковры, всасывающие пыль! Хотите из меня астматика сделать? Здесь стало темнее и меньше пространства. Мои зелененькие обои…

Салатовые, про себя поправила Адель. Ведь Ингрид понравились оливковые стены и тонированный под красное дерево паркет. К чему эта сцена? Обнародовать, что Адель здесь только гостья? Она везде только гостья.

Она старалась, действительно старалась. Глупая, опять решила попробовать себя в роли хорошей девочки. Но осчастливить других невозможно, им не нужна твоя помощь. На самом деле людское счастье в том, чтобы ничего не менялось. Отныне с благими намерениями следует покончить.

От пронзительной сирены Ингрид хотелось скрыться, и Адель прошла на кухню. Вчера она обсудила с кухаркой список блюд и теперь наблюдала за стряпней. Обычно еда у стряпухи выходила столовая. Ингрид не могла оценить гастрономический шедевр, и повариха ленилась. Не хватало только порционных сладостей, чтобы, как в лагере Гитлерюгенда, начать сушить на батарее куски черного хлеба с солью.

Адель уже три раза спрашивала имя поварихи и тут же забывала, в четвертый было бы неудобно, и Адель молча надела фартук и уселась на табурет.

— Бенедикт! — раздался крик Ингрид. — Все готово?

Вот и ответ. Пышная Бенедикт творила елебрад — суп из пива: бросала в пиво лимонную корку, доводила до кипения и вливала в кастрюлю болтушку из муки, молока и яиц, сдобряла душистую смесь солью и перцем. Мягкие руки Бенедикт смешивали крошку кукурузных хлопьев, яйцо, мясной фарш, молоко, приправляли перцем, солью, мускатным орехом и измельченным чесноком, лепили небольшие тефтели, которые шипели в масле, пока она готовила соус.

Адель так и сидела с ножом и картофелиной на доске, не смея оторваться от лицезрения этого действа.

— Вы бы перчатку сняли, — добродушно заметила Бенедикт.

— Она мне не мешает, — Адель поспешно стала нарезать овощи. Перед ней лежали яблоки, стоял кривобокий кувшин. Что-то побудило ее задрапировать скатерть, составить композицию и отойти. Бенедикт только качала головой, наблюдая беспорядок и смешную задумчивость молоденькой госпожи.

— Когда ваш муж навестит нас? Он дипломат?

Адель взглянула на нее — даже кухарку беспокоила ее одинокая беременность.

— Нет, он военный. Летчик, полковник. И сын тоже будет военным.

Услышав звонок, Бенедикт улыбнулась:

— Кто-то пришел, фрекен. Встречайте.

В ее голосе слышался упрек бестолковой девице. Адель не хотелось покидать кухню, но вежливость требовала выйти в прихожую. У дверей помогали снять плащ первой гостье, пожилой аккуратной женщине.

— Ты только посмотри! — воззвала к матери Ингрид, указывая на обои и люстру. — В моем доме уже распоряжаются.

Адель заметила, как засуетились слуги вокруг бабушки Эрика. Та вручила дочери подарок и протянула Адель теплую ладонь для пожатия. Тонкий аромат духов, со вкусом подобранный к фигуре современный костюм, умный взгляд… Как подобная женщина могла произвести на свет такое ничтожество? Ведь Фрэнсис Гальтон доказал, что талантливые, совершенные люди рождают талантливых и совершенных, высокоценные гены улучшают родословную.

София поднялась по лестнице, тоскливо оглядела захламленные залы, перевела взгляд на унылый, старящий Ингрид халат, но ни слова неодобрения не сорвалось с ее губ.

— Перестань возмущаться, — бросила она Ингрид. — Девочка беременна, ее тянет обустроить гнездо. Дорогая, я приехала за вами, — обратилась она к Адель. — Поживете денек у меня. Одевайтесь.

Усаживаясь в комфортабельный «вольво», Адель помахала рукой молчаливому садовнику. Ей не терпелось покинуть дом. Меж тем, бабушка Эрика все более вызывала ее восхищение. Как умно она увезла ее! На день рождения к матери непременно приедет Эрик с женой, и София избегала неприятностей.

— Какой срок? Месяцев семь?

Адель кивнула и попыталась стряхнуть с одежды серую кошачью шерсть.

У ворот они поравнялись с автомобилем очередного гостя.

— Это Густав, — София приспустила стекло.

Из машины показался пожилой улыбчивый Густав, он склонился к окошку Софии и поднес очаровательный букет.

— Поздравляю мать именинницы. Это ваш праздник. Отмучились, явили на свет…

София подала для поцелуя руку, представила спутницу. И Адель стала свидетельницей краткого разговора о погоде, прекрасной внешности и тому подобном. Но интонации Густава, теплый взгляд заставили ее почувствовать себя лишней. Они хотели уединиться, а Адель явилась стражем официальности и этикета.

Простились. «Вольво» тронулся и выехал за ворота, а Густав все еще стоял и смотрел им вслед. Он приехал к Ингрид только ради Софии, чтобы побыть с ней немного рядом, поняла Адель.

— Густав — археолог, — возобновила прервавшуюся беседу София. — Он часто бывает на раскопках в Италии, финансирует несколько экспедиций. Год назад его сын с невесткой погибли в авиакатастрофе, — и потом, как бы между прочим, добавила. — После смерти короля Густав займет трон.

Адель бесстрастно глядела в окно. Отец отправится в Риддархольм, а сын — в собор Святого Николая.[31]


предыдущая глава | Поцелуй Валькирии | cледующая глава